Пусть даже многовековые предубеждения насчет продажи дьяволу души за молодость устарели, и опасность этой сделки сильно преувеличена, тем не менее, соглашаться страшно. А отказаться нужно, всего лишь, от любви и страсти, которая возможно еще не угасла или от новой, которая теоретически может вспыхнуть когда-нибудь. Отказаться от любви, которая непонятно почему возникает, неизвестно где черпает силы и никогда не дает ни гарантий на ответное чувство и ни малейшего намека на свою продолжительность. Приносила ли мне любовь счастье? Пожалуй, да, но на короткий срок, а мучения за этим следовавшие, — смесь ревности, тоски и обиды, продолжались гораздо дольше. Я не из тех людей, которые могут довольствоваться короткими вспышками счастья. Ну ее к черту, эту любовь, раз так. И в буквальном и в переносном смысле. Тем более, я ничего страшного в этом договоре не вижу: все можно прекратить в один момент — изменить Руслану, и все пойдет как раньше. Зачем мне любовь, зачем страсть? Не лучше ли покой и уверенность в завтрашнем дне плюс благосостояние и, что немаловажно, удовлетворенное тщеславие. Быть любимой женщиной талантливого и знаменитого человека, который, к тому же, довольно недурен собой — разве это не прекрасно? Он очень молод и порой напоминает крупного щенка с разъезжающимися лапами, но ведь это пройдет с годами если он, конечно, не заключит свой собственный договор, где молодость будет одним из условий. Руслан сказал, что ему жизнь без меня не мила, и я, именно я, нужна ему для вдохновения, полетов и ощущения жизни. Кто же откажется от такого? Я его не люблю, но он мне не противен. Можно попробовать. Ахх верно заметил, что красавицам стареть труднее, чем обычным женщинам. И тут он прав. В юности кажется, что морщины — удел других, а тебя это никогда не коснется, а ведь мне уже за тридцать. Легкая седина и морщины мужчине иногда придают особую привлекательность. А вот женщину не красят.
Так рассуждая, я обнаружила себя в переулке возле вывески "Запретные Плоды". Табличка "Открыто" была на месте, но золотой ананас погас. Я постучала тихонько. Густав приоткрыл дверь и высунул голову в колпаке:
— Можно войти?
— О, как жаль, дорогая госпожа! К сожалению, дело нынешнего клиента займет много времени. Вам придется подождать в прихожей.
— Нет, я лучше на свежем воздухе...
Из-за двери раздался возглас:"Прикройте же дверь, мне холодно!"— это был голос бледного юноши, встретившегося мне недавно в переулке.
— Простите еще раз,— сказал Густав и дверь закрылась.
Я постояла немного в нерешительности. Интересно, какое дело у этого юноши? И вообще, все так интересно! Как хорошо, что я попала в этот мир! Здесь интересно каждую секунду!
Я решила вернуться позже, и стала не спеша прогуливаться по холодной улице, но почему-то, в скором времени, опять оказалась перед дверью кафе "Дырявая Ложка".
Тим на этот раз ничего не сказал, пошарил на полках, вытащил какую-то пыльную бутылку, протер ее полотенцем, откупорил, и, молча, плеснул мне в рюмку. Я выпила залпом, почти не почувствовав вкуса, и вышла опять. Надо же ему дать возможность закрыть кафе и отдохнуть. И опять побрела по улицам. Может, вернуться в фирму "Запретные Плоды" и ждать пока уйдет клиент? Нет. Нечего мне там делать! Тим прав: зачем мне молодость и красота, если я не могу дарить ее тому, кого люблю? Добровольно лишить себя счастья и вдохновения ради кого-то другого, значит признать, что он— важнее меня. Лишить себя ощущения жизни ради покоя и благополучия, то есть, сделать тот же выбор, что и в реале? Дни сладкие, а ночи горькие... нет, не горькие, безвкусные какие-то, пресные — и дни и ночи. Ахх сказал, что фуэрза моя закостенела в реале.
Я и, правда, не могу сама принять решение. Я — кукла, мне нужен мастер или игрун, который за меня будет все решать. Я так устроена. Я не могу создавать обстоятельства, я должна им следовать.
