Сталеву Волю, эскадра обогнула, и зашла с запада. Вторая эскадрилья отработала по зениткам как часы. У половины самолётов остались не использованные реактивные снаряды. Бомбардировщики сразу сбросили на самолетную стоянку ротационную бомбу, создав сплошной очаг поражения, потом начали бомбить дома, стоящие в рядок у аэродрома, а затем уж взялись за технику и склады. Оставив первую эскадрилью на охране бомбардировщиков, Акуленко повел третью на штурмовку города. За третьей увязалась и вторая, нагруженная бомбами. Им нашлось достойное применение. Когда делали разворот вокруг города, он заметил железнодорожный мост через реку Сан. Вполне достойная цель. Мост охраняло две зенитки, готовые к стрельбе. "Ишачки", юрко уходя от трасс, ударили РСами и из пулемётов, подавив их огонь в течение одной минуты. Хотя кого-то и зацепило. Командир видел, как полетели ошмётки от крыла. Вторая эскадрилья начала прицельно метать бомбы. Обрушили два пролёта. Акуленко повёл своих орлов обратно к аэродрому. Там уже всё горело. Склад с боеприпасами непрерывно расцветал взрывами, выбрасывая вверх фонтаны щебня, осколков и не взорвавшихся мелких бомб. Топливный горел. По всему аэродрому лежали тела убитых и раненых, особенно густо у домов и в районе барака зенитчиков. Бомбардировщики были сожжены все. Акуленко насчитал пятьдесят две штуки. Эскадра начала перестроение, собираясь домой. Налёт, пока шёл удачно. Полк записал на свой счёт тринадцать зенитных батарей, один эшелон и железнодорожный мост. Повреждённый истребитель Кустова вполне мог летать, хотя дырка в крыле была с кулак, хорошо хоть лонжерон снарядом не перебило.
Через тридцать минут пересекли границу. Над нашей территорией встречали истребители двадцать четвёртого полка, беря под охрану бомбёров. Вторая эскадрилья по приказу Акуленко, оставшимся боеприпасом и пулемётами атаковала наступающие цепи немцев в районе Олешице. Атака немецкой пехоты захлебнулась. Приказ командир отдавал по рации, посчитав, что время радиомолчания кончилось. После этого полк направился к себе на аэродром. Середина дня прошла удачно, никто не погиб.
Г Л А В А 14
Музыченко вызвал начальника химической службы армии.
— Какие успехи в изготовлении напалма, товарищ подполковник?
— Напалм из солярки и битума получили, товарищ командующий. Горит здорово, загорается легко. Время горения примерно двенадцать минут. Прилипает и к вертикальным поверхностям. При добавлении алюминиевой пудры прожёг металлический лист, толщиной в три миллиметра.
— Прожёг, это как, расплавил?
— Нет, товарищ командующий, просто металл покоробился и потерял структуру. Чуть ударили, кусок просто вывалился.
— Так что, считаете годным для применения?
— Да, вполне перспективное зажигательное вещество.
— Сколько сможете изготовить к вечеру, и как будем использовать?
— Сделаем десять столитровых бочек. Использовать как, пока не знаю. Не выливать же на немцев из бомболюка. Бочки открытые.
— Значит так, товарищ подполковник, свяжетесь с ремонтниками, пусть сделают на ваши бочки крышки из жести, да винтами закрепят. Свяжетесь с сапёрами, пусть думают и делают заряды. Заряд, я думаю, надо поместить внутрь бочки, чтобы всё подальше разнесло. Желательно вообще его подорвать в воздухе. Пусть сапёры сами голову ломают, взрыватели делают, или у лётчиков возьмут от бомб, они специалисты, им виднее. Единственное, что я боюсь, что от взрыва эта химия не загорится. Надо бы продумать, что туда еще добавить или придётся дополнительно бомбить зажигалками. К вечеру необходимо десять напалмовых бомб сделать.
— Слушаюсь товарищ командующий.
На Музыченко вышел командарм-5 Потапов. Они хорошо знали друг друга. Раньше генерал-майор танковых войск Потапов командовал 4-м механизированным корпусом в шестой армии.
