— Гера, вели распаковать огненные стрелы!
— Но, моя обда, если мы сейчас истратим все наши запасы, то потом...
— Если мы сейчас пожадничаем, то никакого "потом" не будет! Мой народ! Мы — Принамкский край! За нами — высшие силы! За нами будущее! Бейтесь за мирное небо и золотые хлеба, за нашу великую и прекрасную родину! Я — обда, и значит, мы — победим!!!
Снова в бешеном темпе разогналось время. Только теперь все было ярче, резче, острее. Осада Редима показалась Климе боевыми учениями в сравнении с тем, что надвигалось теперь. Да, это была настоящая буря, гроза на земле: два человеческих моря — крик на поверхности, кровь на дне. Снова орали "за обду Климэн!", "за Принамку!", снова все, казалось бы, перестало зависеть от девятнадцатилетней девушки в старом кожухе, которая своими руками столкнула два этих моря, развернув золотые знамена против фиолетовых, а сейчас стояла на гудящей от топота земле, и медальон оттягивал шею.
Потом кто-то крикнул: "Слева!"
Члены штаба обернулись и увидели, что с левой стороны на холме тоже показались люди с ведскими флагами, притом их не меньше, чем справа.
— Откуда у них столько? — ахнул Гера. — Неужели Сефинтопала все-таки успел отозвать войска с границ?
— Меня больше тревожит, что нас зажали в тиски, — пробормотал начальник редимской стражи.
— Должно быть, из Компиталя, больше неоткуда, — подал голос ответственный за разведку. — Но не понимаю, как они узнали, ведь мы специально шли в обход Компиталя, и мои люди тайно стерегли дороги, по которым можно послать гонцов.
Клима посмотрела наверх. Высоко-высоко в ясном голубом небе парил, раскинув изящные крылья, серый сокол.
— Половину стрелков на левый фланг! — командовал Гера. — У нас там конница, смерчи ее побери, их нельзя оставлять без огневой поддержки. Судари, во сколько оцениваете численность противника?
— Сейчас трудно сказать, — начальник стражи, он же помощник главнокомандующего, прищурился, глядя сквозь восходящее солнце. — Судя по длине цепочек, нам всем... кхм, — он покосился на обду. — Если, конечно, прямо сейчас не случится какое-нибудь чудо. Например, хваленая гроза.
— Мы — победим, — Клима сказала это негромко, но ее уверенный твердый голос услышали все члены штаба. — Я — Принамкский край, а вы — лучшие из командиров. И мы — победим. При любом численном раскладе. Во что бы то ни стало. Вперед!
И, глядя на нее, все почему-то перестали сомневаться в будущей победе. Даже Тенька, который прочел по глазам, как на самом деле страшно их безупречной обде, и в каком ужасе она от каши, которую заварила. Но еще он видел, что Клима истово верит в себя, свой народ и высшие силы. Уже только за эту веру в Климе невозможно сомневаться. И совершенно не важно, что на ней надето.
Битва получилась яростная и жаркая. Особенно, когда в небо взмыли первые Тенькины стрелы, и от невиданных прежде взрывов дрогнули небо, земля и все три армии. Конечно, стрелкам обды объяснили, какими снарядами они будут стрелять, но их воображение так и не смогло до конца представить сотрясающий сердце грохот, комья земли в разные стороны и столпы огня высотою с дом каждый.
Сам даровитый изобретатель чудо-оружия тоже не видел прежде, чтобы его творение использовали с таким размахом, поэтому вместе со всеми исправно приседал при особенно массовых залпах и с трепетом повторял при этом: "ну ни смерча ж себе интересненько у меня получилось..."
Но, несмотря на огненные стрелы, конницу спасти не удалось. Слишком мало ее было для битвы в поле. Оправившиеся от первого потрясения ведские солдаты ринулись в атаку и в два счета разгромили малочисленных конный отряд.