Куда же мне идти? Не опасно ли одной ночью по улицам шататься? Что мне подсказывает фуэрза? Я не могу вернуться в гостиницу, там Руслан, милый влюбленный юноша, который, кстати, на меня делал какие-то ставки, заключал договоры и пытался управлять мной при помощи музыки без моего согласия. А то, что моя фуэрза закостенеет, ему не важно! Взбалмошный и капризный мальчишка! Подай ему именно эту бабу, меня, то есть, а все остальное — не важно! Нужно уметь проигрывать и мириться с обстоятельствами! Подумаешь, талант! А вот обойдется! Все, я приняла решение! Буду жить себе дальше без всяких договоров и гарантий! Жизнь — это импровизация, в конце концов! Хорошо, что Густав меня не впустил! Если бы я подписала договор, неизвестно, чтобы они сейчас со мной делали — вдруг надо было бы есть какие-нибудь молодильные яблоки или лезть в котел с кипящей смолой.
Что-то я устала... Еще трех дней не прошло со дня моего прибытия в Чужой Город, а мне кажется, что я здесь уже целый год.
Иду одна-одинешенька по ночной, мокрой от дождя улице. Какой-то человек спит на скамейке, надвинув на глаза черную шляпу. Парочка обнимается на перекрестке. Одна за другой гаснут витрины. Я — одна в Чужом Городе и никому нет до меня дела. И мне ни до кого нет дела. Я больше никогда не увижу этих людей, у меня нет друзей в этом городе, и в этом мире. Это должно давать чувство свободы и независимости. Мы так связаны узами дружбы и любви, мы почти ничего не делаем для себя, соизмеряем свои поступки с желаниями других, и они делают то же самое. А в этом городе ни у кого нет близких, поэтому каждый волен делать то, что ему действительно хочется. А чего мне хочется? Вернуться в гостиницу и заказать себе булочек из пансиона госпожи Марты? Потребовать горячего чаю в номер? Залезть в ванну, а потом накинутв белый махровый халат, выйти на балкон, глядеть на Чужой Город с высоты и ждать рассвета. Я свободна от всех. Никому нет до меня дела. Я могу делать все, что хочу. Вокруг — только чужие люди, никаких планов и обязательств. Разве не заманчиво? Разве не за этим сюда все приезжают? А может для того, чтобы затосковать по тем, кто им действительно нужен? А кому я нужна? Меня все хотят либо использовать, либо трахнуть. А любить — никто не любит, ни Женя, ни Дэниэл. Руслан договоры составляет, ставки делает, торгуется... разве это любовь?
Как отсюда выбраться? Мне хочется свернуться калачиком под одеялом, закрыть глаза и уснуть, а проснуться там, где я нужна, где мне рады. На кой черт мне эта свобода? Пусть я даже умру сейчас тут на месте, все только вздохнут, скажут "как жаль, она была еще так молода", и тут же забудут обо мне. К глазам подступают слезы. Я не хочу здесь больше оставаться. Когда же утро наступит? Модераторы, как назло, сделали эту ночь такой длинной! Я даже не знаю толком, какой день сегодня. А когда за мной кораблик должен был придти, чтобы отвезти меня обратно, в голденгрэйн админа? Сегодня утром, должно быть... А может это вчера было, и я его пропустила. Как же я попаду обратно? А хочу ли я обратно?
Я поднимаю глаза и опять обнаруживаю себя у двери кофейни "Дырявая Ложка".
На этот раз Тим смотрит на меня обеспокоенно.
— Полина, у меня есть подозрение, что вы находитесь в серрадо.
— Где?
— Вы попали в замкнутый круг. Бродите в смятении и все время возвращаетесь сюда.
— Что это значит?
— Это верный знак, что ваше время в Чужом Городе истекло, он сам выталкивает вас отсюда. Пора уезжать.
— А куда?
— Есть два варианта. Первый — туда, куда нужно, а второй — туда, куда хочется.
— Я не знаю куда мне хочется и мне никуда не нужно,— я вдруг заплакала.
— Ну-ну, это ничего. Вот, возьмите платок... Слезы для души, как мыло для тела. Позвольте проводить вас на станцию "Дезире", она открыта круглосуточно.
