— ...не нравится работать — вон порог. Никто тебя держать не будет! Поглядите на нее...
— Хорошо, — неожиданно согласилась Катя и расправила сгорбленные плечи.
Начальница от внезапного согласия осеклась, не понимая, к чему Катя это сказала, и вопросительно на нее уставилась.
— Что хорошо?
— Давайте тогда по-хорошему разойдемся. Как вы сами сказал, незаменимых нет.
— Увольняться надумала? — недобро сощурилась Альбина и захрустела пальцами. Катя предпочла промолчать. — Да ради бога, кто тебя держать будет? Вот, пиши. По собственному.
Ей протянули чистый лист и ручку. Катя быстро написала заявление, отдала Альбине и поднялась.
— Я могу сейчас все документы забрать?
— Нет.
— Мне две недели отрабатывать?
— Можешь себя не утруждать, — она придирчиво изучала Катин убористый подчерк.
— Когда я могу тогда документы забрать?
— Завтра.
— Отлично, — Катя поудобнее сумку перехватила и направилась к выходу. У порога остановилась, кое о чем вспомнив. — Вы их Михаилу сможете отдать? Я завтра не смогу приехать сама.
Та вообще лицом потемнела и задышала, как разъяренный бык.
— Отдам. Не переживай.
Катя кивнула и вышла.
Оксана, как оказалось, все время под дверью подслушивала. Катерина белую дверь распахнула и чуть не врезалась в бывшую коллегу. Та поспешно отскочила и сделала вид, будто изучала стеллаж с подгузниками.
— Она тебя что, уволила? — выпучила глаза Оксана. — Вот так взяла и уволила?!
Такая усталость навалилась, что истерические и какие-то визгливые эмоциональные выкрики приятельницы лишь раздражали. Хотелось уши закрыть от назойливого трещания.
— Да, вот так взяла и уволила.
— Я в шоке! А что она на тебя так наехала? Вы поцапались?
— Никто ни с кем не цапался, успокойся, Оксан, — потерев висок, заверила Катерина. — Все нормально.
Сослуживица сочувственно поджала губы и погладила по плечу.
— И что ты делать теперь будешь?
— Не знаю. Пока с Кирюшкой все решу, а потом придумаю что-нибудь.
— Если что, ты обращайся. Может, помогу чем-нибудь.
В аптеку несколько покупателей зашли, и Оксана со своей лицемерной заботой наконец-то отстала. Катя воспользовалась моментом и выскользнула из здания.
Долго в себе все держала, весь тот негатив, который на нее несправедливо вылили, и понять не могла. Это непонимание ее сильнее всего задевало и беспокоило. Что она такого сделала? Чем заслужила? Никогда ведь не выделялась, не оскорбляла никого — ни в глаза, ни за глаза. Своей жизнью жила и в чужие не лезла. А вышло так, что Катя последняя эгоистка и идиотка, всех эксплуатировала и всем мешала. Чем мешала-то?
На душе муторно было, грязно, как в дерьме вываляли, и успокоиться девушка никак не могла. При Кирилле еще как-то пыталась взять себя в руки, потому что тот всегда тонко чувствовал ее настроения, а когда Мишка поздно вечером приехал, вообще расклеилась.
Мужчина сначала ее слез и истерики испугался, понять не мог, в чем дело и кто, собственно, виноват. Но выплакаться и успокоиться Кате позволил, успокаивал ее как мог, даже чай с ромашкой заварил, а потом внимательно, вникая в ее слова, выслушал, и видно было, что все не мимо ушей проходит, а действительно его волнует.
— Я одного не могу понять, Миш, — последний раз всхлипнув, выдохнула Катя. — За что она меня так? Ты бы слышал, как она орала. А что я ей такого сделала? Я же никогда ничем не задевала...
Мишка подтолкнул к ней чашку с горячим чаем и достал сигарету.
— Ты думаешь, я не знаю? Конечно, ты ее не задевала ничем. Ты не такой человек.
— Тогда зачем?
— Она просто завидует тебе, как ты понять не можешь? И она, и все эти тетки, которые с тобой работают.
