— А никто не пытался взглянуть на них поближе?
Магистр посмотрел на меня удивленно.
— Ты что, видишь, как высоко? Как туда залезешь?
Я видел, и понимал, что это очень даже высоко, что подобраться к этим самым звездам практически невозможно. Даже если задаться такой дерзновенной целью, то скорее можно сломать себе шею, чем добраться до одной из них. А, все-таки, хотелось бы взглянуть на них поближе, дотронуться хотя бы до одной из них своим пальцем. Может быть, когда-нибудь мне это удастся?
— А как этот мир вообще появился? — спросил я у Магистра.
Он внимательно посмотрел на меня.
— Ты и вправду очень любознателен! — сообщил он мне. — Все хочешь знать... Вот другие — те попроще. Вопросов не задают, живут себе, играючи.
— А мне интересно, — упрямо заявил я.
— Наука на этот твой вопрос отвечает следующим образом, — начал Магистр, глядя куда-то мимо меня, и тут же сделал вставку. — Объяснять буду доступным тебе языком.
И, вновь устремив свой взор в какие-то неразличимые дали, продолжил:
— Есть, конечно, отдельные бездоказательные теории, что якобы мир наш сооружен некими так называемыми Создателями. Но, как ты и сам, наверное, понимаешь, все это ерунда. Не такой уж мир загадочный, чтобы вмешивать в вопрос его создания каких-то неведомых, мифических персонажей.
— Так кто же создал все это? — спросил я его.
— Люди! — ответил он. — Весь окружающий тебя мир создан руками человеческими!
— Актерами? — решил уточнить я.
— Нет, не актерами... — ответил он весьма загадочно, чем абсолютно сбил меня с толку. — В те времена, когда этот мир создавался, еще никаких актеров не было.
— И Пьесы не было?
— Конечно, не было. Никто тогда еще до идеи Пьесы не додумался. Дикие были времена, что и говорить! Совсем в человеческой жизни не было места для творческих проявлений! Жизнь людская сводилась, в основном, к борьбе. К борьбе за кусок еды, к борьбе за выживание. Еды на всех не хватало, и выживал только тот, кто мог отнять кусок еды у другого. Это явление широко известно под термином "естественный отбор". Понимаешь?
Я попытался сделать вид, что понимаю. Магистр продолжил:
— А потом некоторым людям, что поумнее, пришла в голову замечательная мысль. И решили они построить Цивилизацию.
— Что? — не понял я.
— Цивилизацию! — и Магистр, тем же самым жестом, что давеча Священник, попытался объять весь окружающий мир.
— Понятно, — сказал я на всякий случай, хотя в голове моей царил сплошной сумбур.
— Объявили, что Цивилизация спасет всех людей, придав смысл их обыденному существованию. Объединит их под знаком единой великой идеи. Так как хлеба всем не хватает, начали муссироваться такие теории, что, мол, "не хлебом единым жив человек". Что ему, кроме хлеба, для счастья еще нужны и "зрелища". Вот тут-то и возникла идея Пьесы.
Магистр в течение всей своей лекции не забывал внимательно отслеживать мою реакцию — доступно ли моему разуму все то, что сообщается ему? Я поспешил принять вид весьма глубокомысленный и важный. И даже иногда значительно кивал головой, давая понять, что я успеваю улавливать полет магистерской мысли.
— Эту идею потом назвали "общественное разделение труда". И состояла она в том, чтобы, для полного человеческого счастья, кое-кто из людей участвовал бы в Пьесе, обеспечивая остальным "зрелище". А эти остальные, соответственно, обязывались снабжать участников Пьесы всем необходимым продовольствием. Неплохо придумано, как ты полагаешь?
Я ответил очередным своим солидным кивком.
— Идея эта, в общем и целом, всем понравилась, и общими усилиями и была построена эта Цивилизация. Конечно, не для всех, а только для участников Пьесы. Попасть сюда, хотелось всякому, но отбирали самых творчески одаренных. В этом и состоял так называемый "искусственный отбор". То есть, отбор во имя высокого искусства.
— А остальные? — спросил я.
— А все остальные — остались там... — и Магистр как-то неопределенно и небрежно махнул рукой куда-то за пределы известного мне мира. — Для некоторых театр так и закончился, не начавшись... вешалкой, так сказать...
Давно пора уже было мне высказаться на какую-нибудь тему.
— То есть, получается, мир этот создавался совместно, а населили его...
— Да, населили его те, кто эту идею и придумал, от начала до конца.
— А остальные? Они не посчитали это несправедливым?
— Они? — Магистр усмехнулся. — Да они это только приветствовали! Кричали: "Дайте нам зрелищ!" Ну, им и дали! Тем понравилось. Вот так и живем теперь. У нас свой мир — творческий, интеллектуальный, культурно развитый. Напичканный разного рода духовными ценностями. Здесь и живут люди, имеющие право носить гордое имя Актера!
— Так вот откуда берется еда в Холодильнике! — просиял я.
Магистр авторитетно подтвердил эту мою догадку.
— И, значит, зрителей у Пьесы гораздо больше, чем в зрительном зале? — снизошло на меня новое озарение.