Войску обды пришлось бы совсем туго, если бы Гера не велел колдунам выпаривать воду из земли прямо сейчас, из-за чего в низине сгустился почти непроницаемый туман. Под прикрытием тумана оставшиеся воины плотно сомкнули ряды и довольно успешно отражали атаки противника, а лучники из центра выпускали огненные стрелы, запас которых неумолимо подходил к концу. Из-за густоты тумана, сквозь который не просвечивало даже высоко поднявшееся солнце, веды не могли понять, какие потери несет обда, но видели, что она успешно отбивается. Все это было внове: использование колдовства против них самих, бой не на границе, невиданный огонь в глазах воинов обды, вчерашних изгоев, древние кличи на их устах. Словно непобедимая рать Ритьяра Танавы, грозы морских кочевников, сошла с пыльных летописных страниц и теперь заставляла вспомнить, как бились и побеждали в старину, когда Принамкский край был могучей золотознаменной державой. Сейчас из тумана глядели те самые золотые знамена. И невольно, по старой памяти, впитанной с молоком матери, передавшейся через песни и детские сказки, хотелось забыть про фиолетовый флаг с белыми кляксами, символ бесконечной и безнадежной войны, и обхватить замаранными в крови пальцами древко того, другого, из великого прошлого и невероятных легенд. А вдруг — правда? Вдруг обда действительно вернулась?
Туман стоял кольцом, из центра Климиного войска его давно разогнали, поэтому оставшиеся члены штаба чувствовали себя жителями диковинного острова в тридцать с лишним шагов. Границей острова был круг воинов с широкими щитами, направленными наружу, а дальше уже начинался туман, из которого то и дело выныривали гонцы, чтобы доложить обстановку и передать внешним рядам очередной приказ командования. Оное в лице Геры неплохо справлялось.
В разных частях "острова" сидели колдуны, упершись ладонями в землю, странно щурясь и что-то бормоча. Им никто не мешал: сейчас во многом именно от колдунов зависел исход сражения.
Клима и обреченный беречь силы Тенька сидели на рассохшемся бревне, с двух сторон их подпирали Зарин и Хавес. Рядом, привязанная все к тому же бревну, топталась, прижимая уши, чудом уцелевшая Климина лошадка.
Солнце перевалило зенит, когда Клима, ничего не объясняя, встала, торопливо подошла к лошади и принялась рыться в прицепленных к седлу мешках. Заскучавший Тенька тут же подхватился следом.
— Ты что-то задумала.
— Время кончать битву, — известила Клима.
— Интересненькое дело! У тебя там, — Тенька выразительно постучал себя пальцем по лбу, — все по часам расписано, что ли?
Обда оторвалась от своего занятия и привычно смерила друга тяжелым взглядом.
— Медальон стал легче, — тихо пояснила она. Забывшись, переплела пальцы, но потом снова нацелилась на мешок. — Значит, все идет к финалу. Я закончу эту битву так, как нужно мне.
— А как тебе нужно? — спросил Зарин. Они с Хавесом тоже подошли.
Клима не ответила, из чего Тенька сделал вывод, что их многомудрая обда сама толком не понимает, что делает и зачем, целиком доверившись интуиции. С Климой часто такое случалось, и в серьезных делах, как сейчас, и в мелочах. Например, однажды Лернэ с утра разлила на лестнице масло и все, даже сильфы, успели набить себе шишки. Кроме обды, которой именно в то утро что-то подсказало позволить себе подольше поваляться в постели. Учитывая, что ни до, ни после Клима в кровати не залеживалась, на совпадение это не тянуло.
— Зарин, подай мне свой плащ, и отвернитесь оба. Тенька, стань рядом, раскрой плащ Зарина и заслони меня. Руки повыше подними, — с этими словами Клима скинула кожух, а затем одним махом сняла обе рубашки.
— То есть, меня ты не стесняешься? — невинно уточнил Тенька, пялясь на круглый медальон, покачивающийся между острых ключиц. И на то, что пониже ключиц... — Или, — он понизил голос, — высшие силы повелели тебе сию секунду повторить наше зимнее приключение?
— Не дождешься, — проворчала Клима, расправляя тугой сверток.
