| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Х-ха... Твоим детям смерть не грозит.
И как он углядел? У меня что, на лбу написано? Конечно, не родившиеся — не умрут.
— Я не о своих. О всея Руси. Ныне умирает каждый третий младенец. Пусть твои боги сделают, чтобы не более одного из ста.
Не дошло. Доходит. Медленно. Снова — удивление. Раздражение.
— Такое и твой Христос не сможет.
— И? Оно — нужно. Возможно. Уже делается. Но боги не могут. Те-другие-третьи... не тянут. Вывод?
Молчание. Растерянность. Злость.
— Уходи.
— Я-то уйду. А ты?
— Я... я тоже. Скоро уйду. Совсем.
— Тебе хорошо. Ты не увидишь. Ложности пути. А они? (я кивнул на помощников волхва, столпившихся в воротах с медведями). Тебе их не жалко?
— Уходи!
Сколько муки в этом вопле. Безысходной, беспросветной.
Страшна не смерть — страшно предсмертие. С бесследностью. С осознанием ложности жизненного пути. Не туда пошёл. Сам. И уже ничего не исправить. Поздно.
— Когда ты будешь выть. В осенний мокрый мрак. Вспомни: пока человек жив — выбор есть. Выбирают не боги — люди. Нет человека, избранного богом. Есть бог, выбранный человеком. Твой выбор... ошибочен. Извини.
"Дьяволы не лгут". Но не всякий человек может пережить их истины. Хотя почему "истины" — "их"? Зачем отдавать кому-то право на истину?
Поднимаюсь, ухожу и уже вне круга оборачиваюсь. "Дзяд дзядов" тянется за мной. Кажется хочет сказать что-то. Но оседает назад, на грубо намеченные ступни своей каменной небабы. Перебрасывая посох из руки в руку, вытирает ладони об одежду. Вспотели. На рубахе — серые грязные пятна.
Ажоподелаешь? Свечной заводик с открытыми кострами... сажа и пепел постоянно летят в воздух. Подсказать им, что можно котлы и костры в печи убрать? Трубы поставить, тягу поднять... Чище ж будет! — Не, не примут. "Культ предков": "дзяды" наши так воск варили и мы будем. А то навьи обидятся, не помогут.
"Дзядов дед" оказался хорошим пророком: вскоре умер. Нет, девочка, не было там моих людей. Нарушение пожарной безопасности. Надо было печи ставить. В ветреный день в одном месте полыхнуло. Старого сухого дерева много. Слепому, пусть бы и с душевным зрением, от огня не убежать. Всё погорело, одна каменная небаба закопчённая осталась.
На обратном пути принцесса тишком спрашивает:
— Иване, господине... а что тебе их главный сказал? Когда вы в кругу сидели?
Забавно. Я-то был уверен, что волхв говорил со мною прежним голосом. Звучным, сильным. А оказывается спутники мои в пяти метрах уже не слышали.
— Моя цель — снизить детскую смертность. Противно мне, когда младенцев кучками закапывают. Для того надобно многое. И, среди прочего — путь. От моря Хазарского до моря Варяжского.
— Прямоезжая дороженька? Как у Ильи Муромца?
Она напевно воспроизвела кусок из былины, заменяя кое-где слова:
"Говорили мужички ему полоцкие:
"Ты удаленький дородный добрый молодец,
А и ты славныя богатырь святорусскии!
Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуравела;
А и по той ли по дорожке прямоезжею
Да и пехотою никто да не прохаживал,
На добром кони никто да не проезживал:
Как у той ли-то у грязи-то у черноей,
Да у той ли у березы у покляпыя,
Да у той ли у Двины-реки,
Сидит злой литвин во сыром дубу,
А то свищет ворог по-соловьему
Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному,
И от его ли-то, от посвисту соловьего,
И от его ли-то, от покрику звериного,
То все травушки-муравы уплетаются,
Все лазуревы цветочки отсыпаются,
Темны лесушки к земли вси приклоняются,
А что есть людей, то все мертвы лежат.
Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,
А и окольноей дорожкой цела тысяща".
Мда... сходство есть. Я, правда, вовсе не Илья. Ни в богатыри, ни в святые, ни в былины мне не светит. Но заботы Муромца о свободе трафика — близки и понятны.
— "Окольная дорога" — через Новгород. "Прямоезжая" — по Двине. А сидит на "прямоезжей дороженьке" не Соловей-разбойник, Одихматьев сын, с одной стрелы выбитый, а многолюдные племена разбойные. Главным — Криве-Кривайто, что в Ромове под "сырым дубом" с девятью ликами обретается, Перуну-богу кланяется. Вот, думал от мужичков здешних подмоги получить.
— И что он сказал?
— Важно то, что он не сказал. Не помогут Ярила и дзяды против Перуна. В помощь не встанут и сами не осилят. Не могут и не хотят новую судьбу себе выбрать. Свою жизнь — покойникам отдают.
— И что же теперь?
— Как всегда — по-божески. Кто не со мной — тот против меня. Тёплых изблюю из уст своих.
Ещё день скачки и мы выскочили к Берестью. На то место, где почти три месяца назад я увидел принцессу. Как она поднималась от реки, следуя на положенной жене дистанции за мужем своим венчанным. Как, замотанная в дорогие этикетно правильные уродливые тряпки, мучилась. И боялась. Всего. Взглянуть, сказать, шагнуть. Подумать.
Теперь сама вяжет конька к коновязи, перешучивается с гриднями, цепко оглядывает окрестности.
