Каждый раз видя Эльвина, Мэлин удивлялся про себя, до чего же искусно Плетельщица сплела свою сеть. Если в тебе хоть капля крови Аэллинов, ты будешь нести их родовые черты: смуглую кожу, тонкую кость, темные глаза. Эльвин был ему точно таким же родичем, как и покойный герцог Суэрсена, но с Леаром их можно было перепутать, а Эльвина словно отлили в другой форме — ничего похожего. Впрочем, спроси он Далару, эльфийка указала бы на едва заметные общие черты, но он никогда не спрашивал, с некой извращенной гордостью приняв раз и навсегда материнский дар-проклятье. И только глаза, обманчиво казавшиеся черными, а на самом деле, темно-синие, напоминали, что у него, как и у всякого смертного, был еще и отец. Впрочем, в этом они с Эльвином были схожи — тот тоже выдался в мать.
Эльвин ходил туда сюда по комнате, нервно покашливая, на столе дымилась курильница, заполняя комнату ароматом каких-то трав, столь противным, что без сомнения, целебным. После того, как граф несколько лет назад съездил в Сурем, к нему вернулась старая детская хворь. Не настолько, чтобы угрожать жизни, но в достаточной мере, чтобы эту жизнь всячески усложнять. Эльвин вздохнул поглубже, унимая кашель, покачал головой:
— Я спрятал их в замке, в доме нельзя было оставаться. Твои чары облика пропали, если его увидят теперь, когда все только и говорят, что о принце, выросшем за одну ночь... Страшно даже подумать, чем это обернется. Люди не знают, чему верить, Мэлин. Король, несомненно, был магом, но это чудо переходит все границы. Одни говорят, что короля убили вместе с принцем, а на его место подсунули подменыша, другие, что король прогневал Семерых, занявшись темной магией, и они покарали его, но принца он успел зачаровать. Третьи, что королева самолично устранила и мужа, и сына. Четвертые... впрочем, — он махнул рукой, — какая разница? Важно, что официальному разъяснению не верит никто.
Мэлин усмехнулся криво:
— И правильно делают, — и, без видимого перехода, спросил, — как она?
— Плохо. Все больше молчит, но я вижу. А помочь не могу.
— Ну что ж, одна хорошая новость во всем этом безумии, несомненно есть. На одного короля меньше убивать.
— Ты все-таки сумасшедший, — Эльвин нахмурился, — что значит "на одного меньше"?
— Ах да, всех так увлекла смерть младшего братца, что пропажу старшего и не заметили!
— Ты? Что ты сделал?! — Эльвин опять закашлялся.
Мэлин кивнул:
— Воссоединил короля Ирэдила с его Творцом. Только не думай, что это было так просто сделать. И оказалось, что младший без старшего просто жить не может, что удивительно. Тварь должна была стать сильнее с уходом эльфов, а вместо этого умерла, а принц вырос, — теперь нахмурился уже Мэлин. Кусочки мозаики соединялись в картину, и эта картина ему крайне не нравилась. Для Лариона в ней было только одно место:
— А почему ты не кричишь от ужаса, услышав, что король на самом деле был Тварью? То есть, не по складу души, хотя и в этом тоже, а той самой, что предвещает конец времен и приход Ареда? — Поинтересовался он у кузена, склонившегося над курильницей.
— Потому что знаю, и потому, что делаю все, что в моих силах.
— Делаешь что?! — С изумлением переспросил Мэлин. Хрупкий болезненный книжник без капли магической силы, в его представлении мало годился в борцы с Аредом.
Эльвин сухо заметил:
— Понимаю, что тебе это не слишком интересно, но, должно быть, даже ты замечал, что вокруг тебя живут люди. Простые смертные, не великие маги. Этим людям нужно есть, растить детей и спокойно спать по ночам. Вне зависимости от конца времен или начала. Король, плох он или хорош, держал империю в узде. Сейчас все разваливается на куски, война с Кавдном продолжается, дворянские дружины ослаблены. Если допустить развал империи сейчас, варвары съедят нас по одному в течение года, а кавднийцы добьют уцелевших.