Тенька увидел, что она держит в руках длинное белое платье с золотым шитьем и перламутром на вороте. Очень дорогое платье. И на вид не застиранное.
— Откуда у тебя такое?
— Ристинка в Локите передала, — Клима просунула голову в узкий ворот и расправила сверкающий лиф, вытаскивая поверх медальон. — Я хотела надеть его в Фирондо, после победы, но теперь чую, что правильнее будет здесь.
Она неловко пригладила волосы, одернула юбку и выпрямилась. Тенька опустил плащ, и Зарин с Хавесом, а за ними члены штаба, включая Геру, завороженно ахнули. Странное дело, у Климы не пропали точки на носу, под ногтями по-прежнему чернела грязь, а жидкая челка лежала как попало. Но этого никто не замечал. Все видели силу, стать, белое платье и властные черные глаза.
— Тенька, подними меня над туманом, — велела обда.
— Интересненько это ты придумала! Тебя же подстрелят веды, если увидят!
— Не подстрелят. Скорее, время уходит.
И Тенька принялся за дело.
Уже взбираясь по невидимым ступенькам и поднимая юбку так, что стоящим внизу стали видны совершенно не легендарные холщовые штаны и ботинки с поцарапанными носами, Клима добавила:
— Да, и подсвети как-нибудь снизу, чтобы внушительно выглядело.
— "Как-нибудь"! — передразнил Тенька. — Родная злокозненная обда — и та полнейшая неуч!
Однако исправно прищурился, зашевелил пальцами, и лучи солнца вокруг девушки начали преломляться иначе, создавая впечатление огромной световой короны. Гера заикнулся было о преждевременном расходовании ценной боевой единицы, но тут его отвлек очередной гонец, и стало не до авантюр друзей.
А веды увидели, как над лохматым, распластавшимся по земле облаком взмывает сияющая белоснежная фигура и простирает к ним руки. Это было настолько невероятное зрелище, что бой прекратился, наступило затишье. И тогда обда заговорила.
Впоследствии Клима не могла вспомнить подробностей своей речи. Как бесконечно давно, на кажущемся сейчас детским собрании в Институте, нужные слова ей нашептывала интуиция. За эти два года дар обды окреп, пропали неуверенность и усталость, а ощущение власти над толпой выросло, стало почти осознанным. Эхо высокого голоса разносилось по низине, и без малого шесть тысяч человек, своих и чужих, завороженно внимали ему. На их глазах сейчас творилось чудо. Легенда превращалась в быль. И сметенные множеством слухов сердца потихоньку начинали отзываться на заветные, подсказанные чудесным даром слова:
— Я пришла возродить Принамкский край. Мир наступит! Не в легендах, не через сотню лет, а сейчас! Я — легенда, я — обда, я вернулась. Высшие силы не покинули нас, они с вами, если вы со мной. Принамкский край прощен и будет жить!..
* * *
— Это безумие, — говорил Гера, вороша палочкой ядовито-сиреневый Тенькин костер. — День клонится к закату, мы потеряли убитыми и тяжелоранеными двенадцать сотен из двадцати восьми, остальные вымотаны и измучены. Да, к нам присоединилось около шести сотен ведских солдат, четверть их армии, а остальные вернулись по селам и городам...
— Подозреваю, они хотят поглядеть, чем это все кончится, — вставил ответственный за снабжение.
— Логично, что Компиталь и Опушкинск не хотят открыто идти против Фирондо, даже если им прикажет Ритьяр Танава во плоти, — заметил Тенька.
Гера продолжил:
— Вдобавок, перешедшие на нашу сторону не слишком хотят воевать и надеются решить все миром. Итого, у нас меньше бойцов, чем было изначально, кончились огненные стрелы, напрочь разбита конница, поле, на котором мы все сидим, превратилось в помесь кладбища с лазаретом, а на небе по-прежнему ясно. И при всем этом, моя обда, ты намерена продолжать поход на Фирондо?