— А зачем мне туда?
— Там определят куда вам хочется — считают информацию с фуэрзы, если вы потеряли ориентацию. У вас будто батарейки выключились, понимаете? Как у заводной куклы. У вас есть демонеты?
— Есть.
И чего он про куклу вспомнил? Неужели он знает, что я кукла без мастера или игруна?
— Вот, Полина, — Тим протягивает дырявую ложку на тонком шнурке. — Возьмите на счастье.
— Спасибо.
Я надеваю ее на себя и мы вместе выходим из кафе. В предрассветной дымке улицы кажутся серыми и неприглядными. Спускаемся по, усыпанным листьями, ступенькам. В стене — горящая буква "Д". Дверь автоматически открывается. Внутри — мерцающие мониторы с меняющимися картинками. В глубине ниши сидит мужчина с аккуратно подстриженной бородкой, в очках, темном костюме и галстуке.
— Здравствуйте, Марек, вот привел...
— Куда держите путь, госпожа? Пункт назначения? — спрашивает меня тот.
— Куда-нибудь, — отвечаю равнодушно.
— Достал город, значит?— усмехается тот. — Путь в Куда-Нибудь самый короткий и дешевый, но не уверен, что вы не броситесь обратно, едва сделав там несколько шагов.
— Не слушайте ее, Марек! Я только что вывел ее из серрадо. У нее плохое настроение и никуда не годная ориентация. Думаю, что отведенное ей время истекло еще несколько часов назад. Отправьте ее быстрее туда, где ей будет хорошо. Вы уж сами считайте с фуэрзы, и... Знаете что? Не оставляйте ее одну. Я бы сам проводил, но мне нельзя, вы же знаете.
— Но это будет дорого, вот прейскурант, ознакомьтесь.
— Если у нее не хватит демонет, запишите на мой счет.
— Ты опять берешь на себя чужие проблемы, Тим? — удивляется Марек.
Я протягиваю модератору кошелек, Марек взвешивает его на руке, и уважительно присвистывает, потом отсчитывает положенное количество демонет, и возвращает мне его.
— Идите сюда, в эту кабинку, — он подводит меня к одной из ниш. — Закройте глаза. Скоро вы окажетесь там, где вам больше всего хочется быть, и все, что там произойдет, пойдет на благо мирам Голденгейта. Не думайте ни о чем, расслабьтесь... не думайте... на верхнем слое фуэрзы — пустота. Сейчас я считаю с нижнего...
Последнее, что я слышу:
— Прощайте, Полина,— голос Тима.
Я отвечаю ему, но не слышу своего голоса из-за пронзительного гула. Яркий зеленый свет слепит глаза, я зажмуриваюсь, сползаю по стене на пол и зажимаю уши руками.
Осторожно открываю глаза. Свет погас, гул затих. Я пытаюсь встать, но пол раскачивается так сильно, что я опять сползаю по стене. Напротив — очертания двери. Попробую выбраться отсюда. Встаю, пытаюсь пробраться к выходу, держась одной рукой за стену, а другой, хватаясь за стулья. Марек преграждает мне путь: — Осторожнее, госпожа! Нельзя подходить к двери во время демотранса.
Он держит меня за плечи и что-то кричит. Потом опять тьма, тишина и дрожание — то ли у меня внутри, то ли снаружи. Спокойный вежливый голос:
— Госпожа, мы прибыли.
— Куда?
— Туда, где вы хотели быть.
— А где это?
— А это сами разбирайтесь. И уж не обессудьте, мое дело доставить вас туда, куда потребовала ваша фуэрза, хоть иногда это несогласованно со здравым смыслом. В данном случае, чтобы выполнить ваше желание, мне пришлось высадиться на частной демостанции. Надеюсь, мне удастся избежать неприятностей.
— А мне?
— Ну, вам-то нечего опасаться: оплата за услугу включает страховку на возможные претензии со стороны владельца демостанции. Да откройте же глаза, наконец, и вставайте, не бойтесь.
