— Нет, — улыбнулась она и провела рукой по его волосам, словно он был перепуганным ребёнком, — Я просто выполняю её работу. Успокойся, расслабь нервы. Вдох. Выдох. Глубокий вдох. Выдох... Здесь все такие. Здесь все потерянные, не знающие, куда и зачем они идут. Все те, кто не может или не хочет жить среди тех, кто живёт за вратами. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
Она чуть отстранилась и взяла Рю за плечи. Она улыбалась.
— Ты ведь Рю, верно? Рю Ёсикава? Неприкосновенный мечник, нефритовый воин, небесный клинок ветра? А я — просто Ноэль.
— Ёсикава-хикоку. Изменник и сигма-террорист. Тенгу-убийца, — уточнил Рю, — Таким меня видела Япония, как я здесь видел взбесившихся пользователей сигмы. Вот она, правда. Я убивал не монстров, а загнанных в угол людей, чтобы выжить, а не ради долга. Они же видели меня монстром в последний миг своей жизни. Раньше я не знал, каково быть на той стороне маски. Ведь быть там означало смерть.
Дыхание зеленоволосого постепенно пришло в норму. Мир снова вынырнул из нейрошока в зелёную, но всё же визуальную палитру оттенков.
— Меня не готовили к такому. Мне жаль, что я потерял контроль, Ноэль-сама.
— Но ведь теперь ты осознал свои ошибки, твоя жизнь продолжается, и ты ещё можешь спасти больше людей, чем убил за всю свою жизнь, и чем когда-либо убивал самый страшный и могучий воин прошлого. Я даже не могу представить, как это тяжело, понимать, что ты всю жизнь верил в ложь. Я не могу тебя понять. Прости. Я даже не могу посочувствовать. Могу только догадываться, что ты сейчас чувствуешь себя так, будто умираешь.
Какое-то время Рю пристально смотрел на листок куста — один из тех, которых тут, собственно в центре куста, было не счесть, и который никак не мог обладать чем-то выдающимся, ради чего его стоило созерцать столько времени. А потом зеленоволосый самурай тихо и отчаянно произнёс:
— Я амагус, верно? Потому мной и заинтересовалась Нарьяна. Потому никто и не удивился моим способностям, потому никто даже не стал спрашивать, как я это делаю. Потому меня не боялись военные, когда я был в плену. Потому Флора сказала, что меня обманули. Потому мой куратор называл мое состояние 'боевым трансом'. Потому я впервые услышал об амагусах от него.
И ещё много-много 'потому' пролетало в голове у 'наследника Аматерасу'. И все эти 'потому', начиная от постоянных тестов на каком-то оборудовании и заканчивая системой интернет-защиты, блокирующей чуть ли не всё информацию о мире и сигме, выстраивались в дорожку, которая вела лишь к одной двери, перед которой он сейчас и стоял и даже знал, что за ней. Только открывать всё равно не хотелось.
— Да, — кивнула Ноэль, — Ты амагус. Но мама заинтересовалась тобой не поэтому. Точнее, не только поэтому. Она видит в людях иногда даже больше, чем они сами хотят видеть в себе. А не боялись тебя только потому, что ты пока что всего лишь амагус, но ты ведь можешь стать большим. А Флора...
Девушка задумалась.
— Ты сказал, что ты говорил Флорой, да? О чём?
— Это уже неважно, — ответил он то ли на вопрос, то ли своим мыслям, — Похоже, я был достаточно глуп, чтобы надеяться на чудо и даже стать предателем дважды ради этой надежды. Прошу прощения, Ноэль-сама.
В следующее мгновение рука Рю внезапно полетела в плечо девушки для толчка, который должен был заставить её перекатиться на спину или на бок, чтобы понизить её уровень головы над землёй. Зеленоволосый, используя часть импульса этого толчка, провернулся на колене, отворачиваясь от Ноэль, и чётким движением приставил 'Вектор' себе к подбородку — всё это было сделано в одно движение, так же привычно, как вынимание катаны из ножен.
