Объект взяли под контроль, как на учениях. Глобачева с ближайшими помощниками собирались запереть в арестантской, когда пришла телефонограмма из Центра: 'После разорения спирточистительного завода, по Александровскому проспекту в вашу сторону движется агрессивная толпа. В ней много выпущенных на свободу преступников. Разрешаем огонь на поражение'.
Ну, если разрешается огонь на поражение, то отчего же не проредить уголовников. И проредили, правда, огонь открыли, только после требования остановится и ответной заполошной стрельбы.
Впереди шли самые решительные и самые пьяные. Их смели из башенных пулеметов. Самых осторожных, следовательно, самых опасных, посекли из ручников. Эти твари рванули к городской застройке.
Остальная толпа драпала по льду Малой Невы, пока у Тучкова моста не вышла на Большой проспект. Здесь ей дали ускорение в сторону Выборгской стороны.
Конечно, сотня трупов погоды не делала, но хоть эти-то никого больше не ограбят.
Для опознания убитых и раненых привлекли высокопоставленных арестантов, и не напрасно. Большинство оказались известными преступниками. Вот что значит квалификация! Чуть позже состоялся вполне продуктивный разговор, окончившийся фразой:
— Константин Иванович, вас с ближайшими помощниками мы вывезем за город, считайте это арестом. Условия там деревенские, зато безопасно.
Что касается нижних чинов и городовых, советую оставить письменное распоряжение пройти регистрацию в штаб-квартире партии новых социалистов. Там им выдадут красные звезды и документы. Родную кокарду отбирать не будут, а звезда поможет спасти жизнь.
— Так-таки поможет? — с сомнением произнес Глобачев.
— Не мы затевали этот кошмар.
* * *
К концу дня 27-го февраля верных правительству частей заметно уменьшилось, а главные схватки переместились в кабинеты.
В Ставке окончательно осознали серьёзность событий только ближе к 19-ти часам, после донесений генерала Хабалова и военного министра Беляева.
Ставка стала прорабатывать подавление восстания силами Северного и Северо-Западного фронтов. Наивные. При самых благоприятных обстоятельствах 'ударный кулак' численностью в 40...50 тысяч штыков под Петроградом мог быть собран не ранее 3-го марта.
В ночь на 28-е Временный комитет государственной Думы объявил о взятии в Петрограде власти, о чем Родзянко отстучал в Ставку и командующим фронтами, мотивируя этот шаг прекращением деятельности правительства.
Тогда же Михаил Владимирович подписал приказ Временного Комитета Думы по войскам Петроградского гарнизона. Суть сводилась к двум положениям:
— солдаты марш в казармы;
— офицеры наведите порядок.
В общем-то, все правильно, и в части взятия власти, и в попытке обуздать солдатскую вольницу, но кто сказал, что Родзянко и его окружение гении управления? Были бы гениями — в думе бы не сидели. Вот и не пришло в голову авторам приказа пообещать амнистию. Зато солдатики все поняли однозначно — если не произойдет чуда, им придет кирдык!
Кто бы сомневался, что искать спасение они ринулись в Петросовет, за что особая благодарность господину Керенскому, наобещавшему сорок бочек пьяных арестантов. Только не надо думать, что о приказе ВКГД переселенцы знали заранее — кошелка с послезнаниями давно опустела.
Решение предложил Центр — с целью сохранения завоеваний Февраля, войска Петроградского гарнизона подчинить военно-революционному комитету Петросовета, с дальнейшим преобразованием в Красную гвардию.
Не только Центр искал решение. Несколько солдатских депутатов от эсеров и эсдеков, умудрились протащить в Думу Стеклова-Нахамкеса, который с Соколовым и несостоявшимся красным главковерхом Филлиповским оформили мысли перепуганных до поросячьего визга 'пролетариев от винтовки'.
Фабула их предложений сводилась к идее: 'Хотим жрать от пуза, но приказав исполнять не желаем'. Демократизация армии клокотала стандартным набором глупостей: выборы командиров, обсуждение приказов и далее по списку.
Окрыленные благородством собственных помыслов авторы проекта приказа ?1 ломанулись к Чхеидзе, но тот отправил 'ходоков' в военно-революционный комитет, а сам продолжил отбивался от очередных ястребов, навяливающих ему идею взятия власти и немедленного объявления России социалистической республикой. Во избежание, так сказать, 'лишних' мыслей в голове у председателя Петросовета, специально обученные люди постоянно грузили его подобными идеями.
Зато в комитете 'демократизаторов' встретили с душой. Для начала у ходоков вежливо поинтересовались, прикинули ли те последствия сего опуса? Проводилась ли экспертиза профессиональными военными?
— Какие экспертизы, вы о чем?! — в голос загомонили 'мыслители'. — Как вы не понимаете, речь идет о демократизации самого реакционного инструмента царизма!
Пришлось товарищей вразумить:
— Это, какими же надо быть недоумками, чтобы вместо укрепления духа верных нам полков, вы разваливаете в них дисциплину! Кто вас, идиотов, будет защищать? А может быть вы тайные агенты охранки?