— Хвались, Иван Николаевич, мне доложили налёт прошёл блестяще.
— Хвалюсь, Михаил Иванович! Налёт прошёл блестяще! — Засмеялся Музыченко. Связь была открытая, и сколько ушей сейчас слушало их разговор, не мог знать никто.
— Ты очки поправь, и поподробнее, как ты умеешь, — засмеялся в ответ Потапов.
— Станцию разбомбили, на ней шесть эшелонов, два с техникой, два с горючим, два смешанных, там же до двух батальонов мотопехоты. Один эшелон с пехотой разбомбили по дороге к аэродрому — истребители поработали, ну и сам аэродром со всем, что на нем было. Пятьдесят два бомбёра сожгли. Около аэродрома мост ещё железнодорожный завалили. Остальное всё по мелочи, зенитки и прочее. Потерь нет.
— Да, — сказал Потапов.— Действительно блестящий налёт. Мои орёлики тоже просятся. И кусочек мяса себе приметили. Ты бы не мог с разведкой договориться, чтобы и на нас поработала?
— Ты же знаешь, Михаил Иванович, эти ребята мне не подчиняются, но хорошим людям, думаю, не откажут. В течение двадцати минут вопрос решится.
— Кстати, поздравляю, Иван Николаевич, твои авиационные и артиллерийские удары попали в Сводку Главного командования Красной армии за вчерашние сутки. Мне политработники довели, передавали по радио. Ладно, всем дальнейших успехов, жду результатов.
Штабные, поскольку штаба больше не было выпросили половину гостиничного домика и снесли туда все спасенные из-под развалин документы и вещи. Комбат это приветствовал. Кульчицкий вызвал из дивизии связистов, те, с помощью бойцов откопали разбитые линии и восстановили связь. Заработали даже четыре тарелки громкоговорителей. Опять, как положено, стоял дежурный, штабные имели свой угол и службы работали. По связи можно было связаться с райкомом партии, управлением НКВД, комендатурой, ППД 8-й дивизии. Остальные военные абоненты не отвечали. Можно было выйти на городскую телефонную станцию. Жизнь налаживалась.
На обед было много мяса. Оно плавало в супе, и повар давал всем желающим по большому куску отдельно. К каше подали отлично сделанный гуляш. Красноармейцев не часто баловали мясными блюдами, поскольку мясо просто негде было хранить. Ледников в дивизии не было.
После обеда Глеб услышал зов от Музыченко.
— Слушаю вас товарищ командующий.
— Глеб, поступила просьба от командующего пятой армии. Они тоже планируют провести авианалет в полосе своей армии. Потапов подтянул два бомбардировочных полка с тыловых аэродромов. У него сейчас есть силы, причём вопрос надо решать сегодня, пока не активизировалась немецкая истребительная авиация. Завтра уже могут быть значительные потери. Нужна разведка. Наш же налёт прошёл отлично, разбомбили и станцию, и аэродром, и кое-что по пути. Потерь нет, все вернулись. На комбата Михайлова и группу бойцов, что перебили бандеровцев, НКВД отправило представление к правительственным наградам товарищу Берия, мы отправили представление в штаб фронта на воинские звания Михайлову и Лукьяненко. Вот такие новости.
— Спасибо, Иван Николаевич, за отличную работу ваших войск. Отдельное спасибо за моего подопечного. Честно говоря, я рад. Всё идёт пока нормально, тьфу — тьфу— тьфу, чтоб не сглазить. На Потапова я сейчас выйду, о результатах поставлю в известность.
Борису сержант ничего говорить не стал. Объявят приказом, тогда и поздравит. Предупредив его, он начал настраиваться на генерала Потапова.
