— И всё пустить псу под хвост? — возмутился Деметрий, лицо которого отражало целый калейдоскоп разнообразных эмоций — от досады до эйфории, — сейчас Тевтам вынудит их убрать отсюда половину воинов, по меньшей мере! Пойдём снова!

— Половину... Нас самих-то половина осталась...

— Деметрий, они же закроют ворота! Толку-то с того, что захватим мост?

Юноша, постепенно остывая, умом понимал, что разумнее послушаться. Воины правы. Сражение за три портовых кабака не имеет никакого смысла. Но отступление означает, что его план провалился. Он потерял много людей. Что скажет Пердикка? Да к воронам Пердикку, что скажет отец? Уж точно ничего хорошего. Он словно наяву увидел мрачное лицо отца, сдвинутые густые брови, губы, искривлённые в гримасе презрения:

"Ты жалкий маргит[139]. Как ты посмел нарушить приказ?! За каким керберовым дерьмом ты полез штурмовать город с горсткой воинов?! Мальчишка, сопляк, маргит!"

[139] Маргит — недоумок.

Ко всему прочему, Тевтам сейчас с тысячей наёмников штурмует восточную стену. Сходу, без осадных машин, вообще почти без подготовки, с одними лёгкими лестницами. Да, удар с моря, для нанесения которого Деметрий взял с собой три сотни наёмников, и восемьдесят родосских эпибатов, затевался, как отвлекающий. Однако юноша рассчитывал на куда больший успех. Представлял, как врывается в городские ворота на плечах бегущего врага. Даже старый ситарх и грамматик наёмников Тевтам, немало повивавший на своём веку, счёл идею не столь уж и безумной и вполне реализуемой. Да вот только шкура Леосфена крепка оказалась. И зубы острее деметриевых.

Что же теперь делать?

На Деметрия было страшно смотреть. В отчаянии он сорвал с головы и швырнул оземь шлем и метался взад-вперёд у подножия сторожевой башни на западном берегу пролива, как волк, добыча которого ускользнула прямо из пасти.

К моменту, когда Леосфен со своими воинами добежал до восточной стены, на неё сумела взобраться почти треть "македонян". Они уже добивали немногочисленных защитников и, если бы заранее озаботились изготовлением большего числа лестниц, то, несомненно, встретили бы Леосфена уже в городских кварталах. Собственно, нападавшим удалось прорваться на одну из улиц и они, дожидаясь подкрепления, немедленно принялись строить баррикаду из подручных средств — развернули поперёк улицы телегу.

Леосфен не доверял халкидцам, но когда горожане увидели, что пришельцы убивают их соседей и родичей, пытавшихся отстоять стену, то мигом позабыли про свои метания, похватали, что под руку попалось, и бросились на врага. Ни старики, ни женщины не остались в стороне. Одно дело, воевать за не пойми чьи интересы где-то вдали от дома, и совсем другое, столкнуться на собственном пороге с предвкушающими знатный грабёж наёмниками, которым за зиму пришлось изрядно затянуть пояса.

Город, ещё час назад мирно спавший, теперь напоминал котёл с кипящим варевом и подпрыгивающей крышкой.

Халкидцев было значительно больше, чем "македонян", они всё прибывали и, хотя лишь немногие из них могли называться воинами, пришельцам пришлось туго. Горожане бросались на них с плотницкими топорами, с дрекольем, с голыми руками и даже пронзённые копьями, умирая, старались дотянуться до горла.

Когда прибыли наёмники Леосфена, Тевтам, ещё не спустившийся со стены, понял, что сражение проиграно. Однако немедленно отступить ему помешали те же соображения, что и его подопечному — ничего не зная о том, как идут дела у Деметрия, он до последнего надеялся, что воспитанник смог прорваться в город и скоро Леосфен будет вынужден умерить натиск. Тевтам рычал и бранился, подгоняя воинов, отчаянно всматривался вниз-вдаль, надеясь увидеть там, в лабиринтах улочек, какое-то движение, которое можно было бы истолковать, как продвижение воинов Деметрия. Но он видел лишь всё прибывающих горожан. А вскоре стало подтягиваться больше людей в гоплитском снаряжении, и старый грамматик понял, что это, скорее всего те, кто держал оборону на берегу. Не похоже, чтобы кто-то их преследовал. Значит, Деметрий потерпел неудачу.

