Изольда Великолепная. Общий файл. Главы 1-38

— И где же?

— В другом мире.

Он вздохнул и сунул руки в волосы, как будто сжимая голову меж ладоней.

— Боюсь, другие миры теперь закрыты для меня.

Тисса ни о чем не спрашивала, но тану вопросы не нужны. Рассказывает, как будто бы ей должно быть интересно.

— Бывает, человек берет вес больший, чем может поднять. И поднимает. Мышцы рвутся. Срастаются, конечно, но прежней силы в них уже нет.

Очень грустно он это сказал. Но грусть была какой-то не возвышенной. Обыкновенной. Тисса тоже так грустила, когда случалось что-то нехорошее.

— Но может, оно и к лучшему. У всего есть своя цена. И похоже, оно того стоило. Так что, ребенок, пойдешь за меня замуж? — и посмотрел так, насмешливо.

— Нет! Вы... вы не воспитаны!

— Воспитай, — тан склонил голову. — Всецело в твоих руках. Жажду преобразиться.

Издевается? Конечно, все только и делают, что издеваются над Тиссой... у нее и так ничего не осталось. Только Долэг и чувство собственного достоинства. А после вчерашнего... и если он всерьез — а тан совершенно серьезен — ее засмеют!

— Вы... вы хоть знаете, как вас теперь называют? После того, что...

— Как?

— Дерьмовый рыцарь! — если бы Тисса не была столь взволнована, она в жизни не сказала бы таких слов. Но тан был таким отвратительно прямолинейным. Непоколебимым. И вообще как он мог взять и все решить сам? Он даже не поинтересовался, чего хочет Тисса.

Правда, она сама еще не знала, чего хочет. Но это еще не повод!

И сейчас тан оскорбится и передумает.

Но он опять рассмеялся. Хохотал долго, до слез просто, как будто в этом прозвище не было ничего обидного.

— А ведь и вправду... дерьмовый из меня рыцарь. В кои-то веки с выдумкой подошли... многогранно получилось, — тан даже всхлипнул. От смеха. И вдруг оказался рядом. Чересчур уж близко. Тисса вскочила, готовая бежать, но выяснилось, что бежать некуда: она зажата между скамьей и таном.

— Милая, если пытаешься кого-то оскорбить, то делай это не с таким несчастным выражением лица. А лучше вовсе не делай. Оставь эти игрушки другим.

Руки тана сомкнулись за спиной Тиссы. И это было ужасно! Она уперлась ладошками в грудь и зажмурилась, не желая видеть его так близко. Нельзя было сюда приходить!

— Я вас ненавижу!

— Ничего, со временем пройдет, — тан теперь говорил на ухо. А потом наклонился и поцеловал Тиссу. Это... это было мерзко!

Отвратительно.

И очень странно. Тисса ведь читала про то, как должно быть. Не так! Губы жесткие. И щетина царапается. И не честно с нею так... она ведь собиралась подарить поцелуй мужу на свадьбе, а не какому-то там... от огорчения у Тиссы слезы из глаз хлынули.

— Твою ж... — тан не собирался ее отпускать. — Как-то обычно женщинам нравится.

Его просто разочаровывать не хотят. Из вежливости.

— Ну успокойся, я больше не буду тебя трогать.

Но трогал, прижал крепче и по голове гладил, как будто это что-то могло исправить. Ведь предупреждала леди Льялл! А Тисса, дурочка такая, не послушала.

— Неужели настолько противно?

Плакать, прижимаясь к холодной кирасе, было крайне неудобно. И разве дело в том, что противно? Пожалуй, даже интересно где-то, но...

— Вы... вы меня... толкнули... — Тисса сглотнула, пытаясь сообразить, что именно она хотела сказать. — В пучину... порока...

Он гладить перестал. А потом снова захохотал. Громко-громко. Вот сейчас кто-нибудь прибежит на смех и увидит Тиссу вместе с этим... человеком.

Обнимающейся. Не объяснишь же, что она против, только сил протест выразить не хватает.

— Ребенок, ты куда больший ребенок, чем я думал. Не плачь, ладно?

Отстранился и слезы вытирать стал.

— А пучину порока я тебе потом покажу. После свадьбы.

