— Отлично, прекрасный вариант, попробую в будущем их продать. И вообще, теперь можно и нужно расширять тебе географию поездок, кроме Дорогобужа много других городов рядом — а там тоже есть ювелиры, можно им сдавать. Да и иголки там проще продать, бисер, палантины, духи, косметику, жемчуг, мелкие украшения (броши, камеи, кулоны), другие вещи из будущего — приехал, реализовал быстренько, уехал, только деньги сильно не свети. Тут я еще с Никитой поговорю, а тебе баллончик с перцовым газом принесла, все какая-то защита.
— Но не забывать надо и про подготовку к войне, это наша главная проблема.
— Сначала расскажу я сделала — в Деревенщиках мы с Якимом, старостой в Деревенщиках, решили так — я помогаю им строить для каждой семьи белую избу с хозяйственными постройками, выделю удобное место под огороды и всё это отдам с уговором — старые избы освободить к августу-сентябрю. А в освободившиеся избы на время войны избы переселим, как и хотели, из Васино детей, женщин да стариков от войны подальше, не дело им по лесам скитаться, в заимках мужчин крепких оставим, будут партизанить помаленьку при возможности и желании по зиме. Начали строить и большой одноэтажный барак с печками, разделим его на комнатушки, сделаем нары и прочие помещения, можно и туалет маленький пристроить, и баньку. Там можно размещать несчастных людей, которые побегут от войны и голода. А после войны все эти люди будут вынуждены вернуться в деревни к своим помещикам. Но многие помещики будут разорены — в Смоленской губернии же много именно мелкопоместных помещиков, значит очень небогатых. Вот тогда и начнём потихоньку скупать эти деревни у мелкопоместных дворян. Лес будут рубить и возить уже на неделе, обещали не тянуть. Они довольны приемом и моими подарками, приняли они меня.
— Определили большой участок под картошку да зерновые, гряды спланировали, будут ранние культуры там, решили вопрос с навозом, большинство удобрений туда уйдут. Вроде все, времени не так и много было на эти разговоры, все силы на прием ушли.
— А я и не спросил, как все прошло? Удачно получилось?
— Более чем, лучше, чем я планировала, — и я рассказала и про прием, и про "вист по— медицински" и про мои дальнейшие планы с "апостолами" по мази Вишневского, по сказкам, и по перышку железному с чернильницей-непроливайкой. Мише все идеи понравились необычайно, он и не ожидал такого размаха.
— А у тебя как дела, что сделано в Васино?
— Тут Авдеич молодец, много успел сделать. Готовы уже две заимки, на подходе третья, там запас дров. Туда же потом запасы еды и зерна, лекарств привезем. Есть ручные мельницы, можно молоть при надобности. Печки простые, топить будут по черному, но пока так.
— Отлично, похвали и награди Авдеича. Пусть еще рыбы насолят да насушат, тоже все пригодится. Меда можно добавить, вощины, свечей, сало и колбасы. Но это позже, к осени ближе. И еще — надо попробовать кузнецу простейшие печки — буржуйки заказать, ищи в Дорогобуже хорошее железо, я тут картинки да инструкции принесла, ты перепиши да с ним эту идею обсуди. В солдатские и офицерские палатки-шатры переносные печки, как у походников, очень бы пригодились. Есть задумка и по простой полевой кухне, если где хороший котел увидишь, обязательно бери. Не слишком я на тебя работы навалила?
— Нет, мне очень нравится, чувствуешь нужным себя всем, мне все интересно!
— Вот и ладно, вот и хорошо! Ну что же, какие у тебя еще просьбы или вопросы? Я тут на днях в твоей квартире буду, может, что-то надо принести, что забыл?
-Да вроде все взял, если только случайно что-то найдется. А просьб вроде тоже никаких, если только Полине Ивановне в подарок что-то посмотреть? Но тут я на Вас полагаюсь, я придумать ничего не смог, кроме колечка маминого, можно его как обручальное подарить?— и Миша показал небольшое изящное колечко с маленьким— глазком из рубина. — Мама его давно, видно покупала, пусть Полине подарок будет, я надеюсь, она бы ей понравилась, как думаете? — и он робко поднял на меня свои карие глаза.