И всё же Тевтам медлил, продолжая отчаянно цепляться за стену. Тени укоротились на ладонь прежде, чем он отдал приказ об отступлении.

— Деметрий, смотри!

Юноша обернулся на зов и побледнел, ощутив, как по спине пробежал холодок.

— Ах ты, керберова блевотина...

— Это ещё кто? — побежал по рядам ропот, — кто такие?

— Афиняне?

— Не иначе.

На гряде прибрежных холмов, словно из-под земли вырастали воины, будто сказочные спарты, зубы дракона, посеянные Кадмом. Засверкала на солнце, ударив по глазам, бронза щитов.

— Зараза... — сплюнул в сердцах Деметрий и, ни минуты более не раздумывая (и верно, в окружении уже поздно раздумывать, выпутываться надо), закричал, — отходим! Все на корабли!

Два раза приказывать не пришлось. "Македоняне" только того и ждали.

"Да, получили по носу. Но живы, слава богам. Может, в другой раз удачливее будем".

Явившееся с запада войско отходу Деметрия препятствовать не стало. Все четыре триеры и два вырвавшихся из порта аката (остальные достались защитникам) отбыли на юг, в лагерь родосцев, разбитый в устье реки Лелант. Туда же отошёл отряд Тевтама.

В этом дерзком налёте юноша, возомнивший себя полководцем, потерял по меньшей мере две сотни человек убитыми. Раненных насчитывалось гораздо больше. Сам горе-стратег был ранен, правда, легко. Как и Менедем, участвовавший в бою на мосту.

Число боеспособных в войске сына Антигона уменьшилось на треть. Около трёх десятков в результате неудачной высадки в порту попали в плен.

Хотя к вечеру войско несколько подросло (подтянулись гарнизоны пары застав к северу от Лелантской равнины) о повторении штурма нечего и думать. С такими силами города не берут. К тому же противник теперь начеку.

Что же дальше? Топать ни с чем обратно на север? Антигон, конечно, придёт в ярость, когда узнает. Скорее всего, прикажет сыну возвращаться.

Другой на месте Деметрия поджал бы хвост, но парень был не из таких. Он закусил удила и не думал унывать. У него оставалась ещё одна ставка — письмо к наварху Сосигену, отправленное с менедемовой триерой.

В письме царевич живописал выгоды от взятия Халкиды. Увещевал наварха перейти к активным действиям, дескать, хватит сидеть ровно на заднице, пора дать афинянам хорошего пинка.

Собственно, фригийский царь и Островная симмахия готовились к войне с Афинами не первый год. Вся эвбейская заваруха и была своеобразной разведкой сил неприятеля. Но Антигон медлил, считал, что время ещё не пришло.

Деметрий со всей страстью, на которую был способен, доказывал Сосигену обратное. Пришло время, ещё как пришло. Упустим момент, другого не будет. Юноше, благодаря осведомителям Пердикии было известно одно обстоятельство, которое определённо склоняло чашу весов на сторону симмахии. И он решился изложить его Сосигену. Хватит прятать под ладонью шулерскую кость, пора её бросать.

Каждая буква письма прямо-таки лучилась уверенностью, что взять Халкиду — как два пальца... Не сложно, в общем. Несомненно, к прибытию наварха город уже будет принадлежать Деметрию. Помощь родосцев нужна, чтобы удержать его и закрепиться, превратить в неодолимый форпост для будущего вторжения в Аттику.

Внемлет ли этому призыву Сосиген? Если придёт на помощь, это будет означать начало войны. Большой войны между Островной симмахией и Морским союзом. Поленница для погребального костра мирного десятилетия (худой был мир, но всё же не война) давно сложена. Все ждут, кто первым поднесёт огонь. Цари, тираны, вожди народа напряжённо поглядывают друг на друга, как бы не упустить этот момент. Кто начнёт?