Мэлин пожал плечами: политика, скучно и грязно, с этим его двоюродный братец мог справиться, хотя сам он, пожалуй, предпочел бы Ареда — там хоть знаешь, чего ожидать:
— Не вижу, чем те варвары будут отличаться от этих. Какая разница?
Светло-карие глаза Эльвина потемнели:
— Для тебя — никакой. Но я жду от тебя содействия, а не сочувствия. Когда начнется всеобщая грызня, я буду в первую очередь защищать свои земли. Инванос худо-бедно выстоит. Но на Виастро меня уже не хватит. Сын Вильена — ребенок, его брат — мальчишка, едва взявший меч в руки. А за тобой долг, Мэлин. Пора платить.
— Ах ты, — Мэлин подался вперед, в гневе вскинул руку, — ты же сам не дал мне спасти Вильена!
Эльвин не сдвинулся с места:
— Я не дал тебе погубить Далару. И не только ее. Не позволили спасти одного человека ценой сотен жизней. Это грязные подсчеты, как ни крути, все равно тошно. Но другого выхода нет. Тогда ты понял, постарайся понять и сейчас.
Рука сама собой опустилась, Мэлин упал в кресло. Только сейчас он почувствовал, до какой степени устал. А ведь еще предстоял разговор с Даларой, и, самое страшное — встреча с Ларионом. Молодой маг почти до тошноты боялся заглянуть племяннику в глаза, уже догадываясь, что он там увидит. Мальчик был прав — эта война их настигла:
— Я все сделаю. Но, — он встал, подошел вплотную к Эльвину, оттеснив того к столу, наклонился и прошипел прямо в лицо, — тебе я ничего не должен, родич. Помни об этом, когда в следующий раз предъявишь мне счет за чужую кровь.
Граф закрыл глаза, вцепился в столешницу, но не пытался отодвинуться, и когда Мэлин отошел, зашелся в кашле, а когда снова смог говорить, прошептал едва слышно:
— Нет разницы, чужая кровь или своя. Но ты не поймешь.
— А ты лжешь. Причем самому себе. Это вашему святому Адану, может, и было все равно, за кого умирать. А для тех, кто решает за других, разница есть всегда.
Эльвин молча опустил голову, на этот раз не найдя, что возразить.
* * *
Лариона он нашел в замковой библиотеке, занимавшей все левое крыло, не так давно отремонтированное. Большую светлую комнату заливал солнечный свет, рассыпался пятнами по деревянному полу, играл бликами на чернильном приборе и мраморной столешнице. Вдоль стен ровным строем стояли книжные шкафы, новомодные, со стеклянными дверцами. Как ни крути, а быть книгочеем по-прежнему оставалось дорогим удовольствием: сами книги подешевели, как только король разрешил печатный станок, зато один такой шкаф, должно быть, стоил дороже своего содержимого. В этой комнате хранили только новые книги, бумажные, в твердых переплетах. Сквозь стекло поблескивали золотые буквы на корешках. Рукописные фолианты и пергаментные свитки разместили в других помещениях, Мэлину пришлось пройти через все крыло, пока он добрался до нужной комнаты.
Юноша, уже не мальчик, но еще не мужчина, впрочем, полуэльфы поздно взрослели, он мог провести годы на тонкой границе между юностью и зрелостью, прежде чем всемогущее время оставило бы первые следы на его лице. Эльфийская кровь смягчила угловатую резкость черт Аэллинов, скруглила высокие скулы и подбородок, но несмотря на это, повзрослевший Ларион удивительным образом стал больше походить на отца. В волосах прибавилось темных прядей, затвердели губы, избавившись от детской припухлости запали щеки.
Ларион сидел на подоконнике, забравшись с ногами, раскрытая на середине книга валялась на полу:
— Я рад, что ты вернулся. Ей станет легче, когда ты будешь рядом.
— Ей? А тебе? — Мэлин покачал головой, — что ты сделал с собой, мальчик? Зачем?! Тебе, единственному среди живущих, была дана свобода! С самого рождения!