От этого обещания слезы сами собой прекратились.

— З-зачем вы... так со мной? Я вам доверилась. А вы... меня...

— Ну, — он поправил съехавший плащ, хотя Тиссе совсем не было холодно. — Врать ты не умеешь. И когда Кайя поинтересуется некими обстоятельствами, то расскажешь правду. Я тебя скомпрометировал. А за поступки надо отвечать.

Их Светлость прикажет тану жениться на Тиссе. И все будут счастливы, кроме самой Тиссы.

— Прости... ну вот такая я сволочь. Не рыцарственная.

Кто бы сомневался.

— Иза, не спи.

Я не сплю. Дремлю немного. И вообще, сам же говорил, что время есть. Нашей Светлости надо много-много времени, чтобы надрематься вволю. Но Кайя не отстает.

— Тебе надо одеться. Сейчас доктор придет... и лорды...

Как-то неуверенно он это произносит. А мой полусонный разум не спешит переварить информацию, но вопрос на всякий случай выдает.

— Зачем?

— Чтобы тебя осмотреть.

— Зачем меня осматривать? — дрема исчезает. Утро обретает интригу.

— Чтобы убедиться, что брак был осуществлен.

Какой виноватый тон... и тут до меня доходит. Как-то вот сразу. Одномоментно.

— Надеюсь, ты шутишь.

Не шутит. И каким же образом они собираются убеждаться? Гм... гинекологический осмотр в присутствии доверенного коллектива местной элиты. О чем еще может мечтать женщина поутру?!

— Кайя... я тебя... я...

— Это очень хороший доктор.

Еще скажи, что мне понравится. Убью!

Не смогу, так попытаюсь.

— Сердце мое, — Кайя перехватывает руки, сжимая осторожно, но крепко. — Это нужно для того, чтобы защитить тебя. Не волнуйся. Доктор многим обязан Магнусу. Просто слушайся его и все получится. А когда брак признаётся действительным, расторгнуть его практически невозможно.

Все равно ненавижу.

Глава 37. Турнир

В нашем мире все сумасшедшие.

Объективная реальность.

Осмотр... как много недоброго в этом слове. А на деле все оказалось не так страшно и вообще не так: вереница лордов, мэтр Макдаффин с саквояжем угрожающих размеров и Наша Светлость в глухой полотняной рубашке.

Ширмы, аки неприступные стены, окружают нас с мэтром. Мы с добрейшим Макдаффином смотрим друг на друга с подозрением.

Долго так смотрим.

Пока я не решаюсь спросить:

— Дальше что?

— Ничего, — шепотом отвечает он.

— А смысл?

Мэтр Макдаффин пожимает плечами и решается-таки подойти вплотную. Он перехватывает запястье, напряженно вслушиваясь в ритм пульса. Заглядывает в глаза, в рот. Я подчиняюсь.

Что он хочет увидеть-то?

Даже самой становится любопытно.

— Ваша Светлость совершенно здоровы, — заключает доктор.

Спасибо, слышать приятно. Но меня другое интересует: создается ощущение, что играют здесь втемную. И мэтр сдается. Он наклоняется к самому уху — да здравствует наш спонтанный заговор — и бормочет:

— Лишение... virgo... вызывает у женщины некоторые... повреждения. И раньше осмотр позволял убедиться, что брак осуществлен. Что невеста была... девственна... И что супруг не был с ней излишне жесток.

А если был? Полагаю, девушка получала искреннее сочувствие в качестве компенсации морального и материального ущерба.

— ...и что ей не требуется медицинская помощь...

Не требуется. Мы с доктором прекрасно понимаем друг друга.

Но кое-что проясняется. То есть волшебным росчерком пера мне восстановили утерянную девственность, и тут же утеряли ее вновь. По ведомости и строгим врачебным надзором.

В это поверит хоть кто-то?

Сомневаюсь.

Уважаемые лорды, может, и сволочи, но отнюдь не идиоты.

— Врожденная скромность Вашей Светлости не позволит ей распространяться о... некоторых подробностях нынешней нашей встречи, — мэтр усмехается, и я краснею.