'Не хочу!' — успело заорать в голове у Рю. 'Ба-бах!' — громко сказал 'Вектор'. Голова японца резким движением дёрнулась, ложась ему на плечо и уходя в 'пустоту' пространства, а сам Рю с криком упал на землю, выпуская пистолет из рук. 'Вектор' говорил слишком громко.
— Аааааарр! — вскрикнул самурай, обдирая кожу ещё больше и катаясь по периферии куста, где ветки ещё были не примяты, — Громко! Больно!
Из всех возможных повреждений в данной ситуации японец умудрился причинить себе самое неприятное и не смертельное — серьёзно оглушить одно ухо.
— Ты что делаешь, бака?! — крикнула Ноэль, бросаясь к юноше. Первым же делом она подняла пистолет с земли, а затем размахнулась и со всей дури запустила его куда-то в сторону забора, из-за чего сама потеряла равновесие и чуть было не упала.
— Дурак! Дурак! Дурак! — закричала она, зажмуривая глаза. С каждым криком она всё больше сгибалась пополам, пока, наконец, просто не упала на колени, — Зачем?!
— Дерьмо! — прошипел Рю, обхватывая голову обеими руками, — Без клинка... всё через задницу! Кто изобрёл эти криворукие куски железа, которые постоянно по мне мажут?!
Японец с гневом то ли на самого себя, то ли на изобретателя огнестрельного оружия ударил ногой по земле, после чего уже тише добавил что-то совсем непонятно как связанное с происходящим:
— Говорят, раньше самураи любили есть рыбу фугу. Одна ошибка в её приготовлении, и блюдо превращалось в смертельный яд. Но у поваров, умеющих её готовить, всё равно всегда были клиенты, потому что... А в самом деле, зачем им это? Я ведь никогда не задумывался, считая, что это была просто демонстрация храбрости. Но теперь я думаю, что так делали те, кто хотел дать судьбе шанс отомстить за убитых ими людей, ведь проиграть врагу — это позорно, совершать сэппуку без причины — непростительно... а проиграть судьбе — никогда не может быть чем-то дурным для воина. Я бы, пожалуй, лучше выпил чаю... хороший горький чай... это лучше, чем грёбаные кривые пистолеты. Определённо лучше...
Ноэль оторвала взгляд от земли и выпрямилась, глядя на японца сверху вниз:
— Почему вы, люди, стремитесь убить сами себя? Всегда. Всю историю своего существования. Сколько я ни читаю о вашей истории, сколько ни читаю ваших стихов... вы всё время стремитесь к смерти. Как мама хочет, чтобы я вас всех спасла, если вы сами не хотите этого? Я не понимаю... Даже ты... ты хочешь умереть. Почему? Почему не дать не судьбе шанс отомстить, а себе — шанс искупить вину?
— Почему? — глядя в небо, переспросил Рю, — Я всегда хотел жить. И те, кого я убивал, тоже. Они стреляли, потому что хотели жить. И я рубил их, потому что хотел жить. И кого из нас должно было спасти? Желанием жить нельзя спасти людей.
Японец посмотрел на внешнюю сторону своего правого предплечья. Там по-прежнему красовалась татуировка 'Меч, дарующий жизнь'.
— Наверное, у них было что-то, ради чего стоило стрелять? Или это был просто страх? Вероятно, всё вместе. Каждый раз, наблюдая восход солнца следующим утром после боя, я радовался. Не тому, что убил людей, а тому, что бой прошёл, а я вижу солнце. Но, чем больше у меня было таких восходов, тем меньше их было у других. Один мой равнялся сотням других, что я отнял, понятно? Кого из нас следовало спасать? Меня или их? И этот выбор был неотвратим, это не искупить, не вернуть назад. 'Меч, дарующий жизнь' был ложью. Сколько бы я не убивал, будущее всё равно не изменить, а сигму не остановить. Я выходил на поле боя против тех, кого должен был защищать. Это 'Меч, отнимающий жизнь'. Теперь, когда у меня нет союзников, и солнце уже не мой символ, мне даже незачем ждать его утром. Некуда возвращаться. Не за что бояться. Следовательно, больше не надо рубить. Но можно ускорить процесс своего поражения, чтобы не размышлять об этом, не вспоминать и не пытаться понять, как так получилось, что никого спасти мне не удалось. И не размышлять, зачем меня обманули мои же родители. Ведь человек не выбирает где и когда родиться, но у него есть шанс выбрать, где и когда умереть. Нельзя 'всех спасти', мы все уже проиграли, как только попали в этот мир, в этот бой за наши жизни и благополучие друг против друга. Я должен был поступить, как самурай, и погибнуть в своём последнем бою. Тогда бы я получил по заслугам и не узнал бы всего этого.