Магистр опять важно кивнул в ответ.
— А... Где же они?
— А тебе какая разница? — довольно неожиданно спросил Магистр. — Какое тебе до них дело? У тебя есть собственная жизнь, о которой любой из этих самых зрителей может только мечтать. Ты выступаешь на Сцене, и знаешь, что являешь собой центр общественного внимания, как носитель высоких нравственных, духовных идеалов. Как яркий представитель культурной традиции, как творческая индивидуальность. Какое тебе дело до зрителей, объектом поклонения которых ты являешься? Настоящему артисту не пристало опускаться до их уровня.
— А на что похож внешний мир? — спросил я.
Этот вопрос Магистру был явно неинтересен. Он заметно поскучнел.
— Это, в конечном счете, не важно. Главное, что настоящий мир — тут. Тут происходит все самое важное и значительное, а все остальное, всякий внешний мир — это только фикция. Он снабжает нас всем необходимым, и с него достаточно.
— А кто утверждает Сценарий Пьесы? — спросил я у Магистра, с надеждой, что он развеет мои последние сомнения.
— Пьеса сама утверждает свой собственный Сценарий! — ответил он уверенно.
— А... как это?
— Ну, о законах жанра ты, как утверждаешь, слышал? На самом деле законы эти являются лишь частными случаями общего, глобального закона развития нашей Пьесы. Так вот, этот объективный закон развития Пьесы и определяет Сценарий ее течения и эволюционного развития. Понятно?
Меня можно было об этом и не спрашивать. По одному моему виду можно было заключить, что мне непонятно ровным счетом ничего. Магистр, внимательно меня оглядев, все же снизошел до продолжения своей лекции.
— Иными словами, — сказал он, — Пьеса реализует сама себя посредством наших творческих усилий. Это такое непрерывное взаимодействие Пьесы и сообщества актеров, при котором актеры творят Пьесу, а Пьеса творит актеров.
— Пьеса творит актеров? — на более интеллектуальный вопрос я был не способен.
— Именно так! — подтвердил собственные слова Магистр. — Творит актеров, непрерывно их совершенствуя. Иначе сказать, проводя процесс "кастинга".
— "Кастинга"? — я ухватился за слово, существование которого мне только сегодня стало известным.
— Да, "кастинга". Так сказать, процесса творческого развития и совершенствования актера, воспитания и оттачивания его актерских дарований и талантов. Это перманентный процесс "отливки" новых актерских индивидуальностей во имя Будущего нашей Пьесы! Иными словами, это процесс непрерывной творческой эволюции каждого отдельного актера, — попытался пояснить мне Магистр.
Это было новым толкованием уже, казалось бы, знакомого мне термина. И толкование это было посложнее, чем у Священника.
— Глядя на нашу Пьесу, — продолжал Магистр. — Было бы довольно наивно предположить, что ее пишут какие-то Создатели. Если они такие умные, почему Пьеса наша столь далека от совершенства? Нет, ее, нашу Пьесу, пишут сами актеры! Плохо, конечно, пишут. Но это только сейчас, на современном этапе общественного развития. Но есть такая штука — Эволюция. Это еще один объективный закон развития нашего мира. Закон возрастающего творческого мастерства!
— И в чем он состоит?
— А в том, что таланты и способности наши неизменно возрастают. И Пьеса наша, в соответствии с этим законом, движется от своих примитивных форм к более сложным и утонченным. И этому есть серьезные научные подтверждения. К примеру, раньше все в Пьесе говорили прозой. Потом завелся у нас такой персонаж, как Менестрель, который ввел в употребление стихотворную форму. И, гляди-ка ты, сейчас уже никакой рядовой персонаж не разговаривает прозой. Но и это — только очередная ступень развития. Теперь Менестрель, чтобы поддержать свое реноме наиболее творчески продвинутого персонажа, вынужден и музыку к своим стихам сочинять. А это, в свою очередь, значит...
— Что скоро все участники Пьесы будут петь? — смело предположил я. И попал в самую точку.
— Именно! — воскликнул Магистр. — Но даже это не является пределом совершенства! Поскольку у нас существует такая личность, как Актриса, которая еще и танцует! А это означает... Можно только представить, на что будут похожи наши будущие Спектакли! Какая сила творческой мысли будет заключена в них! Сколько способов творческого выражения, сколько путей для раскрытия артистической индивидуальности! Какие просторы для самовыражения!
И он, соорудив из своих рук замысловатую композицию, изобразил некое мудреное движение, устремленное к зеркальному потолку. Лицо его в этот момент было одухотворено — было видно, что мысленно он уже видит все эти этапы развития нашего театрального сообщества.
Я попытался себе представить картину, рисуемую Магистром, но у меня плохо получилось. Главным образом из-за того, что я никак не мог представить танцующим себя самого.
— А что будет с теми актерами, которые не смогут овладеть всеми этими навыками? — спросил я у него.
Он сурово посмотрел на меня.
— Пьеса не будет тебя спрашивать, Пьеса потребует! Всякий артист в эту пору прекрасную будет обязан уметь и петь, и танцевать. Против объективных законов общественного развития не попрешь!