Открываю глаза. Я лежу на полу комнаты, подтянув коленки к подбородку. Пол под ногами больше не качается, стены не плывут. Встаю и делаю несколько неуверенных шагов. Марек открывает дверь, за которой — яркий солнечный свет. Часть экранов гаснет. Пошатываясь, выхожу в открытую дверь, поднимаюсь по ступенькам. Скорее бы воздуха глотнуть — душновато у них тут, на станции "Дезире".
— И еще, — кричит вдогонку Марек, — Прежде, чем пользоваться локальными демовэйвами, вам нужно пройти хорошую подготовку, а до того, на демостанцию даже не суйтесь. Ваше счастье, что я — опытный навигатор и доставил вас в добром здравии.
Ах, да, это же была демостанция! До чего же мозги у меня ватные — я плохо соображаю, видно, после ребута в себя еще не пришла.
VI. ПЕРСОНАЛЬНОЕ ЗАКЛЯТЬЕ
В зеленой бархатной траве почти не видно дверцы небольшого люка с горящей и переливающейся зеленой буквой "Д", из которого я только что вылезла. Свежего воздуха здесь сколько угодно, только немного жарко. Я стою посреди красивого сада, лето в разгаре, яблочки маленькие, еще соком не налились — резкий контраст после глубокой осени Чужого Города. Может я умерла и попала в рай? Птицы поют заливисто, ветер ласково колышет зеленую листву — уж больно тут хорошо. В глубине сада — колодец, скамейка, кувшин и две кружки. Набираю воды, пью долго и жадно, вода течет по подбородку и плащу.
Осторожно прохожу вглубь сада, и замираю от восторга, увидев два ложа. Одно выращено из бело-розовых цветов, а другое из темно-синих, а над ними переплетены яблоневые ветви. А вот интересно, не провалится ли это ложе, если я прилягу отдохнуть? О, как мягко! Цветы послушно принимают мою форму. Я снимаю плащ и ботинки, бросаю их в траву. В небе — ни единого облачка, ветки колышутся надо мной, вокруг витают цверочные ароматы. Не уйду отсюда ни за что, пусть только попробуют меня выгнать. Мне здесь нужно быть, именно здесь.
Глаза слипаются, ветер треплет волосы... Я всю ночь глаз не сомкнула, по городу бродила. Думаю, что все неприятности — позади, и я, наконец, в хорошем спокойном месте. А если так, то попробую тут остаться, желательно, навсегда. Я — там, где мне нужно быть, так Марек сказал. Уж он-то знает...
Проснулась я от того, что кто-то хлопал меня по щекам, тряс за плечи, пытаясь согнать с цветочного ложа.
— Эй, откуда ты взялась? И опять дохлая какая-то. Да что за напасть? На, нюхни, — в нос мне ударяет острый пряный аромат. — И давай, вали отсюда быстрее.
Я чихаю и окончательно просыпаюсь. Я лежу на бело-розовом цветочном ложе. Я в теплом свитере и юбке среди цветущего лета, мой плащ и ботинки валяются рядом, лицо и шея — мокрые. Надо мной стоит огромный голый до пояса, садовник Назар и брызгает мне в лицо водой. Откуда он взялся? Я же была только что в Чужом Городе.
— Ну? Очнулась? И кто тебя сюда забросил? Похоже, ты из холодного края вернулась, — он кивает на мою одежду.
Я приподнмаюсь на локте и зачем-то хватаю свой плащ.
— Да, там было холодно. Я только что прибыла.
— Ну, допустим. А чего на чужой кровати разлеглась? Смотри, хозяйка увидит, осерчает.
— А разве мне нельзя здесь остаться? Я там, где должна быть, мне так сказали...
— Ну, ты не заговаривайся. Ишь ты! Здесь она быть должна! А меня спросила?
— Я себя плохо чувствую, — кажется, я пытаюсь его разжалобить. — Я плохо переношу локальные демовэйвы.
Мне стыдно себе признаться, но выглядит он чрезвычайно привлекательно: загорелый, с широкими плечами, сильной шеей и мускулистыми руками. Мне ужасно хочется его потрогать, просто потрогать...
— Ну полежи, ладно. Вот тебе воды кувшинчик, пей, а станет лучше — иди к себе, пока никто тебя здесь не увидел. Ясно?
— Ясно. Не уходи, — я вцепилась в его руку.