Ах, Миша, мальчик ты наш любимый, как же тебе мамочки не хватает, и как я рада, что у Вас с Полиной все так сложилась — я же вижу, что у нее к тебе — любовь— опека, любовь— забота, больше материнская, чем женская. Да и я, хоть и старше всего на десять лет, больше младшим братом ощущаю, даже где-то и сыночком. И я постараюсь сделать все, чтобы ты был счастлив в этом времени. И подарок приготовлю — обработаю фото твоей мамы в стиле картин прошлого, оформлю в рамку — вот и будет семейный портрет.
И я уверенно сказала:
— Конечно, понравилась бы! И колечко чудесное! И приданное ей будет! И свадьбу мы Вам сыграем на зависть всем! Только дай время! — Миша покраснел, но видно было, что он доволен моей похвалой.
— Ой, еще чуть не забыл! Тут от Барышниковых приглашение Вам пришло, говорят, они большой прием делают через две недели, но не всех собирают, это честь большая, к ним попасть! Я думаю, что тут Ваше знакомство с полковником вызвало, еще со времен бала. Да уж, вот это новость! Вроде и Интернета нет, и чатов разных, а уже пошли слухи, "начала писать губерния", зашевелились дамы, любопытство я к себе знатное возбудила. Верочка с семейством только недавно выехала домой и явно не успела пустить слух о приёме, гости помещики — все местные и ехать после приёма в Дорогобуж, чтобы потрепаться, они бы тоже не стали. Гусары поехали к себе в полк, а не в гостиные. Так откуда по уезду все узнали про приём спустя только сутки? Очень интересно! Видно, новые слухи легли на "старые дрожжи", вот и решили Барышниковы на меня поближе посмотреть.
Ну что же, будем готовиться к приему, надо будет и "Золушку" напечатать, и про прием подумать, появилась у меня сразу же идея очень хулиганская.
Незабвенная Верка Сердючка мгновенно в голове запела: "Даже если Вам немного за тридцать", прямо отлично песенка сюда ложится, будет моя маленькая "мстя" Александре Ильиничне, теще Вакслера, которая про нас с Александром сплетни разносит. Хотя получается, что это песенка и про меня, ведь мне тоже за тридцать и я мечтаю выйти замуж за принца-полковника. Может, не стоит опускаться до каких-то интриг и выяснений отношений со вздорными бабами? Так я сама опущусь на тот же уровень скандалистки и сплетницы, достойней быть выше всех этих сплетен.
А Машу можно Золушкой нарядить, да песенку ей спеть голоском Людмилы Сенчиной: "Хоть поверьте, хоть проверьте..", ей она прекрасно подойдет!
Но кроме веселья, надо с Барышниковыми контакт установить крепкий, постоянный, подкинув Елизавете Ивановне идею по организации женского патриотического общества, которое будет заниматься призрением за сиротами, особенно девочками, которыми никто не занимался. Но готовить их в санитарки сейчас никто не даст. Только когда начнётся война и потоком из Смоленска пойдут раненые, можно через императрицу предложить обучить девушек навыкам сестёр милосердия — перевязать рану, принести попить и пр. Общество пока не готово видеть девушку рядом с раненым полуголым мужиком... Нужна протекция императрицы, а внедрять идею тогда, когда настанет критический момент.
А вот сейчас можно помощь солдатам во время военных действий организовать— закупать обувь, тёплые одеяла, средства гигиены и прочее. Объяснить просто — знакомство с гусарами, обмолвки да намеки на ближайшую войну — тут вопросов не вызовет.