— Я выбрал, — спокойно ответил Ларион, — право выбирать — это ведь тоже свобода, — но Мэлин слишком хорошо знал своего племянника, чтобы поверить этому обреченному спокойствию.
Перед его внутренним взором сверкал невыносимо яркий камень безупречной огранки, семигранный наконечник копья, семь чистых, глубоких цветов: алый, зеленый, синий, желтый, белый, серебряный, черный. Нет места для оттенков и полутонов, все беспощадно ясно. Еще одно живое оружие. Сила, невероятная, невыносимая, пульсировала на острие, и Мэлин понимал, чего стоит мальчишке удерживать в себе эту мощь, не позволяя сорваться раньше времени.
Ларион все так же бесстрастно сказал:
— Ты убил Ирэдила.
— Он первый начал.
— Верю. Но его смерть спустила лавину. У нас не осталось времени, ни у него, ни у меня, — и вдруг, на мгновение, в нем проглянул прежний Ларион, голос дрогнул, а по сверкающим граням прошла легкая рябь:
— Я видел отца.
Мэлин только кивнул, потом сказал негромко, сам себе:
— А я-то думал, что быть Аэллином уже достаточное проклятье. Но нет предела совершенству. Ларион, послушай, это, конечно, бесполезно, не могу же я один переубедить Семерых и твоего покойного батюшку, но все же! Ты свободный маг, это твоя суть, твоя природа. Они могут наполнить и переполнить тебя силой, но даже Семеро не способны изменить твое естество. Ты ничего им не должен.
— Но это и есть я, — все так же спокойно объяснил Ларион. Он легко соскользнул с подоконника, выпрямился во весь рост, оказавшись чуть выше Мэлина.
— Они используют тебя!
— И что же? Моя мама создала тебя и родила меня, чтобы использовать, разве не так? Но на нее ты не сердишься. Вся моя свобода, о которой ты так много говоришь, это свобода выбирать, кому служить.
— Неправда! Твоя мать любит тебя.
— Я знаю. Тебя она тоже любит. Но это ничего не меняет, — Ларион отвернулся к окну, не желая продолжать разговор.
* * *
— Он прав, — тихим, безжизненным голосом произнесла Далара, — это ничего не меняет. Я создала своего сына, и его отца, и тебя — всех вас. Гналась за своей мечтой, не думая, чем вы будете расплачиваться. Я предала его задолго до рождения, и теперь он убивает себя от отчаянья.
Мэлину захотелось схватить ее за плечи и как следует встряхнуть:
— Просто так приплод рожают только кошки. Людям свойственно возлагать на потомство надежды. Лорд растит из сына правителя, крестьянин — работника, мастер — преемника. Вся разница только в том, что у тебя был способ обеспечить исполнение этих надежд, а простые смертные действуют наугад. Что вырастет, то вырастет, кому повезет, а кому нет. Уж позволь мне самому решать, кто меня предал и ради чего, и хочу ли быть тем, кем являюсь.
— Ларион уже решил.
— Он решил! — Мэлин всплеснул руками. — Мальчишке еще десяти лет не исполнилось, и он уже решил! Ты думаешь, что если он вымахал за одну ночь, то и ума в голове прибавилось?
Далара нахмурилась, а Мэлин продолжал, уже спокойно:
— Ларион — ребенок. Семеро собираются использовать его, а ты отошла в сторону и каешься в старых грехах, вместо того, чтобы защитить своего сына.
— Но что я могу сделать?! — В отчаянии выкрикнула измученная женщина.
— А это уже другой вопрос, и ответа я на него пока что не знаю. Но чтобы ни случилось, я стану за его спиной. Да, кстати, твоя прабабка жива и думаю, что здорова, чего не скажешь про вашего короля, а я опять вернулся, и на этот раз не буду тратить время на глупости. Иди сюда.
Он притянул эльфийку к себе, уткнулся подбородком в ее макушку, и с горечью заметил, что в разноцветных прядях прибавилось серебра. Закрыл глаза, с жадностью вдохнув знакомый, чуть горьковатый запах ее духов, положил руки на спину, начал неспешно разминать закаменевшие плечи, а потом потянул вниз, на старый, выцветший, но по-прежнему мягкий кавднийский ковер.