Завидуют? Ей? Катя даже растерялась.
Ее жизнь всегда была обычной, среднестатической. Дом, ребенок, работа. Одинокая, тридцати лет. Да и в юности ей никогда не завидовали. У Кати все всегда было ровно, правильно, спокойно. И Митька такой же, под стать ее жизни. Чему? Чему завидовать?
Это было таким новым, диким, почти неправильным, что не укладывалось в голове.
Мишка ее внутренние терзания без слов понял. Улыбнулся легко краешком губ и утвердительно кивнул.
— Завидуют, Катюш. Сколько я тебя забирал с работы — столько раз это и видел. — Господи, Миша, да чему завидовать? — она от волнения на стуле подпрыгнула и всплеснула руками, чуть не разлив чай, про который благополучно забыла. — Я не лучше других живу...Обычная. Таких на улицы тысячи.
— Это ты так думаешь и не видишь ничего. А они от зависти заходятся. Постоянно тебя глазами едят. И что ты носишь, и что ты ешь. И мужика нашла при деньгах, и ребенка, не своего даже, как-то пристроила. В золоте купаешься, — он на ее запястье кивнул. — А они вынуждены к своим лентяям домой идти. И дети у них от рук отбились. А ты какая хитрая оказалась — тихоня тихоней, и что вытворяешь.
Его тирада звучала настолько напыщенно и издевательски, что никаких сомнений не было — Мишка кого-то цитировал. А может быть, и всех тех, с кем она не один год проработала. Честное слово, Катя никогда к сплетням не прислушивалась, и сейчас, после такого информационного дождя, вообще поникла. Неужели о ней так думали? Что ради денег...мужика богатого...золото какое-то.
— Миш, это же металл обычный, — она запястьем тряхнула, и браслет по тонкой руке вниз до середины локтя съехал. — Стекляшки.
— Я это знаю. И знаю, что ты это знаешь. Только они не так судят. Их теперь зло берет, что у тебя все есть, а у них ничего.
— У них дети есть, — машинально сказала Катя. Она давно об этом думала, и сейчас, дезориентированная, случайно и сболтнула наболевшее. — У них семьи. Мамы, папы... А они про какие-то стекляшки.
Подольский долго молчал, смотрел куда-то в пространство и ее не трогал. Наконец, сигарету потушил, к Катя потянулся, забрал из безвольных рук чашку. Придвинул к себе девушку, подбородок на макушку положил и проникновенно так приказал:
— Забудь. Поняла меня? Тебе какая разница, что они говорят и думают? Тебе с ними никогда не встречаться. У тебя есть я, Кирюха вот. А они свое счастье просрут и не заметят. И пусть.
— Миша!
— Не перебивай. Я правду сказал. И ты тоже, Кать. Вроде самостоятельная, умная, а на дураков внимание обращаешь. Для тебя сейчас главное — не то, что они о тебе подумают. Для тебя сейчас Кирилл важнее. Правильно?
— Правильно, — подтвердила Катя, загипнотизированная успокаивающим тихим голосом.
— Вот и думай о нем. А про них забудь. Документы твои я утром завтра заберу. Не бери в голову. Хорошо?
— Хорошо.
— А теперь спать пойдем. Нам завтра рано вставать.
И уже когда в постель легли, Мишка еще раз повторил:
— Забудь о них. И не трепи себе нервы. Ясно?
— Ясно, — широко зевая, Катя у него на груди устроилась и под себя ноги поджала. — Забыла уже, Миш.
— Это хорошо.
* * *
На следующий день, прямо в обед, Мишка отвез их с Кириллом в больницу. Утром, пока Катя вещи собирала, Подольский съездил к Альбине. Не было его около часа — казалось бы, ведь только документы забрать.
— Ты что так долго? — с подозрением прищурилась Катя. Втягивать в бабские разборки еще и Подольского не хотелось.
— Так получилось.
— Она документы отдала?— Да.
— А рекомендательное письмо?
— Можешь его выкинуть.
Девушка постаралась не выдать своей обиды.
— Все так плохо?
— Забей, Кать. Ты вещи собрала?
— Вроде собрала. Миш, посмотри мне в глаза.