Итог был закономерен — Стеклова демонстративно выволокли из Таврического дворца. Соколова с Филипповсим выволоки недемократично, т.е с пинками, а проштрафившихся депутатов от солдатиков заменили на вменяемых. Благо, в сложившейся неразберихе это труда не составило.
Раним утром последнего февральского дня, когда рассвет еще только-только обозначился, в Империи произошли два значимых события. В пять утра из Могилева вышли три литерных поезда. В одном находился государь со свитой, во втором конвой Е.И.В. Третий состав вез генерала Иванова Николая Иудовича, с приданными ему войсками.
Государь ехал в Царское Село. Николай Иудович должен был возглавить ударный кулак, формируемый из полков ближайших фронтов.
Второе событие произошло в Петрограде, когда какие-то личности ворвались в редакцию кадетской газеты 'Речь' и, угрожая оружием, заставили печатников распечатать статью Железного Дровосека.
И ведь, что удумали! Выпускающему редактору прицепили к причинному месту громко тикающую адскую машинку, отчего тот бегал наскипидаренным крабом, зато газета пошла в печать на час раньше обычного. Поблагодарив за доблестный труд, налетчики подарили поседевшему редактору адскую машинку, которая оказалась обыкновенным будильником.
Когда газету прочитал Милюков, мальчишки разносили последние экземпляры. Вместо редакционной статьи газета опубликовала очередной опус Железного Дровосека, который сначала констатировал факт падения монархии, после чего заявил, что не пройдет и несколько дней, как под давлением обстоятельств царь отречется.
'Казалось бы, впереди нас ждет лучезарное царство свободы, — восклицал Дровосек, — но так ли это? Чтобы ответить в этот вопрос, нам надо понять, кем в реальности являются революционеры. Затем понять, кто такие русские либералы, и те, кого принято называть монархистами, но первым делом разберемся с революционерами'.
И разобрался. Отдав должное их искреннему стремлению к свободе, Дровосек предельно нелицеприятно показал их агрессивную посредственность.
'А что можно ждать от троечников, проморгавших начало обеих Русских революций? Ведь не случайно на серьезную работу эту публику никто не приглашает! — вещал Дровосек, — Проглядев очередную революцию, они тем самым показали и собственную несостоятельность, и ошибочность исповедуемых ими теорий. Чего же нам ждать от них дальше? А вот тут все очень и очень печально. Дорвавшись до власти, вместо налаживания расстроенного войной хозяйства, эти недоумки с маниакальным упорством ринутся реализовывать свои идеологические задумки, какими бы бредовыми они не являлись'.
По мнению Железяки, первым делом ими будет уничтожена полиция. Затем придет черед армии. Расстрелы городовых и офицеров уже становятся обыденностью, а толпы бегущих с фронта дезертиров пополнят банды выпущенных на свободу убийц и насильников. Затем дойдет и до экономики.
'Кто-то будет внедрять крестьянский социализм, кто-то отменять семью и государство. Самые ретивые всерьез начнут требовать обобществления женщин и отказа от денег. — вбивал в головы читателя железный. — Главное! Все они тут же начнут резаться похлеще князей в домонгольской Руси'.
Выход Железный видел в диктатуре, преследующей исключительно экономические цели, а политические преобразования надо отложить до приведения экономики в порядок, на что потребуется минимум два-три года. Альтернативой является капитуляция перед Германией с выплатой неподъемных репараций и гражданская война.
Картина рукотворного апокалипсиса существенно выбивалась из всего написанного Железным Дровосеком ранее, а его отношение к 'революционеру всех времен и народов' отдавало неприязнью на грани с брезгливостью.
'Господа, только не думайте, что наши отечественные либералы и монархисты, выглядят приличнее, но о них я напишу в следующем выпуске', — так окончилось это сообщение, за публикацию которого заплатила партия КД.
* * *
28-го февраля, в девять утра в ставку ушел безрадостный отчет Хабалова: 'Положение тяжелое. За ночь число верных присяге сократилось до 600 человек пехоты с 80-ю патронами на каждого стрелка, и 500 чел. всадников при 13-ти пулемётах и 12-ти орудиях'.
О том, что к полудню сдались упорно сопротивляющиеся самокатчики и Петропавловская крепость, после чего верных правительству войск в Петрограде не осталось, генерал не сообщал по причине отсидки в номере со всеми удобствами системы параша.
* * *
На дневном заседании Временного комитета Думы прошло предложение назначить генерала Корнилова командующим войсками Петроградского округа. Вторе решение касалось рассылки по всем министерствам своих комиссаров.
Первый облом случился в министерстве путей сообщения, где комиссару от ВКГД, господину Бубликову дали понять, что со вчерашнего дня МПС находится под контролем Петросовета. От контактов с ВКГД никто не отказывается, но все распоряжения комиссара будут проходить только после одобрения транспортного комитета Петросовета.
Вторым ударом стал/*/8 а публикация Приказа ?1 по Петроградскому гарнизону, согласно которому с целью защиты завоеваний Февраля, доблестные революционные полки Петрограда до особого распоряжения переходят в исключительное подчинение военно-революционному комитету Петросовета.