Пока что все остались при своём, затрепетавший язычок пламени быстро зачах. Одной стычкой на Эвбее больше, одной меньше. Прошлым летом это бодание никто войной-то не называл.

Но вот если сейчас, в это самое время родосский наварх командует выступление, это означает, что огонёк угас не бесследно и вот-вот запылают мосты за спиной.

А тут ещё какая-то неведомая сила явилась. Кто это? Афиняне прислали подкрепление к Леосфену? Если так, почему не ударили в спину, лишь обозначили своё присутствие?

От подобных размышлений Деметрия трясло так, будто он собирался первый раз в жизни лечь с женщиной. Неудача лишь обострила возбуждение и азарт.

Леосфен не успел порадоваться зрелищу пятящихся прочь от города тевтамовых воинов, как его снова огорошили вестью:

— К мосту ещё войско подошло!

Стратег только и смог выдавить из себя:

— Да что б тебя...

Он привалился спиной к зубцу крепостной стены и медленно сполз на задницу, обдирая льняной панцирь о камень.

— Сколько же вас, ублюдки... — пробормотал он еле слышно.

— Да это не македоняне! Те убрались! Погрузились на корабли и дали дёру! Это кто-то другой!

— Наши? — недоверчиво спросил Леосфен, — Архий что, крылья вырастил? Или Демосфен в кои-то веки решил потратить чуток красноречия на благое дело без ускоряющего пинка?

— Не понятно. Македонян они бить не стали. Подошли, к бою изготовились, но и только.

— Кто это тогда может быть? — удивился Леосфен.

Он еле держался на ногах, но, стиснув зубы, поспешил обратно к мосту.

"Туда-сюда-обратно. Качели, сука... Как там персы говорят? Бешеной собаке парасанг — не крюк?"

Сначала он поднялся на привратную башню. Поглядеть, кто пожаловал. Скосил глаза на юг — там, в море, виднелось несколько удаляющихся точек.

"Сегодня, друг ты мой, Пердикка, я полностью удовлетворён твоим видом. Почаще бы тебя так лицезреть".

Стратег усмехнулся и склюнул. Кровью. Поморщился. Покачал пальцем зуб. Когда успели в лицо заехать? И ведь даже не заметил. Как такое можно не заметить? Только сейчас он почувствовал, как болит рассечённая губа, как ноет челюсть.

Он провёл ладонью по лицу, размазав кровь.

"Это чья?"

— Эй, подайте умыться!

Ему поднесли кувшин с водой и кусок льна. Смыв кровь, Леосфен, наконец, обратил внимание на подошедших к мосту людей. Их было человек десять, а поодаль, на холмах в двух стадиях от берега расположилось войско.

Опытным глазом стратег сразу определил число — сотен пять или около того.

Один из подошедших к мосту махал зелёной веткой. Говорить хотят. Ладно, поговорим. Леосфен отыскал глазами Протогена.

— Жив, старина?

— Что мне сделается? — усмехнулся лохаг.

— Ну, пошли, посмотрим, кто это такие.

Едва вступив на мост, Леосфен расплылся в широченной улыбке.

— Ба! Какие люди! Тавросфен, а я думал, что ты уже в Аиде! Неужели тебя вытащил оттуда Архий? Мусагет решил назначить его вторым Орфеем?

Архий топтался возле Тавросфена, исподлобья взирая на приближающегося афинского стратега. Брат изгнанного тирана стоял, скрестив руки на груди. Ликомед поглаживал перевязь меча.

Леосфен остановился в пяти шагах от них.

— Ну, чего молчите?

— Да как-то глупо желать тебе радости, — усмехнулся Тавросфен, — и так смотрю, весь цветёшь.

— Весна, — сказал афинянин, — гляжу и жабы оттаяли.

Он обвёл взглядом пришлых наёмников, усмехнулся и с выражением продекламировал:

— В броню себя заковавши, мы сомкнутым строем, все рядом станем у края болота...

Он замолчал, нахмурился.

— Забыл, как там дальше. Архий, ты должен помнить.

— ...на самом обрывистом месте, — буркнул актёр. — Чтобы, когда устремятся на нас ненавистные мыши, каждый ближайшего мог супостата, за шлем ухвативши, вместе с оружием грозным низвергнуть в пучину болота...