Он с явной неохотой черные глаза на нее поднял и страдальчески вздохнул.
— Ты точно с ней не связывался?
— Точно.
— Зачем врешь? — шикнула она, не удержавшись. — Я же тебя просила!
— Ой, Кать, ну в самом деле!
Разговора не состоялось. Мишка от нее отмахнулся и на все ее провокации не обращал никакого внимания. Поэтому Кате не удалось ничего узнать, хотя она сердцем чувствовала — что-то он все-таки сделал.
Дальше как-то не до этого стало. Они в больницу приехали, а Катя все время по дороге дергалась. Ей казалось, что что-то она все-таки забыла. Кирилл наоборот, был как удав спокоен. Для него это было своего рода игрой, вызывало интерес, а волновало только одно.
— Миш, а там уколы будут делать? — на всякий случай решил узнать племянник.
И напрягся так в ожидании ответа. Мишка заулыбался, с Катей переглянулся и покачал головой.
— Не знаю.
— Как не знаешь? Ты должен. Катя!
— Я тоже не знаю, солнышко. Приедем, и врач все нам расскажет.
Кирюша откинулся на спинку и скрестил руки на груди. Веселость с него шелухой слетела, и всю дорогу мальчик непривычно молчал. Из машины выскакивать, когда остановились, не спешил, и старался держаться поближе к Кате.
Как оказалось, Мишка договорился обо всем — буквально. Их радушно встретили, поприветствовали, проводили в палату, все показали-рассказали, предупредительно поинтересовались о предпочтениях и пожеланиях. Катя даже растерялась, и переводила боязливый взгляд с Мишки на улыбающегося в тридцать два зуба доктора. И обратно.
Как-то довелось ей с Кириллом неделю пролежать в обычной больнице. Земля и небо по сравнению с этой. И таких приветливых врачей там не было.
— Нет, нам ничего не нужно, — поспешно заверила Катя и подавила желание за Мишку спрятаться. Такое внимание и обхождение ее напрягало. — Если что, я скажу.
Врач кивнул, еще раз попросил при малейшем дискомфорте обращаться к нему и наконец-то удалился.
— Кошмар какой, — жаловалась она потом Подольскому. — Этот Геннадий Семенович за нами по пятам ходит. И в затылок мне дышит. Вот как это называется?!
— Это называется сервис.
— Сервис...У меня нервы скоро не выдержат, Миш. Я уже боюсь ночью глаза открыть и его над собой увидеть. Улыбающегося.
Мишка, откинув голову, засмеялся.
— Что ты ржешь? — разобиделась она и с силой хлопнула крышкой ноутбука. — У меня нервы уже ни к черту с этим Геннадием стали.
— Зато он хороший врач.
Весомый аргумент, с которым Катя не могла не согласиться. Но это не значит, что врач ее не нервирует.
— И только то, что он хороший врач, его спасает.
Подольский хмыкнул и поерзал на кровати.
— Кирюха где?
— В соседней игровой. Позвать его?
— Не зови. Нам надо поговорить.
С детства у Кати выработалась к этой фразе стойкая неприязнь. Ничего хорошего после нее обычно не следовало. На каком-то ментальном, подсознательном уровне это высказывание соседствовало с "ты только не волнуйся", "ничего страшного не случилось" и "давай останемся друзьями", Все три фразы для нее имели исключительно негативную окраску, но Мишкины слова, да еще произнесенные таким тоном, окончательно разрушили благостный настрой.
Что же случилось? У них все было хорошо вроде, все замечательно. Миша каждый день к ним приезжал, проведывал, зная, как Катя любит сладкое, тайком ее баловал, и хотя она ворчала и отнекивалась, он продолжал ее соблазнять различными вкусностями.
— Ну тут же кормят, Миш, — пыталась отшутиться и избежать очередного кремового и посыпанного пудрой соблазна. — И даже очень хорошо.
— Я знаю. Но ты же их любишь. Учти, назад не повезу.
Она вздыхала жалостливо, делала печальные глаза, но сопротивляться тому, что и так хочешь, очень и очень трудно. А Подольский о ее слабостях знал и ими умело пользовался. Манипулятор.