Не стыдно, скорее... странно. Все собравшиеся прекрасно понимают, что происходит, точнее не происходит за ширмой, однако интенсивно делают вид, будто верят мэтру.

Как понимаю, верить не впервой.

Но тогда зачем?

Какой смысл сохранять то, что смысл утратило? Обычай обычая ради? Что ж, в моем мире тоже хватало лицемерных глупостей. Стоит ли заострять внимание на чужих?

Юго почти не спал: не хотелось пропустить что-нибудь интересное. И ожидание было вознаграждено.

— Мэтр Макдаффин, — вкрадчивый голос лорда-канцлера потревожил сонного рыжего кота, к которому Юго почти подобрался. Но кот, взмахнув хвостом, стек на пол. — Неужели вы всерьез беретесь утверждать, что эта особа...

— Боюсь, я не могу обсуждать моих пациентов с кем бы то ни было, — сухой тон. Нервозность.

И злость.

— Вы не боитесь, что кто-то обвинит вас в... обмане? Вы рискуете репутацией.

— Как и вы. Вам ведь тоже могут... понадобиться мои услуги. Или чьи-то еще. Зачем создавать неприятный прецедент, которым непременно воспользуются другие?

Юго доктору поаплодировал. Мысленно.

А кот ускользнул.

Утро продолжало преподносить сюрпризы, один другого веселее. Я стояла перед зеркалом, изгибаясь, в тщетной попытке рассмотреть то, что привело в такой ужас Ингрид. В конечном итоге усилия увенчались успехом.

Синяк. Вернее, синяки плотной группой. Сиреневенькие. Этаким отпечатком чьих-то пальцев. Ну да, Их Светлость под наплывом эмоций схватила Нашу Светлость за задницу, чем создало кризис морали и нравственности в пресветлых головах фрейлин.

— Ужасно, — наконец, произнесла Ингрид и соизволила подать полотенце.

— Ерунда.

Фрейлины, в честь праздничного дня предупреждавшие полным составом, что вызвало у меня внеочередной приступ любви к местным порядкам, закивали. С кем из нас они согласились?

Но действительно, ерунда же! Кожа у меня ныне фарфоровая.

И Кайя расстроится, если узнает... я на него еще злюсь, но не настолько же.

— Так, — я обвела строй дам взглядом. — Об этом — молчать. Ясно?

Не ясно. Как утаить такую расчудесную сплетню?

— Если кто-то из вас откроет рот, — говорила я ласково, нежно почти, благо эмоций поднакопилось для пущей выразительности тона. — Отправлю объясняться к Магнусу.

Это их проняло. Ох, как проняло. И замечательно.

— Иза, — Ингрид подала знак остальным выйти и дамы были рады подчиниться. — Возможно, тебе стоит остаться в постели. Я приглашу доктора...

...из-за пары синяков? Тем более что с доктором я уже пообщалась. Спасибо.

— ...и все поймут тебя...

Кроме меня самой и Кайя, который по старой привычке займется самоедством. Нет уж, похоже, пришла пора кое-что прояснить. Надеюсь, Ингрид не обидится, она же вполне искренне желает помочь.

— У меня замечательный муж, Ингрид. Он совсем не похож на того человека, который причинил тебе боль. Не все мужчины сволочи и садисты.

По лицу вижу — не верит. Или дело не в нем, а во мне? Не хотелось бы... ориентация у меня стабильная.

— Я тебе нравлюсь?

Ингрид улыбается и качает головой.

— Прости, ты красива, но... я люблю другую.

Уже легче.

Присев рядом, Ингрид обнимает меня, но в этом жесте нет ничего двусмысленного. Наверное, так могла бы обнять сестра.

— Я волнуюсь за тебя, Иза. Ты наивная. Доверчивая. И добрая, а здесь это редкое качество. Ты не представляешь, насколько редкое.

Допустим, но речь сейчас не обо мне.

— Кайя — не чудовище.

— Он — мужчина. Все мужчины рано или поздно причиняют боль женщинам.

— И наоборот.

— Мужчины чаще. Они — хозяева и помнят об этом. Сейчас тебе кажется, что Кайя мил. Но надолго ли его хватит? — Ингрид погладила меня по голове, ласково так, как смертельно больную. — Я не хочу сказать, что он плохой. По мне, он лучше многих, но... если вдруг тебе понадобится помощь... любая помощь — то я рядом.

