— Слишком заумно.
— Что ж тут заумного? Каждый получает лишь то, чего заслужил.
— Сказано заумно. В словах запутаешься.
— Для каждого человека положена своя мера вещей. Есть мера вещам. И какою бы мерою ты ни мерил, сила, в тебе живущая, переносится и тобою, и твоим встречным в ту меру, какую каждый из нас отмерил в себе Вечному. Нет твоего личного отношения к любимой, в которой тоже не видно личного. Есть только те обстоятельства, в которых каждый из нас ищет нести Единого в своём сердце и служить Ему. И с этим трудно не согласиться.
— А это и не требуется.
— Но ты-то себе хоть чуть-чуть представляешь, насколько это трудно? Понимаешь, какие энергетические затраты понадобятся для достижения такой цели?
— Конечно, понимаю. Однако только понимаю, а вот осознать не осознаю. Наверное, потому, что у меня таких соблазнов не было. Вернее, или точнее, надо сказать так: в таких масштабах я не владел эдакими суммами, а потому и ощутить тяжесть соблазна по-настоящему не смог. Но думаю, что вряд ли подобное испытание меня испугает. Во всяком случае, в этой жизни. Уж слишком далеко я зашёл.
— Не увлекаешься ли?
— Нет.
— Ну, коли у тебя имеются ответы на все вопросы, то открой тайну, что же такое Любовь?
— Не знаю. Ещё в далёком детстве мы с друзьями, бродя по удалённым от оживлённых классов коридорам школы, вели долгие дискуссии по сему поводу. Точно помню определение, выработанное совместно нами троими. Формулировка была корявой и скорее напоминала описание любви, то есть то, что в неё должно непременно входить. Любовь, говорили мы, это чувство, объединяющее в себе сочетание сразу трёх компонентов: А) духовное совпадение; Б) физическое влечение; В) внешняя красота, выражающаяся в гармоничных формах тела.
— Как вы определяли гармоничность форм?
— А никак. Это считалось привилегией исключительно лично каждого.
— И вы в это верили?
— А во что мы тогда могли верить кроме этого?
— Странно.
— Ничего странного. Прошли годы, и мой взгляд на подобные вещи не претерпел существенных изменений. Правда, один из нас уже знает истину.
— Ты хочешь сказать, что до сих пор согласен с теми детскими догмами?!
— Почти. Разница лишь в том, что на сегодняшний день мои знания не так уж сильно изменились. То, что современные средства массовой информации именуют любовью, таковой не является. В лучшем случае это удовлетворение животного инстинкта, приравненного к естественным отправлениям. Всё равно, что в туалет сходить, извините за столь пошлое сравнение. Я сам до сих пор не могу определиться в этом вопросе.
— Каком именно?
— В том, как считать половое влечение? Частью любви или это совсем иное?
— Вопрос достаточно щекотливый. А не думаешь ли ты, что для каждого индивидуума это выглядит по-своему?
— Возможно, где-то это так. Но в целом нет. Стремление двоих воссоединиться в единое целое — это ведь естественно. Слиться в один организм, чувствовать и понимать, как один человек. Подтверждением тому может служить легенда, где говорится о том, что Бог разрубил человека надвое, вот и ходят эти две половинки по свету, друг друга ищут. Но на нашем материальном уровне, вернее, в этом физическом мире, сие просто невозможно. Вот и получается, что люди сливаются в порыве воссоединения, а оно-то и не происходит. Тогда приходится каждый раз повторять одно и то же. Хуже, что каждый раз с новыми интерпретациями.
— Браво! Это что-то новенькое. Хотя и не лишено доли юмора. Но вот неувязочка. Как же быть с гомосексуализмом или лесбиянством? Здесь уж точно не заложен инстинкт воспроизводства себе подобного.
— Никакой неувязки. Наоборот. Это только подтверждает мою гипотезу. И потом, кто сказал, что результатом должно быть воспроизводство себе подобного?! Это лишь попытка слияния. Глупая, отвратительная, с моей точки зрения, конечно, но попытка.
— Хорошо, хорошо. Ну, а как же быть с моральной стороной дела?
— О какой морали может идти речь в обществе без морали?
— Действительно. Но всё же?!
— Думаю, что это просто попытка уйти от реальности. Своеобразная обжираловка. Двое нашли друг друга, им хорошо и хватит. А то, что они не подходят друг другу по-настоящему — вопрос будущего. Всё остальное — обыкновенное прикрытие собственного бессилия, нежелание двигаться дальше, развиваться и жить в настоящей любви, а не выдуманном, призрачном мирке.