Зачем она о пончиках вспомнила? Да ни зачем, собственно, на ум просто пришли. В голове такой кавардак был, а внутри все сжималось в ожидании чего-то нехорошего.
Катя на кровати помялась, ноги под себя поджала и, скрестив руки на груди, постаралась невозмутимо отреагировать.
— О чем?
Мишка за мочку себя дернул, затылок почесал и опасливо на нее глаза вскинул.
— Я...черт, Кать!
От громкого, неожиданного окрика она дернулась. Больно нижнюю губу прикусила, отвернулась, рассматривая светлые обои и абстрактную картину в синей раме. Ожидание чаще всего хуже самого произошедшего. Катя это как никогда остро ощущала.
Мишка рывком поднялся и начал мерить шагами светлую палату. На нее не смотрел, думал о чем-то своем, а если и косился на Катю, то тут же испуганно, как будто мог быть пойман, отворачивался и досадливо вздыхал. О чем бы он ни хотел поговорить, хорошим это вряд ли можно назвать.
Наконец, бегать мужчина перестал. Сел на край кровати, заставив Катерину немного испуганно отодвинуться, и криво улыбнулся.
— Прости. Нервничаю.
— Я уже поняла, — она исподлобья на него посмотрела и поближе подтянула колени к груди. Жалко, что кровать у нее односпальная. — Да хватит тебе. Говори как есть.
— Кать, я тут с одним врачом разговаривал...
— Что-то с Кириллом? — испуганно прижала руку к груди Катя и затаила дыхание.
Мишка замахал на нее руками.
— Нет. Не перебивай.
Она послушно замолчала, но мысленно искала причину, зачем, если не из-за Кири, Мишка к врачу ходил? Что-то со здоровьем у него? Придирчивым взглядом его окинула. Да нет, внешне Мишка не изменился совсем, даже поправился чуток.
— В общем, я говорил с одним врачом. Мне его порекомендовали, сказали, хороший специалист.
— Что за специалист?
Почему-то Подольскому было трудно с ней разговаривать. О чем бы то ни было.
— Миш! — настойчиво окликнула его Катерина и протянула руку, коснувшись плеча. — Что все-таки случилось?
— Ничего не случилось.
— Тогда зачем врач?
— Кать, а ты про Эку слышала?
Катя замерла, неосознанно сжав пальцами тонкую ткань его рубашки. Почти ногтями впилась в кожу, а даже если и впилась, то Миша вряд ли это заметил.
— Эко, — глубоко вздохнув, так что голова закружилась, поправила она.
— Да. Слышала?— Ну так. Тебе-то зачем?
— А почему раньше не попробовала?
— Ты себе как это представляешь? — вспылила Катя.
Как у него просто. Захотела — попробовала, не захотела — не стала. Это не на горке покататься. От его наплевательского отношения и даже пренебрежения Катерина вспыхнула, как сухая ветка на солнце, руку от теплой кожи отдернула и нахохлилась. Разговаривать стало противно и неприятно.
Подольский непонимающе моргнул.
— Я просто спросил. Почему ты кричишь?
— Я не кричу, — упрямо качнув головой, заспорила девушка.
— Что я такого сказал? Я пытаюсь понять...
— Что ты понять хочешь? Ты думаешь, это так просто? Как в магазин сходить?!
Его спокойствие и невозмутимость, всегда Кате нравившиеся, сейчас нехило раздражали. Какое он право имеет о таких вещах говорить вот так, как будто они ничего не знают.
— Какая разница, что я думаю? — терпеть ее крик он, похоже, был не намерен. — Я тебя нормально спросил. Что ты на ровном месте завелась?
Они бы еще долго спорили и препирались, и неизвестно, что бы из этого вышло, но в палату забежал раскрасневшийся растрепанный Кирилл. Увидев Мишку, он радостно заголосил, кинулся к мужчине на шею и постарался все внимание перетянуть на себя. Катя только этого и ждала. Дерганым движением широкие штаны расправила, поднялась и поспешила покинуть палату. Ей нужно было успокоиться и взять себя в руки.