Да, проблемы за проблемами, и как другие попаданцы так резво со своими делами справляются, ружья да пушки в Средние века делают, порох изобретают! Тут простейшие вещи — и те вопросы вызывают, вроде и идей много, но то сырья нет, то работников, то просто возможностей. "Просто было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним — ходить!"
Еще раз убеждаюсь — неправильная я попаданка, без волшебной палочки и магии, только своей головой да через людей толковых идеи осуществляю, а это и времени, и сил требует.
И с этими мыслями я переместилась в будущее, с полной тетрадкой пометок и записей, с пухнущей от забот головой. Надо и тут планы подбивать да дела осуществлять. Да и узнать, как там у Барыни дела, а то я за своими заботами совсем ее забросила, бедняжку.
Глава 45. Лечение мазью аля-"Вишневский".
А в это время в Деревенщиках Фома ломал голову над моими рецептами, которые я ему вручила с такими словами:
— Я тут дневник Георгия Ивановича читала и нашла вот такой листочек с рецептами. Он пишет, что это пропись мазей, которые изготавливал знакомый лекарь по фамилии Вишневский, — а мне очень хотелось оставить именно это название знаменитой мази. Отмечает дедушка, что уж больно хороши они были в лечении разных гнойников да ран. Короче, попробуйте сделать подобные, может, что получится
Один рецепт был классическим по составу, с висмутом и ксероформом, которые еще требовалось сделать. Висмут уже был известен под названием "визмута и бисмута", но был очень редок и практически не применялся. Ксероформ также был известен химикам и фармацевтам, но соединить все вместе никто еще не пробовал.
А вот вторая мазь была проще — там только деготь нужен был и касторовое масло, причём по количеству это был основной компонент — 94 части масла против 3 частей дёгтя и 3 частей ксероформа. Касторовое масло в России распространилось позже, с середины века, поэтому лекарь его заменил льняным. Ксероформ — порошок— антисептик с вяжущим и подсушивающим свойством, он сменил мелом, как вспомогательным веществом в качестве твёрдой основы, нерастворимой в воде, хотя, конечно, никакими медицинскими свойствами мел не обладал.
Фома воодушевился и в достаточно короткое время простую мазь сделал, но думал и над получением мази по сложному варианту. Конечно, вторая мазь лишь отдаленно напоминала своего знаменитого прототипа, но лечебные свойства имела.
Только вот никак "апостол" не мог испытать ее в действии — не было нужного предлога, но однажды тот нашел его сам.
И тут получилось так, что я впервые ругалась на своих людей, и на кого — на Лукашика, с которым мы сошлись очень близко, и которого я уважала и отмечала. А сейчас он стоял около меня вместе со своим сыном Степаном, Сцяпаном на белорусский лад, опустив голову, мял шапку и только покряхтывал в самые мои патетические моменты. А Степка вообще старался спрятаться за отца, "прикинуться ветошью и не отсвечивать", как говорили в наше время.
А я ругалась на Лукашика тихо, в пол голоса, но этим напугала его гораздо сильнее, чем если бы его била и таскала за "чупрыну", как в сказке Пушкина. Вообще, дворяне ругались и женщины тоже, и били своих дворовых, но я так никогда не делала. Но тут даже моя выдержка учителя не вынесла произошедшего, и я ругалась. Но меня переклинило, и вместо того, чтобы попросту выругаться современными словами, я стала ругаться названиями цветов!
Видимо, урок про комнатные растения очень мне запомнился в связи с Жориком-"мажориком", их названия глубоко запали мне в душу, и вот эти длинные и умные слова так и полились из моих уст, чем и привели Лукашика в еще большую оторопь:
— Ах, ты, традесканция глупая! Где была твоя голова, аспарагус ты неразумный! Я же тебе говорила, как кто заболеет, срочно мне сообщать! Антониева огня захотел, без руки мальчишку оставить! Что ты утворил, щучий хвост этакий!
На последние слова Лукашик наконец поднял голову и уставился на меня — какие Барыня слова говорит!