— Ага, — подхватил Леосфен. — Там уже, плавать бессильных, мы быстро их всех перетопим. Сами же мы, мышебойцы, трофей величавый воздвигнем[140].

[140] Эллинистическая поэма "Война мышей и лягушек", пародирующая "Илиаду".

Ликомед потемнел лицом и дёрнул щекой. Губастый, пухлощёкий Тавросфен, вылитый царь лягушек Вздуломорда, сделал вид, что эта недвусмысленная поддёвка относилась вовсе не к нему. Поинтересовался:

— Ты пьян?

— Ага! Пьян без вина, как Филипп после Херонеи. Только теперь мне по трупам македонян плясать, а не им.

Тавросфен скользнул взглядом за спину афинянина.

— Впечатляет. Пердикка решил, что он самый умный?

— Вроде того, — ответил Леосфен, посмотрел на строй наёмников Тавросфена и добавил, — и, похоже, не он один. Что ты здесь делаешь, тиранчик недобитый?

— А ты невежа, афинянин, — спокойно заметил Тавросфен, — впрочем, это не удивительно для деревенщины, учитывая твои поэтические пристрастия. Не удивлюсь, если у вас, в Афинах, следующим стратегом изберут какого-нибудь Хлебогрыза.

— Не сомневаюсь, оный Хлебогрыз будет достойным сыном своего отца и заслуженным мужем, чего нельзя сказать о тебе, Вздуломорда, или твоём братце. Кстати, где он? Чего вы припёрлись? Понравилось получать пинок под зад? Поворачивайся и нагибайся, одарю вожделенным.

— Я позабыл, что ты мастер насмешничать. Невежа, если бы не мы, боги всё ещё взвешивали бы твой жалкий жребий. Македоняне отступили, увидев нас.

— Давай поквакай ещё, как ты тут один всех победил, — подал голос из-за спины афинянина лохаг Протоген, — мы с удовольствием послушаем.

— Это кто там гавкает? — прошипел Ликомед, подавшись вперёд.

— Не горячись, — удержал его за руку Тавросфен, — они ещё не остыли после сражения, потому сейчас разговор не имеет смысла. Разобьём лагерь здесь и поговорим завтра, когда их разум прояснится, и они осознают своё положение.

— Мне с тобой не о чем говорить, — сказал Леосфен.

— Это пока. Вот увидишь, совсем скоро у нас появятся темы для дружеской беседы. Ты убедишься, что я, несмотря на твои предерзостные речи, весьма к тебе расположен.

Леосфен поморщился. Потрогал челюсть. Мысли его неслись галопом.

"Сколько их там? И чего они хотят? Точнее, чего хотят понятно — Каллий надеется вернуться в Халкиду. Или теперь его братец решил попытать счастья. Но как? В городе их обоих ненавидят. Надеются выгнать меня и утвердиться на копьях наёмников? Сколько же это тогда должно быть оных наёмников? Пояс не лопнет?"

Стратег потёр пальцем переносицу. У этого не лопнет. Каллий потерял власть, был вынужден бежать, но сумел прихватить с собой немаленькую казну. На трёх кораблях вывез. Загодя погрузил, почуяв запах жареного ещё до того, как мысль насадить его на вертел окончательно оформилась в головах горожан. Хватка у него железная. Удирал, подгоняя гребцов, вот как сейчас македоняне, а вернулся с несколькими сотнями головорезов. Недешёвых головорезов.

Для войны нужны деньги и ещё раз деньги. У Каллия и его брата они, судя по всему, есть. А у Леосфена, за спиной которого вроде как могущественное государство?

Вот именно, что "вроде как". Стратег уже несколько месяцев заваливал Гиперида и Демосфена письмами, требуя денег и людей.

"Весной всё будет", — обещали ему.

Уже скоро лето. Обещанного три года ждать? Люди начали понемногу разбегаться. Пердикка сегодня отступил, но завтра вернётся. Антигон богат. Силы у него в избытке. Со стратегами немного не повезло, нетерпеливые попались.