Он прикрыл глаза. Отчаяние захлестывало его, но при этом разум становился спокойным и отстраненным. Печально улыбнувшись, зеленоволосый процитировал Хагакурэ:
— Я постиг, что Путь Самурая — это смерть. В ситуации 'или-или' без колебаний выбирай смерть. Это нетрудно. Исполнись решимости и действуй. Только малодушные оправдывают себя рассуждениями о том, что умереть, не достигнув цели, означает умереть собачьей смертью. Сделать правильный выбор в ситуации 'или-или' практически невозможно. Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твое тело уже умерло, ты станешь Подлинным самураем.
Ноэль, однако, древний трактат совсем не вдохновил.
— Ну вот, опять... опять ты цитируешь очередного любителя смерти.
Вздохнув и покачав головой, она продолжила:
— Есть те, кто несут смерть, есть те, кто несут жизнь. Многие просто живут и дают жить другим. Ты спрашиваешь, кого из вас следовало спасти тогда? Я отвечу: их. Потому что они, твои противники, жили своей жизнью, пока не вмешался ты. Ты приносил им смерть. Ты не хотел этого, ты даже это делал не по своей воле, а по воле тех, кто обманул тебя, кто направил тебя убивать. Но ты это делал. Ты был чудовищем, которое надо было остановить.
Девушка хмуро смотрела на Рю. Юноша заметил, что в её ледяных глазах секунда за секундой пробегают странные голубоватые искорки, словно складывающиеся в какие-то нечитаемые значки.
— Но теперь ты это понял. Теперь тебя нет смысла останавливать: ты сам остановился. Нет смысла тебя убивать — это принесёт лишь больше смерти. Это простая математика. Оставшись жить, ты всё ещё можешь остановить тех, кто несёт смерть. Их смерть лучше, потому что если умрут они, смерти будет меньше, чем если они будут живы.
Ноэль глубоко вздохнула.
— Но есть ещё одна крайность. Крайность, достойная идеала. Не убийца, не несущий смерть. Разоружитель, чей меч не отсекает головы, а разрубает клинки и режет руки... — она сокрушённо покачала головой, — Когда я прочитала твоё дело, я так надеялась, что ты станешь им.
Под взглядом Ноэль Рю опять перешёл в сейдза. Склонив голову, он произнёс:
— Я не могу остановиться. Мой меч всегда атакую насмерть. Иккэн-хисацу. Но сегодня вскрылась истинная причина этого. Я использовал иккэн-хисацу не для атаки противника, а для выхода из боя. Я не самурай. И если у меня будет меч в угрожающей моей жизни ситуации, то я убью первым же ударом из страха быть убитым и не смогу контролировать это. Я не оправдаю таких идеальных ожиданий. Я нелепое орудие смерти, программа... — Рю осёкся, — Не может быть... программа?
Зеленоволосый замолчал, но вскоре продолжил:
— Они мне так же говорили. Нужно убить того-то и того-то, тогда в будущем прервутся следствия злодеяний этих людей и тысячи других спасутся. Но это было ложью. Я не хочу больше решать, кто достоин умереть, а кто нет, и не хочу слушать ничьих решений в этом вопросе.