Оба берега Буга заставлены плав.средствами. Лодки, барки, просто плоты. Выгон, что начали портить ляхи, вытоптан полностью. Заставлен конями, шатрами, возами, шалашами. Князь Федя молодец — сберёг мой старый лагерь, даже и расширил. Но, конечно, сошедшихся к Берестью "охотников" придётся потеснить. Многовато у меня народу собирается.
Жаркий июньский день заканчивается. Завтра подойдёт конница, через день — основной обоз. На горке связисты прикидывают антенну на сосну примостить. К утру, глядишь, и новости узнаю. С "театра военных действий". Не напутали бы с заземлением.
Потери в длинноволновых антеннах — главным образом в земле. Для уменьшения — специальное заземление в виде одиночного провода или ряда проводов, зарытых в землю. От соотношения волнового сопротивления антенны и земли — КПД передатчика. На кораблях просто: кинул заземление в воду, особенно — морскую. А тут... Хорошо бы в болото. Но на болоте высокие сосны не растут. В стационаре можно и в землю вкопаться до воды или, наоборот, антенну у воды построить. Здесь... быстро-быстренько, начальству неймётся. Болот тут... почти везде. Вот ребята и ходят. Место выбирают.
Шатёр мой прежний поставили, баньку вытопили. Уже в сумраке летнего вечера заявились подруженьки, принцесса с монашкой.
Ананья смущалась, искоса с острым любопытством рассматривала меня. Не познанная и не познавшая. Интересовалась: а как это у мужчин устроено? Фу, какое уродство! Но когда принцесса уселась на меня верхом и поскакала "ходкой рысью" зависая на каждом... "шаге", послушно улеглась на моём животе поперёк. И отдалась "нескромным ласкам" в "четыре руки". Её охи, ахи и ритмические движения, быстро ставшие несдержанными, весьма выражали. И способствовали. Накалу чувств всех участников.
Встретившись пальцами с пальчиками принцессы в... Как вы догадались? И разделив с ней "зоны ответственности", я с удовольствием наблюдал над собой в полумраке шатра побледневшее, напряжённое, вслушивающееся в себя, лицо принцессы. Бедная девочка, семь лет она была лишена этого удовольствия. Взамен — еженедельные порки по обычаю да ежедневные унижения и издевательства по желанию. Не по её, если кто не понял.
— Хорошо-то как, Ванечка! Будто птицей летаю!
— Ты, сорока-белобока,
научи меня летать.
Не высоко, не далёко,
прямо к милому в кровать.
Полетаешь. Впереди у нас путь-дороженька. Прям к твоему суженному-ряженному, во мужья посаженному.
Она недовольно сморщилась:
— Ф-фу. Такой хороший час был. А ты испортил.
Начала раздражённо собираться, подгоняя засыпающую на ходу от пережитого монашку.
— Что испорчено — не чинится, что разбито — не склеится. А вот новое... может, и сделается. Лодки собраны, день-два-три — вниз пойдём.
Мы пойдём с тобой, разгуляемся.
Вдоль по бережку Вислы-реченьки.
Пойдёшь со мной? Разгуляемся-повеселимся.
Лицо её стало злым, напряжённым. Вздёрнула нос, глянула прямо:
— А и пойдём. Повеселимся-позабавимся.
Я начал её веселить-забавлять-щекотать. И мы снова завалились в постель, где и продолжили в чуть иной... геометрии. "Боливар не свезёт двоих"? — Какие-то у них там хилые "боливары". Наконец, у дам не осталось сил слезть с меня и с постели. Упали вдоль боку и засопели.
"Анна сошлась с Вронским совсем новым, неприемлемым для страны способом" — классика школьных сочинений по русской классике.
И монашка не Анна, а Ананья. И я не Вронский. Но способ здесь считается... "неприемлемым для страны".
Впрочем, там же, в русской классике, есть и "Анна на шее". Вообще три "анны": "одна в петлице, две на шее".
Петлиц не ношу. Так что — всё правильно.
Совсем недавно смотрел я из этого шатра на закат.
"Не будем же загадывать пока
Свои приобретенья и утраты,
А подождём явления заката -
Оно произойдёт наверняка...".
Я и не загадывал, а оно — произошло. Теперь, слыша рядом мирное дыхание двух женщин, ожидаю рассвета. Думаю, чувствую, смотрю.
"Зверь взглянул, и огненные звенья
Потянулись, медленно бледнея,
Но горели яркие знаменья
В голове властительного Зверя.
Как он дивно светел, дивно страшен!
Но Павлин и строг и непонятен,
Золотистый хвост его украшен
Тысячею многоцветных пятен.
Молчаливо ждали у преддверья,
Только ангел шевельнул крылами,
И посыпались из рая перья
Легкими, сквозными облаками.
Сколько их насыпалось, белея,
Словно снег над неокрепшей нивой!
И погасло серебро у Зверя
И Павлина веерное диво.
Что нам в бледном утреннем обмане?
И Павлин, и Зверь — чужие людям.
Вот они растаяли в тумане,
И мы больше видеть их не будем.
Мы дрожим, как маленькие дети,
Нас пугают времени изъяны,
Мы пойдем молиться на рассвете
В тёмные продымленные храмы".
Принцесса в роли Павлина? — Похожие костюмы на самба-карнавалах в Рио бывают. Только хвост золотой сделать.
Пойдёте. Вы — пойдёте. Молится ощипанным, потерявшим перья ангелам. А мы — помчимся. Смотреть, думать, делать. Чтобы ваши дети не дрожали. Подобно вам.
Конец сто сорок восьмой части
copyright v.beryk 2012-2023
v.beryk@gmail.com
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