Когда проходило совещание ночным утром девятнадцатого июня, он, в принципе, запомнил всех людей, но всех трёх командующих армий держал в памяти особо. Эти люди не знали, что обстановка первого дня войны уже изменилась кардинально, против того что было, что изучал Глеб. Что нет уже прорывов советской границы во многих местах на расстояние до пятидесяти километров. Что нет уже трёх гитлеровских танковых полков, которые должны были дойти до Ростова, воевать на Кавказе, Сталинграде и Курске. Что ни командарм Музыченко, ни командарм Потапов не попадут в окружение и плен под Уманью в тысяча девятьсот сорок первом и не проведут в концлагере четыре года. Что командарм-26 генерал-лейтенант Костенко не попадет в окружение под Харьковом и не застрелится вместе с сыном, капитаном артиллерии, в мае сорок второго года в Харьковском котле. Первый день войны поменял многое. Не дал уничтожить авиацию, заполнил стойкими русскими солдатами линии обороны, вселил уверенность и поднял воинский дух всех войск. Этот первый день войны принес главное — первые победы! И пусть немцев наступает в три раза больше, пусть идут! Всех закопаем! Всех! И выстоим!
Настроившись, Глеб перенесся в бункер пятой армии. Командарм -5, тоже покинул штаб в Луцке и расположился на полевом командном пункте в районе колхоза Бытень, в двенадцати километрах юго-восточнее Ковеля.
— Товарищ командующий, это хранитель Глеб, — вошел в ментальную связь сержант. — Мне Иван Николаевич передал вашу просьбу. Готов посодействовать.
— Спасибо, что откликнулись, Хранитель. Время тянуть не буду, перейду к делу. Вот здесь, севернее Вытычно, расположен аэродром пикировщиков. По данным моей воздушной разведки и перехвату переговоров там сидит две группы. Обслуживают они Гудериана, но и нашим войскам достается на правом фланге. До нас им гораздо ближе. Планируем этот аэродром уничтожить, но не знаем точного места, подходов и состав зенитного прикрытия.
— Аэродром я вам найду, разведку проведу, это не сложно. А не боитесь, Михаил Иванович, что вас встретят истребители.
— Нет, не боюсь. В четвёртом немецком флоте мы их несколько повыбили, а во втором, у них аэродромы гораздо севернее. Они просто не успеют. Да и мы им для встречи четыре полка подготовили. Лётчики летают каждый день, немножко опыта набрались. Как вы предупредили о войне, я же своих заставил по три тренировочных вылета в день делать, благо у нас аэродромы были далеко от границы. Затем всех на новые аэродромы посадили. С авиацией сейчас у нас неплохо, два бомбардировочных полка поближе подтянули, есть чем работать. Если только немцы сотню самолётов пришлют, но это маловероятно. Да и мы в таком случае помощь у Музыченко запросим. Задавим количеством.
— Сколько у меня времени, Михаил Иванович?
— Планируем удар нанести к вечеру, чтобы юнкерсы все собрались к себе на аэродром. Имейте в виду, — предупредил Потапов, — ваш позывной в нашей армии Хранитель Ткачёв. Особисты такую легенду вводят в войсках. Это у себя в шестой вы — Хранитель Глеб, а у нас в пятой свой Хранитель.
— Хорошо, товарищ командующий, задачу понял. Идея насчёт раздвоения, мне нравится. Подскажите, мы сейчас где находимся?
Командарм показал: — Двенадцать километров юго-восточнее Ковеля. Глеб еще раз сориентировался по карте и взмыл вверх. Осмотрелся, наметил ориентиры. Поднялся выше и понесся к Ковелю. От Ковеля пошёл по трассе на Любомль, проскочил границу и вышел на Хелм. От Хелма взял на север и чуть западнее. Вышел на Вытычно. По крайней мере, населённый пункт под местоположение подходил. Так, деревня деревней, но дорога была нормальная. Подвоз бомб и топлива к аэродрому вполне можно было осуществить. Сержант начал наматывать расширяющиеся круги. Но аэродрома не было.
"Может селом ошибся? — подумал сержант . — Это вряд ли. Наверное, хитрят немцы, здесь у них точка поворота, скорее всего. Снижаются, как вроде на посадку идут, а дальше уже на курс нужный ложатся".
Глеб заметил пастуха пасущего стадо коров. "Вот этот парень мне всё и расскажет, он каждый день здесь сидит и всё видит!"
Ткачев спустился вниз. Пастухом был парень лет двадцати пяти.
— Отвечать! — надавил на поляка Хранитель. — По-русски или по-немецки понимаешь?