О неподчинении офицерам, и об обсуждении приказов солдатскими комитетами, не было ни слова, зато прозвучало категорическое требование крепить революционную дисциплину.
У правых сомнения отсутствовали — за переподчинением полков Совету торчали уши СПНР и взрыв негодования последовал незамедлительно:
— Господин Самотаев! Мы знаем, что за незаконное подчинение войск гарнизона Петросовету стоит ваша фракция Госдумы, — негодованию Родзянко не было пределов.
— А еще за это голосовали Керенский и Чхеидзе. — огрызнулся Михаил, но правые не сдавались:
— Сейчас войска находятся в прямом подчинении военно-революционного комитета, председателем которой является член вашей фракции Беспалов Кирилл Олегович, что, по сути, является противозаконным действием.
— Зато теперь войска будут до конца стоять на страже революционных завоеваний, — скрывать истинные цели Миха не собирался, — к тому же Исполком выбран депутатами от народа и имеет большую легитимность, нежели ВКГД.
Неизвестно, сколько бы продолжался скандал, если бы не депутат от солдат гарнизона, поставивший в этом базаре твердую солдатскую точку.
— Вы, господа думцы, можете хоть обделаться, но ваш хомут мы себе на шею не повесим, и как один встанем за наш Петроградский совет. Баста!
* * *
Вечером состоялся разговор между Гучковым, Самотаевым и Зверевым.
— Михаил Константинович, зная о вашей роли в создании Всеволожской базы, я не могу понять, зачем вам этот сброд из совдеповской солдатни? — в голосе Гучкова звучало напряжение.
Александр Иванович действительно не понимал, зачем новые социалисты взвалили себе на шею, вышедшую из повиновения обузу, ко всему прочему изрядно дорогостоящую. Тем более непонятно, что смести царизм собственными силами, они могли без особого напряжения.
— Вы сегодняшний выпуск Железного Дровосека читали?
— Это имеет отношение к моему вопросу?
— Непосредственное, но сначала ответьте, что изменилось в риторике Дровосека?
Вопрос Самотаева заставил задуматься. Прочитав все выпуски Железного, Александр Иванович, с какого-то момента стал замечать повышение критичности суждений в отношении правых и левых.
— Мне кажется, — осторожно начал Гучков, — Дровосек стал жестче.
— А еще? — вставил реплику Зверев.
— Вы мое отношение к левым знаете, но даже мне кажется, что в последнем опусе он чересчур сгустил краски. Не могу поверить, чтобы в России разразилась такая вакханалия.
Как знать, как знать, — пробормотал Зверев, — посмотрите, что ждало всех нас, не перехвати мы Приказ ?1, — Дмитрий передал Гучкову проект злополучного приказа, написанный еще Соколовым, — это реакция левых на дурацкий приказ Временного комитета Думы о возвращение солдат в казармы.
Когда до Гучкова дошло, что ожидало армию, после обнародования этого приказа, его первым желанием было всадить пулю в толстое брюхо Родзянко, вторым собственноручно повесить Соколова со всеми его товарищами.
Получалось, что пророчества Железного Дровосека, были далеко не беспочвенными, а сидящие перед ним лидеры новых социалистов предотвратили разгул левой демократии.
Одновременно Александр Иванович осознал, какими эпитетами наградит Дровосек в следующем выпуске правых. В том числе и его, как одного из авторов распоряжение ВКГД. Все это читалось на лице Гучкова достаточно отчетливо.
— Я рад, что вы согласились с оценкой Дровосеком наших левых, — улыбнулся Самотаев, — и пока Николай II не отречется, давайте не будем делать резких шагов. Поймите, у Николая не должно быть и тени сомнений в лояльности тех, кому он доверит Россию. Иначе он не решится отречься. Генералам нужна уверенность, что монархисты не затевают свою игру, в противном случае они поостерегутся подталкивать Николая к отречению. О нашем влиянии на гарнизон генералы знают, и такое положение дел для них является залогом стабильности. Между нами говоря, не только справа, но и слева.
Под таким углом на проблему Гучков не смотрел. Обнадеживал и одновременно тревожил внезапный сдвиг СПНР вправо, при том, что все партии уверенно дрейфовали влево. Нет ли в том подвоха? На душе было неспокойно, а для внимательного осмысления требовалось время.
— И еще, Александр Иванович, нам пока удается удерживать гарнизон от разложения, но долго это не продлится. Поэтому, войска надо срочно выводить из Петрограда, в чем мы рассчитываем на вашу помощь, в том числе и финансовую.
Дав осмыслить сказанное, Михаил продолжил:
— Выводить будем в бывшие стрешаровские базы.
— А не проще сразу на фронт?
— Нет, не проще. Больные революцией части заразят своей инфекцией действующую армию, зато после месяца муштры по программе 'Вагнера' наши доблестные красногвардейцы будут рваться в окопы — там хоть кто-то да выживет, — улыбнулся Михаил, — наши штурмовики первые два батальона уже обихаживают и поверьте, революционный дурман тает на глазах.