— Значит, если встретятся две по-настоящему любящие души или, как говорится, одно целое, то в порыве страсти они должны слиться воедино и превратиться в ничто, то есть аннигилировать?!
— Не знаю, как это должно выглядеть, но то, что не пошло, так это точно. С точки зрения людей, наверное, они будут жить очень мало, но единой семьёй. Такой, что каждый бы позавидовал. Но история не сохранила подобных случаев. Следовательно, такие счастливчики просто мгновенно растворяются друг в друге. Происходит что-то вроде аннигиляции.
— А Ромео и Джульетта?
— Сказка для подростков.
— Почему же?
— Потому, что в ней нет ничего о любви. Ни единого слова. Опять же только инстинкты. Да и сама история выдумана от начала до конца.
— Действительно, страшно встречаться с человеком, не видевшим никогда в жизни, не ощущавшем ни разу вкуса любви. Что ж. И такое имеет быть. Тогда остаётся лишь спросить: а что произойдёт, если Стюардесса не погибла? Со временем найдёт тебя после всех этих передряг? Постель?! Брачное ложе?!
— Рашпилем по живому сердцу и то не так больно будет, как это сделали вы! — я поднялся с кресла.
— Зря ты так, — покачала головой моя собеседница. — Я ведь твоим же оружием.
— Но я же сказал, что мне неизвестно об этом ничего и что разобраться очень хочется.
— Ты любишь образ, икону, а не человека.
— Нет. Я люблю душу и хочу с ней воссоединиться, но этот материальный мир позволяет только сие опошлённое единение двух любящих сердец.
— Так ты действительно веришь, что при встрече со своей второй половиной произойдёт переход в совершенно иную сущность?!
— Да! И только так, а не иначе.
— А как же окружающие? Те, кто будет всё это наблюдать?
— Я же сказал, что не знаю, как это происходит, и происходит ли вообще. Но, думаю, что от ещё одного чуда никому хуже не станет.
— Ну что ж, твоя убеждённость делает тебе честь. Ты сам избрал себе путь. Правильный он или нет — это уже не имеет никакого значения.
— Почему же? Для меня имеет.
— Нет. Теперь уже нет. Всё будет так, как ты задумал.
— Но я никак не задумывал?! Как можно что-то задумать, не зная, что именно?!
— Значит, можно.
— Не понимаю.
— А и не надо понимать. Я дам тебе то, за чем ты пришёл, но последствия будут самые неожиданные. Короче, забирай своё и помни, что это не самый лучший подарок для материального человека земли. — Странная женщина поднялась со своего места.
— Ещё одно мгновение, — заторопился я. — Всё это время вопросы задавали вы. Не будет ли мне дозволено задать хоть один?
— Ну что ж, задавай, — загадочно улыбнувшись, предложила собеседница.
И мысли, до того роившиеся миллиардами вопросов, исчезли. Я замер, не зная, чего, собственно говоря, хочу узнать.
— Ну, смелей, не то передумаю, — поторопили меня.
— Когда я сюда шёл, мне сказали, что отсюда никто не возвращался. Если это так, значит, и я не вернусь? — разом выпалил я, первое пришедшее в голову.
Она посмотрела на меня долгим сканирующим взглядом. Потом лёгкая улыбка коснулась её губ, и странная женщина тихо произнесла.
— Тебе сказали правду. Ещё никто не пожелал уйти отсюда.
— Извините, но я не собирался здесь задерживаться надолго.
— Именно поэтому я и предупредила о коварности твоего приобретения. Так что волноваться не стоит. Всё, здесь происходившее, ты запомнишь, как самый обыкновенный сон. Иди. И помни, будь осмотрительнее с теми, кто тебя окружает. Присматривайся к ним повнимательнее. Не пренебрегай мелочами. Твой путь да сплетётся с орбитой моей, и вся Любовь в тебе да сплетётся в сеть защитную с Любовью моею вокруг тебя, Твоя жизнь да станет отныне красотой, и зло да не сможет подойти к тебе, все заклинания да распадутся подле тебя, ибо сеть моя защитная оберегает тебя, и свет на пути пройдёт беспрепятственно через канал твой. — Она подняла руку, и в то же мгновение всё поплыло перед глазами.