Глава 7.
Каждая из концепций мироустройства, поведанных мне Священником и Магистром, была куда стройнее моих собственных представлений об окружающем меня мире, и о моем месте в нем. Вот только смущали взаимные противоречия этих теорий — каждая из них, претендуя на истинность, не оставляла места для существования другой. Свести их воедино представлялось делом безнадежным.
К тому же, нельзя было исключать вероятность существования еще какой-нибудь стройной версии возникновения мира, и смысла нашего в нем существования.
Осознав свою беспомощность в решении фундаментальных вопросов бытия, я решил попытаться обсудить их с Маркизой. Сомневаясь, правда, что она проявит интерес к подобной тематике.
Сомнения мои оказались напрасными. Маркиза с интересом отнеслась к разговору. Более того, она продемонстрировала мне весьма хорошее знание обоих мировоззренческих теорий, совсем еще недавно явившихся для меня настоящим откровением. Но на вопрос, какую из них она склонна считать истинной, подруга моя только досадливо пожала плечами.
— Они мне обе не нравятся! — категорически заявила она.
Вот это да! Видя все мое восхищенное недоумение, Маркиза продолжила:
— Мне не интересно верить ни в то, ни в другое. Может быть, эти теории и выглядят убедительно, но только не для меня! Я чувствую, что все должно быть как-то иначе.
Такой ответ поразил и восхитил меня до глубины души! Догадывался я, конечно, что многого я еще не знаю о своей Маркизе. Подозревал, что таятся в глубине ее души еще неразгаданные мною загадки. Но — такое...
Маркиза, тем временем, приступила к изложению своей теории:
— Вспомни те дни, когда ты только появился в мире! Разве не замечал ты тогда, что некоторые вещи, которые ты видел как будто в первый раз, уже тебе знакомы? Не казалось ли тебе иногда, что какое-нибудь событие в твоей жизни уже происходило? А снились ли тебе необычные сны, в которых все не так, как в нашем реальном мире, а тебе при этом все казалось совершенно обыкновенным и естественным?
Каждый из этих вопросов потряс меня! Действительно, мне было очень знакомо это странное чувство — ощущение того, что события, вроде бы абсолютно для меня новые, когда-то уже были переживаемы мною. Иногда я узнавал предметы, взглянув на них первый раз в своей жизни. И сны...
— Вот и у меня часто возникают такие ощущения! — между тем говорила Маркиза. — Сначала я думала, что только у меня одной такое, но потом... Теперь я убеждена, что каждый из обитателей хотя бы раз в своей жизни испытывал что-то подобное. Я спрашивала у Магистра, как он может объяснить этот феномен...
— А он?
— Ничего вразумительного он мне ответить не смог. Сказал, правда, что есть этому свое научное объяснение, даже термин какой-то мудреный ввернул. Но в чем это объяснение состоит, сообщить отказался. Да и ладно! У меня есть свое собственное объяснение!
Она ненадолго замолчала, чтобы придать своему сообщению больше значительности, и, понизив голос до таинственного шепота, произнесла:
— Мне кажется, что у каждого из нас когда-то уже была какая-то другая жизнь!
Поразительно!
— Как это? — поспешил удивиться я. — Какая еще другая жизнь?
— Другая жизнь! Прежде, чем мы появились тут. Я думаю, что до этого мы обитали в каком-то другом мире! И только потом попали сюда!
Это предположение, при всей своей фантастичности, показалось мне интересным. Мне даже начало казаться, что когда-то те же самые мысли приходили и в мою голову. Когда-то... Быть может, во сне?... Нет, решительно не могу вспомнить...
— И что там, в другой жизни? — спросил я у Маркизы с замиранием сердца.
— Не знаю, — ответ Маркизы снова поразил меня, теперь уже своей безыскусной простотой. — Попав сюда, мы забыли нашу прежнюю жизнь. И не можем вспомнить. А если бы смогли, то сразу же поняли бы всю суть вещей. Сразу бы поняли, кто мы такие, почему мы здесь, и зачем.
— Это ты сама придумала? — спросил я, восхищенно взирая на Маркизу.
— Не совсем, — честно призналась Маркиза. — Это мне Гадалка так объяснила. Но я потом много на эту тему размышляла! И пришла к выводу, что это правда!
— Гадалка? — переспросил я рассеянно, рассматривая возникший перед моим внутренним взором образ этой загадочной женщины, окутанный таинственностью и черными бесформенными одеяниями. — Ты хорошо знакома с Гадалкой?
Факт приятельских отношений Маркизы с Гадалкой казался мне невероятным.
— Нет, совсем нет! Я ее едва знаю. Вряд ли кто-либо в этом мире может похвастать близким с ней знакомством. Но это удивительная женщина! — воскликнула Маркиза, весьма экспрессивно. — Я специально ходила к ней гадать, чтобы узнать свое будущее. И она мне нагадала тебя! Так и сказала — включай в свой вариант Сценария Рыцаря, и он появится! И будет твоим! Представляешь? Ведь именно так все и произошло!
В такую мистическую версию своего появления в Пьесе я попытался внести свою долю скепсиса.