— По-русски разумею.
— Село как называется?
— Вытычно.
— Немецкие самолеты, в какую сторону летят?
— Вот туда, к границе, — показал паренёк, — а обратно, вот туда, показал он на северо-запад.
— Точно туда? — переспросил Глеб, желая убедиться.
-Точно пан, вон на те ёлки, — показал пастух на три мощные ели, возвышающиеся над лесом в трехстах метра.
— Спасибо,— сказал сержант, взял направление поднялся вверх и понесся на северо-запад.
Аэродром он обнаружил двумя километрами северо-восточнее Любашува. Рядом с железной дорогой. От небольшого разъезда шла накатанная дорога. Видно немцам всё подвозили по железке. На аэродроме действительно сидело две группы. У каждой была своя взлётная полоса, хорошо заметная по выбитой траве. Всё остальное примерно соответствовало полевому аэродрому в Томашуве. Самолёты были замаскированы на кромке леса. В плане, если посмотреть сверху, аэродром представлял собой две соединенные дуги. В каждой дуге сидело по группе пикировщиков. Склады у каждой группы были свои, землянки пилотов и техников разнесены. А вот зениток было шесть штук четырёх ствольных двадцати миллиметровых автоматов. По две в каждом лесном выступе. Сержант скрупулезно высмотрел всё, прикинул расстояния от объекта до объекта.
Сразу под Ковель он возвращаться не стал. Аэродром оказался вдвое дальше от границы, чем рассчитывали наши лётчики. Практически он находился в пятидесяти километрах севернее Люблина. А Люблин большой город, вряд ли немцы оставили его без прикрытия. Это железнодорожный узел, оттуда идёт снабжение.
Аэродром в Люблине действительно был. Стационарный, бетонный. Базировалась на нем группа истребителей и бомбардировщиков. Охраняло восемнадцать зениток. Сержант всё внимательно рассмотрел и запомнил. Даже определил два возможных направления атаки истребителей: на бреющем, вдоль домов личного состава и от реки. Вряд ли зенитки будут бить по самолётам на фоне своих домов, где проживали пилоты и техники. А подобравшись вдоль реки, истребители в упор выходили на цель, поскольку аэродром находился на высоком берегу.
Сержант представил себе лицо генерала Потапова и, сделав усилие, переместился одним скачком обратно в блиндаж командующего.
— Михаил Иванович, это Хранитель Ткачёв. Разведку произвёл, но планы придётся корректировать. У вас есть отдельное помещение, где мы бы смогли переговорить? И надо будет пригласить начальника штаба с картами района Люблин и Любашув.
— Сейчас сделаем. А помещение есть, меня Музыченко ввел в курс дела, — показал он на дверь в стене блиндажа.
Через минуту подошёл начальник штаба 5-й армии генерал-майор Писаревский. Писаревский был выходцем из кавалеристов. На начальника штаба армии был назначен в марте 1941 года с начштаба кавалерийского корпуса. Окончил кавалерийскую школу, разведывательные курсы, Военную академию имени Фрунзе.
— Дмитрий Сергеевич, здесь Хранитель Ткачёв, — сообщил ему Потапов, закрыв дверь в отдельную комнату.
— Здравствуйте, Хранитель, — поздоровался Писаревский. — Рад снова с вами общаться.
— Здравствуйте Дмитрий Сергеевич, — поздоровался Глеб, входя в ментальную связь. — Приготовьте бумагу, карандаши, будем наносить информацию. Мне, пожалуйста, синий мягкий карандаш.
Генерал сел за стол, разложил карты, протянул карандаш. Командующий сел рядом.
Ткачёв взял карандаш, и начал докладывать:
— Мною была проведена разведка села Вытычно. Аэродрома в этом месте нет. Немцы над селом снижаются и делают поворот на северо-запад в направлении Любашув. Аэродром пикировщиков находится два с половиной километра северо-восточнее Любашува, в районе вот этого железнодорожного разъезда. От разъезда имеется дорога вот к этому лесному массиву, аэродром здесь, поставил Глеб точку на карте. Сидят две группы, до восьмидесяти самолётов.