— Тогда забей и стань садовником, — не было понятно, предлагает Ноэль серьезно, или ей просто надоел разговор, — А что? По-моему, отличная идея. Ни жизни, ни смерти, только кустики.
— Зачем я вашей матери, Ноэль-сама? — холодно отреагировал Рю, — Чтобы у неё был тенгу-убийца, не так ли? Которого можно послать ликвидировать врагов, верящих в силу огнестрельного оружия. Увы, я оказался менее совершенен, чем предполагалось: запрограммирован поступать особым образом в бою.
Она покачала головой.
— Ты не программа, поверь мне. Ты человек... пусть даже весьма необычный. Если захочешь, ты всегда перепишешь свою программу. Силой своей воли, путём долгих и тяжёлых тренировок.
Ноэль поправила очки.
— Ты не программа. Ты куда комплексней и сложней.
— Человек? Я знаю. Но в бою это не имеет значения, там я не человек. Шаг. Подъем. Рубка. Вот что я, — зеленоволосый выпрямился, — Ноэль-сама, я подчиняюсь, но меч в руки больше не возьму. То, что во мне записано, не должно быть реализовано. Я не выдержу этого теперь, когда знаю, что никакого 'меча, дарующего жизнь' не было.
Ноэль сделала шаг к нему и положила руку на плечо.
— Я тебя заставлять не буду, — улыбнулась она, — И не буду спорить. Я пока ещё слишком мало знаю, чтобы изображать из себя мудрого наставника.
— Что теперь делать? — зеленоволосый провёл рукой себе по груди и посмотрел на собственную кровь на ладони, — Там была бойня. Похоже, что многие погибли, и неизвестно, что сейчас происходит.
— Там уже все закончилось, — ответила девушка, — Собственно, Финелла распорядился отправить кого-нибудь из студентов позаботиться о тебе. Я вызвалась добровольцем.
Упоминание 'великого, но недостойного человека' Рю не понравилось, но он предпочел не заострять на этом внимание.
— Надо добраться до медпункта. Эти поверхностные раны могут потом начать гноиться.
— Ага. Это кабинет семнадцать. Там живёт Рейко, — кивнула Ноэль и направилась в сторону здания школы, — Пойдём, я тебя провожу.
— Да, Ноэль-сама, — ответил Рю, поднимаясь на ноги, — Рейко-сан врач? Она похожа скорее на... техника.
— А какая разница? — пожала плечами девушка, показывая дорогу, — Организм человека — такая же техника, только в разы более тонкая и сложная. Для Рейко нет разницы между механизмом и человеческим телом. Она гений. Ей даже не нужно знать наверняка: в большинстве случаев она просто видит, что что-то неправильно. Это на уровне интуиции.
— В здоровье человека гораздо важнее его психика и настроение, — ответил зеленоволосый, — Потому врачи и техники обычно мыслят по-разному. Мой тренер как-то говорил, что если не докажешь раненому, что он здоров, то как искусно ни приводи его тело в превосходное состояние, он останется раненым. Правда, потом он приводил пример, что воин без головы, не желающий осознавать себя мертвым, совершает еще одно последнее движение, несмотря на то, что это почти чудо. Техника не учитывает такие законы.
— Вообще-то, это не чудо. Это работа спинного мозга, всё ещё обрабатывающего последнюю команду головного, мышцы и тела. В этом ничего особенного, это уже всё объяснено. Так что не волнуйся. Рейко тебя починит идеально.
Японец промолчал. Горло и гортань уже вполне себе вспомнили, что они повреждены, оставшись без адреналинового допинга и нейрошокового стресса.
Когда Рю и Ноэль пришли к Рейко, там уже лежало три человека на кровати, и еще один валялся себе на полу, поскольку места ему попросту не хватило.
— Рейко! У нас тут ещё один раненый! — возвестила Ноэль.
— В сигма-проектор, — сходу ответила преподавательница.
Рю, ни слова не говоря, покорно погрузился в белый гроб. Рейко закрыла крышку, и японец увидел окружающий его яркий свет.
— Надеюсь, это не ты его так, — заметила ученая.