* * *
Я снова стоял среди фонтанов у того самого, в который совал руку, но на этот раз около меня не было моей спасительницы. Я огляделся. Напротив, стояла та самая ослепительно красивая дама, что прошла мимо меня, спускаясь по лестнице вниз к озеру. Бассейн, у которого она расположилась, был настолько прозрачен, что сразу и не определить, что это фонтан. Струи у него были настолько чисты, без всякой примеси, без всяких цветов, что представить себе нечто подобное было немыслимо, хрусталь, да и только, если таковой вообще существует в природе. Его прозрачность была несравнима ни с чем. В прошлый раз он совершенно не запечатлелся в моём сознании. Я, как заворожённый, двинулся прямо к струям этого чуда, на ходу протягивая руки. Прекрасная дама выпала из поля моего зрения.
— Подождите, молодой человек, — мелодичным голосом произнесла она, заступая мне дорогу.
— Погодите, минутку обождите, — прошептал я, и не думая останавливаться.
Чары фонтана притягивали сильнее всего на свете.
— Вы напрасно это делаете, — повысила голос незнакомка, хватая меня за локоть. — Взгляните на меня! Вам нужен не этот фонтан. Не забывайте, что каждый может коснуться только один раз и только одного фонта!.. — она не договорила, потому что я уже стоял у самой кромки чудесного источника и без лишних раздумий протягивал руки к звенящим струям.
Кто-то высокий и сильный рванул меня за ворот рубашки. Ярость застлала мой разум. Не отдавая себе отчёта, я ударил с разворотом, вложив в удар всю свою ярость, всю обиду и злость на сущность, посмевшую стать на моём пути. Перед затуманенным взором мелькнула искажённая негодованием странно знакомая физиономия пожилого юноши и тут же пропала. Меня ударили в ответ. Удар был знатен! Меня буквально снесло. Вот так, в полёте, я ввалился прямо в фонтан, к которому так стремился. Последнее, что зацепилось в памяти, была женщина, махавшая руками как бы в страшном отчаянии от содеянного мною кощунства. На какой-то миг я увидел свою стюардессу, улыбающуюся сквозь слёзы, но очень счастливую. А ещё, я понял, что такое любовь! Та самая, настоящая, истинная и вечная! И всё...
* * *
Я открыл глаза. Служительница ещё некоторое время продолжала меня тормошить, пока не поняла, что сознание вернулось в моё грешное тело.
— Тьфу ты чёрт, — выругался я. — Приснится же такая чушь?!.. — И осёкся.
Мои руки судорожно вцепились в крайнюю ступеньку деревянной винтовой лестницы. От неожиданности я резко сел.
— Где мы? — спросил и тут же вспомнил, что ответа не дождусь.
— В лабиринте, — всё-таки последовал ответ.
Я вздрогнул и взглянул на жрицу. Она улыбалась.
— Так ты всё-таки говоришь? — изумился я.
Она слегка качнула головой. Этот жест можно было расценивать, как угодно.
— Что с нами произошло? — Снова спросил я, уже сомневаясь в том, что вообще, что-то слышал.
Она пожала плечами.
— Ладно, не хочешь, не говори, — согласился я. — Но что нам делать дальше?
Она показала рукой вверх по лестнице. Я проследил за её жестом.
— Ну, это и дураку понятно, — ответил я ей, оглядываясь вокруг в поисках рюкзака.
Девушка догадалась, чего мне надо, и извлекла откуда-то из-за моей спины свой рюкзачок. Развязав горловину, извлекла флягу и налила мне воды. Я залпом осушил стаканчик и подумал, что водочки бы сейчас совсем не помешало бы.
— Спасибо, — поблагодарил, возвращая стакан.
Она опять улыбнулась, вскинула на свои хрупкие плечи увесистый вещмешок и поднялась.
— Э-э! Нет! — возразил я. — Так не пойдёт. Давай сюда рюкзак. Теперь моя очередь его тащить.
Но девушка отрицательно покачала головой. Её жест был столь категоричен, что моё повторное требование застряло у меня в глотке, так и не выбравшись наружу.
— Ладно, как скажешь, — согласился я, и не спеша начал подъём.