Внизу пахло свежей кровью. И Магнус, весело насвистывая под нос, оттирал руки песком. Он утверждал, что ничто другое не убирает кровь столь же тщательно.

— Доброго утречка, племянничек, — Магнус ковырнул красное пятно на рубахе. Мелкие брызги покрывали ее свидетельством недавнего допроса. — Все хорошо?

Кайя кивнул.

— Вот и хорошо, что хорошо. А притащился зря... но раз уж притащился, то садись куда-нибудь.

Особого выбора не было. Два стула. Стол. И манекен с чистым камзолом: дела делами, но турнир дядя пропускать не собирался.

— Взяли девятерых. Еще двоих люди запинали... — песок Магнус смывал слабым раствором уксуса, — ...но потеря не велика. Все говорят одно. Наняли их.

— Кто?

На столе лежали бумаги, надо полагать, чистосердечные признания. Кайя просмотрел каждое. Сходятся почти слово в слово. Проигрыш. Долг, который изо дня в день прирастает. Угроза смерти. Предложение заработать.

Дурного Их Светлости не желали.

И готовы понести наказание по закону, но умоляют о милосердии.

— Нанимали люди Бража Гнусавого, — продолжил дядя, потягиваясь. Кости захрустели. — Из пришлых. Года два как в городе появился, да не один, а с людишками.

— И где?

Магнус указал на дверь.

— Висят.

Кайя за дверь заглянул. И вправду висели. Четыре человека, еще более-менее на людей похожие. И пятый отработанным, но пока не убранным материалом — в углу. Валяться ему до вечера, если не дольше. Дядя полагал, что лицезрение свежепреставившегося упрямца благотворно сказывается на прочих клиентах. Способствует пробуждению благоразумия.

— Их тоже наняли, — Магнус знаком велел закрыть дверь. Допрос еще не был окончен, но продолжится он позже, когда люди окончательно осознают, что их дальнейшая жизнь зависит всецело от хорошей памяти и желания сотрудничать. — А кто — знать не знают. Браж сам с клиентом встречался.

Дядя поморщился и вынужден был сознаться:

— С последней встречи он не вернулся. Думаю, к вечеру найдут, но навряд ли живого.

Кайя согласился: Тень не настолько глуп, чтобы отпустить человека, который знает чуть больше остальных. Вероятно, этот самый Браж был мертв еще вчера. Но остальные — живы и способны говорить. И значит, Магнусу есть с чем работать.

— Эти мне не нужны, — дядя подровнял стопочку признаний. — Будешь суд устраивать?

— Нет.

— И правильно, нечего грязь разводить.

Думал Кайя недолго: память о вчерашнем дне была еще жива.

— Вырвать языки. Руки переломать. Кто выживет — в каменоломни.

— Надолго?

— Навсегда.

Магнус кивнул. Не понятно было, одобряет он решение или же нет. Стянув рубашку, он вытер скомканной грязной тканью закопченное лицо и сказал:

— Шел бы ты отсюда, племянничек. Провоняешься еще мерзостью всякой, а жене потом нюхай...

В этом была своя правда.

Утро продолжается...

Все тот же зал, все те же лица, выражения и то сохранились.

Столы вот унесли. И стулья.

Да и вообще из мебели осталось два деревянных трона на помосте, убранном в синих, белых и золотых тонах. В общем, обстановка жесткого официоза. И корона на голову давит, а цепь давешняя — на плечи. Утешаюсь тем, что Кайя тяжелей приходится. Но он-то большой. И привычный.

— Потерпи, — шепчет, беря меня за руку. — Это ненадолго...

Соврал.

Два часа... два часа сидения на жестком кресле — могли бы хоть подушечку подложить — в позе статуи с одной мыслью: не опозориться. Леди не сутулятся. Не горбятся. Не расковыривают резные завитушки на подлокотниках. Не мотают ногами в воздухе. Не ерзают в тщетной попытке управиться с шилом в мягком месте. И вообще ведут себя со сдержанным достоинством, принимая дары с милой улыбкой и словами благодарности.