— Верно, — ответила Клима. И окинула свой отдыхающий у костра штаб таким острым взором, что возразить никто не посмел. — Мы не можем вернуться ни с чем. Мы одержали победу сейчас, и столица тоже будет нашей.
— Это безумие, — повторил Гера. — Кто может поручиться, что переметнувшиеся веды в последний момент не повернут против нас оружие, как поступили сегодня со своими? Посмотри, все посмотрите, что творится кругом. Это не мир, не возрождение Принамкского края. Это бойня. Такая же, как на орденской границе. И если это будет повторяться под стенами каждого города, то мы разрушим нашу несчастную родину сильнее, чем за пятьсот лет войны.
Его ортона лежала рядом, рука была перевязана чуть пониже локтя. Сейчас Гера выглядел куда старше своих двадцати лет.
Климины пальцы побелели, потому что все время разговора она держала их крепко сцепленными.
— Ты думаешь, твоя обда ослепла? Я вижу дальше. Если мы сейчас повернем назад, бойня пойдет за нами по пятам.
Она нервно оправила складки платья, которое не снимала, чтобы видом старого кожуха не портить впечатление новых подданных.
— Значит, переговоры? — уточнил заместитель главнокомандующего.
— Да, — Клима опять сплела пальцы. — Сейчас куда больше шансов переубедить Сефинтопалу. Мы подождем, потянем время, хотя бы до грозы. Те, кто были здесь, пришлют ему соколов, расскажут все, как было.
— Вот кто бы мог подумать, а? — восхитился Тенька. — Интересненько же придумали! Эх, мне бы в горы, да поизучать...
Кто-то из локитских колдунов вполголоса пожалел упомянутые горы. После победы над Эдамором Кареем Теньку стали воспринимать всерьез, а его нетривиальных методов — слегка опасаться. Коллеги, в отличие от обычно окружавших Теньку "неучей", прекрасно знали возможности современной колдовской науки, и никак не могли привыкнуть, что даровитый самоучка их постоянно расширяет, притом в совершенно непредсказуемых направлениях.
— А кто будет вести переговоры? — спросил ответственный за разведку. — Мы не можем отправить кого попало, но и сама сударыня обда исключается.
— Я могу пойти, — беззаботно предложил Тенька.
— Ты — наша главная боевая единица! — напомнил Гера. — А если учесть потерю стрел — единственная. К тому же, в Фирондо засел Эдамор Карей, которого ты оставил без глаза.
— Вот и замечательно, как раз верну ему...
— Нет! — отрезал "правая рука" и подытожил: — Пойду я.
— С какой это радости? — возмутился Тенька. — Ты вообще-то здесь полководец!
— Вот и хорошо, значит, я достаточно весомая фигура для переговоров. Остальных Сефинтопала слушать не станет, они для него предатели. А я был с обдой всегда и многое могу о ней сказать.
— Главное, не ляпнуть, что она сошла с ума, как это ты обычно говоришь, — хохотнул Тенька. — Они же не знают, что ты любя.
— У меня высший балл по риторике, — напомнил Гера. — Я прекрасно понимаю, что можно говорить, когда и где.
— Но ведь вызвался ты не поэтому, — Тенька смотрел ему в глаза.
— А почему? — тут же спросил заместитель полководца.
— Я мысли не читаю. Пусть Гера сам скажет.
— Хорошо! — Гера поднялся на ноги, словно уже был оратором у трибуны. — Это я виноват, что мы остались без поддержки горцев. Я поступил по совести и не жалею, но это не снимает с меня вины, в том числе — за сегодняшнее побоище. Если бы нас поддерживали горцы, никаких переговоров не потребовалось бы. И если к Сефинтопале пойдет кто-то другой и сгинет, его смерть тоже будет на моей совести, чего я допустить не могу.
— А чтобы Лерка плакала, ты можешь допустить?
— Тенька, не надо запрещенных приемов! Лернэ знала, куда меня провожает. Это война, и на войне я в ответе не только за ее слезы, но и за каждого из моих солдат и членов моего штаба.