Шли мы долго, очень долго, отдыхая через определённые промежутки времени. Каждый раз сокращая их, и увеличивая время отдыха. Вскоре девушка стала отставать. Тогда я, наконец, сумел отобрать у неё рюкзак и только теперь смог по достоинству оценить его вес. Он был жутко тяжёл. Семь обугленных огарков факелов полетели вниз, а конца этой жуткой лестницы видно не было. На очередной ступеньке мы устроили привал, но стоило нам лишь присесть, как проклятая доска затрещала. Я еле успел подхватить рюкзак и жрицу, а на том месте, где мы только что были, образовался чёрный провал.
— Чтоб тебя!.. — выругался я. — Пошли.
И мы ещё с полчаса поднимались. Потом всё же решились на новый привал. Выпили немного воды и посидели, давая ногам отдых. Девушка положила свою головку на моё плечо, и ровное дыхание уведомило меня о том, что она уснула. Мне тоже очень хотелось спать. Веки буквально слипались, но страх свалиться вниз был сильнее. Перил здесь не было. Вот так, борясь со страшным желанием уснуть, я просидел минут пятнадцать. Потом жрица вздрогнула и проснулась.
— Ты чего? — спросил я. — Не очень мягко?
Она смущённо и виновато улыбнулась.
— Ладно, ладно, — утешил я её. — Подремала чуток, и то хорошо. Пошли дальше.
Она тут же схватилась за лямки рюкзака.
— Э-э! — запротестовал я. — Так дело не пойдёт. Тебе силы надо беречь. Пошли.
Я вскинул вещмешок на плечи, и мы продолжили подъём. Промежутки между остановками на отдых всё сокращались и сокращались. Силы неумолимо оставляли нас. В какой-то момент девушка опустилась на ступеньку, и ни в какую не пожелала подняться. Я просил, умолял. Наконец все мои доводы иссякли, и мне ничего не оставалось делать, как поцеловать её в запавшую щёчку. Она открыла усталые глаза, улыбнулась и с огромным трудом поднялась. Мы обнялись и медленно двинулись вверх. Как долго это продолжалось, я не помню. Как в тумане остался этот ужасный отрезок времени. Когда же моя нога дёрнулась, промахнувшись мимо ступени, я очнулся. Мы стояли в пещере. Под ногами была ровная поверхность. Сзади оставалась жуткая лестница. Отойдя от края подальше, мы свернули за небольшой простенок. Наконец появилась возможность скинуть этот тяжеленный рюкзак. Девушка прислонилась к стене, видимо, опасаясь упасть. Вытащив наружу одеяло, расстелил его в образовавшейся нише. Потом помог жрице лечь к стеночке, укрыл её краем одеяла, сам опустился рядом, укрывшись другим концом. Подтащил под бок рюкзак, дабы не укатиться во сне, улёгся поудобнее, подсунул руку служительнице под голову вместо подушки. Она благодарно улыбнулась. Мы обнялись и мгновенно уснули.
* * *
Белая, с лёгким налётом желтизны полоса песка оттеняла линию прибоя. Осьмушка солнечного диска осторожно высовывалась из воды. Винтовая лестница висела на прежнем месте. Я стоял на последней ступеньке мраморной лестницы, ведущей из храма, в котором мне довелось побывать. Оглядываться не хотелось, уж очень большой соблазн был вернуться. Тяжело вздохнув, двинулся по нетронутому полотну пляжа к деревянным ступеням в небо. Надо было уходить. Оттолкнувшись от пружинящего песка, вскочил сразу на третью ступеньку и быстро пошёл вверх. Подъём был странным, и сложным, и простым одновременно. Вниз не смотрел и на храм не оборачивался. Твёрдые, устойчивые ступени постепенно стали перемежаться с более тонкими, хлипкими, а кое-где их просто не было. Перила давно исчезли. Я буквально на четвереньках карабкался вверх. А ещё спустя немного времени увеличилась влажность. Вокруг стоял сплошной туман. Я был в облаке. Руки оскальзывались, проваливались во всё увеличивающиеся дыры вместо ступенек. Продвижение замедлилось невероятно. Всё чаще и чаще приходилось отдыхать. Стало явственно холодно. Кое-где доски покрылись тонкой коркой льда. И вдруг всё кончилось!.. Здесь, наверху, была обыкновенная деревянная площадка без ограждений. Яркое солнце слепило. Внизу белым пушистым покрывалом распростёрлось облако. Над головой сияло тёмно-синее, чистое и очень глубокое небо. Сквозь его синеву проглядывала чернота бескрайнего космоса, угадывались яркие ночные звёзды. Я поднялся на ноги.