А случилось вот что. Этот самый Степка был первым любимым шестилетним сынком Лукашика, пронырой и шалуном, каких и свет не видывал. В наше время его назвали бы гиперактивным, поставили бы на учет у психиатра и лечили бы разными лекарствами.
Лукашик тоже нередко лечил Степку, но старым дедовским способом — розгами, или ставил на горох, но тому все было не почем. Все шалости, проказы, игры — всюду был Степка-Сцяпанка! Очень он напоминал Незнайку из знаменитой повести Носова — такой же вечно растрепанный выдумщик и проказник Но над отдать ему должное, был он добрым и активность его была только от избытка энергии, так и распиравшей его худенькое тельце.
Итак, вскочил у Степки на руке прыщик — вскочил и вскочил, дело житейское, как сказал бы Карлсон, еще один знаменитый проказник. Степка почесал его раз, почесал два, а поскольку он только что помогал отцу убирать навоз в коровнике, и руки у него были отнюдь не чистые, эта грязь и попала на ранку. Прыщик начал расти!
Степка сначала, как истинный мужчина, не обращал на него внимание — "само пройдет!" Но само не проходило! Тут Степка вспомнил о том, что мать его в таких делах советовала пожевать хлеба с солью и приложить к руке. Так он и сделал, и оно бы и помогло, если бы тряпочка была чистой. Но Степка взял первую попавшуюся под руку, а попалась ему какая-то грязная тряпица, и привязал. Сначала ему стало легче и он успокоился было, да и дел всяких разных мальчишечьих было много — не до того!
Но прыщ явно не желал оставлять Степку в покое и продолжал расти! Рука не только не перестала болеть, но стала воспаляться и гноиться, дергаться, прыщик превратился в полноценный прыщ, опухоль шла все дальше и дальше.
Степка уже не мог терпеть боль и хоть и скрывал свои страдания, ходил грустный и притихший, чем и вызвал подозрения отца. Лукашик заставил мальчика показать руку и только ахнул! Сначала он тоже попробовал обойтись своими силами и силами Алеси, но процесс уже пошел, как говорил знаменитый политик, и рука разболелась еще больше.
Лукашик обратился к месному травнику, но тот не придал большого значения руке мальчишки, а промыл рану солёной водой и посоветовал наложить простую тугую повязку на недельку (!), ещё и руки не помыл перед осмотром Стёпки, но что Лукашик обратил внимание, так как я всех заставляла мыть руки.
Лукашик сначала было вздохнул облегченно, надеясь, что помощь травника поможет, но, к сожалению, боль стала еще сильнее, а рука стала чернеть и пахнуть уже очень нехорошо. Тут— то и пришел Лукашик со Степкой ко мне и слушал мою ругань!
Но я уже успокоилась и поняла, что Лукашик и не виноват так уж сильно, он хотел как лучше, а получилось как всегда, прямо классика жанра по Виктору Степановичу Черномырдину!
Во-первых, запустил-то болячку Стёпка сам, Лукашик просто поздно ее увидел. Во-вторых, он пытался лечить ее так, как это принято было у крестьян — обращением к травнику и другими народными методами.
А что ему в тех условиях оставалось делать? Фельдшерско-акушерских пунктов ещё нет — их начнёт Николай II распространять, земских лекарей тоже нет — Александр II ещё реформы не только не провёл, он даже ещё не родился.
А травник, к которому он обратился, и не помог вовсе. Вот Лукашик и пришел ко мне, своей хозяйке— помещице.
Ведь помещикам, как правило, было всё равно до болячек крепостных, а то, что Лукашик рискнул обратиться ко мне — отчаянный поступок, показывающий меру любви к сыну и заботу о нем. Да и видел он, что Барыня его жене помогла, и к другим крестьянам благосклонно относится, подарки дарит, заботится о их нуждах. Вот сейчас и наступил момент истины — пришёл к барыне Лукашик со своим горем, а что получил в ответ? Его обругали и обозвали, что называется, попал человек под раздачу.