* * *
Танкерд Маллар, граф Вонварда, годился графу Инваноса в отцы, а то и в деды. Сухой, жилистый старик не скрывал своего раздражения и сердито выговаривал Эльвину, которого помнил еще младенцем на руках у матери:
— И чего только зря время тратим, а? Знал бы, что на пустую болтовню зовешь, не приехал бы. Ишь! В-е-е-е-рность, прися-я-я-га, импе-е-е-ерия! — Ядовито передразнил он молодого графа, — где та верность и присяга были, когда покойник, чтоб ему на том свете песок пятки поджарил, Вильена добивал?
Эльвин сжал губы, но сдержался и не стал напоминать, что дружина графа Вонварда участвовала в этом самом "добивании" наравне с прочими. При живом Элиане Танкерду и в голову не пришло нарушить присягу. Зато теперь, как кот сдох — у мышей танцы. Он обернулся за поддержкой к графу Айна, но и тот лишь покачал головой, заметив рассудительно:
— Какая присяга? Кому? Я этому принцу, за одну ночь выросшему, не присягал и присягать не собираюсь. Даже если он и в самом деле сын Элиана, то я и знать не хочу, какой черной магией его закляли. А если самозванец, то тем более! Присяга и верность, это все красивые слова, а по сути, ты же сам все понимаешь. Мы с Кавдном не граничим, до нас война не дойдет, а с варварами сотни лет сами управлялись и дальше управимся. Надоело платить подати и отправлять своих людей на смерть. Раньше империя хоть какой-то смысл имела, теперь же — сплошные убытки. Когда ты в последний раз помощь из столицы видел? Вот то-то. А налоги платишь каждый год. Свои крестьяне голодают, а мы кормим бездельников в Суреме! Ты как знаешь, а с меня хватит. Да и тебе советую подумать хорошенько, с тебя ведь не только за Инванос, но и за Виастро спрос. Думаешь, сын Вильена обрадуется, что ты от его имени наследнику убийцы присягнул?
Эльвин попробовал еще раз, уже понимая, что бесполезно — соседи не станут слушать:
— Обстоятельства изменились, милорды. Кавдн доберется до нас куда быстрее, чем вы думаете, мы не сможем воевать на две стороны. Это первое. Второе: чем вы собираетесь воевать? Ручные бомбарды есть уже даже у варваров. Отливать их дорого и долго, нужен металл, нужны мастера, нужно делать свой огненный порошок. Мечи можно было ковать в любой кузне, бомбарды придется покупать на стороне, если найдется продавец. И это оружие совершенствуется с каждым годом. Мы будем обречены воевать старыми образцами против новых разрушительных орудий.
Графы переглянулись между собой: несмотря на то, что болезненный книжник ни разу не участвовал в бою, Эльвин пользовался уважением пограничных лордов. Ведь даже самые его безумные на первый взгляд идеи оборачивались к всеобщей пользе: с черной потницей он своими прививками справился, а сколько копий переломали, пока спорили! И засуха его землям не страшна, а ведь все вокруг со смеху покатывались, пока он казну на земельные работы опустошал. Первый год смеялись, а на второй сами рыть принялись, да еще за советом приходили. Но то дела мирные и книжные, в этом молодой граф разбирается, а вот как и с кем воевать, откуда ему знать, если он меча в руках не держал толком?
Танкерд вздохнул, и уже мягче, без насмешки попытался объяснить Эльвину, раз уж тот рогом уперся:
— Вот ты говоришь: бомбарды новые, железа не хватит, да все такое прочее. А откуда это все пошло? От короля да от Тейвора, будто мало он нам крови еще при Энриссе-покойнице попортил! Вот и сейчас, на что железо уходит? Думаешь, на наши нужды? Да как бы не так! Тейвор задумал железный корабль сделать, — старик не удержался и фыркнул, уж на что не моряк, и то понимал, что с тем же успехом можно металл просто в воду побросать, чушками, — вся добыча с рудников за последний год ушла на его безумства! Будем свободны, все, что наше — нам и останется, пусть мало, но никто не заберет.
