-Ну-ну, всё хорошо. Ты извини старого дурака, что вот так сразу, — встав на колени рядом, стал утешать капитан. — Совсем крышу снесло. Я сам, когда увидел, чуть не заорал от ужаса. Ну, всё-всё, успокойся. Успокойся. Всё будет хорошо. Успокойся... — Прилепляя успокаивающий пластырь, говорил Ямото, а у самого сердце болело.
"Ничего уже не будет хорошо. Ничего. Ужасы прошлого приоткрыли, наконец, пред нами свои тайны. Боже, что за демоны вселились в этих людей! Что могло так изменить их? А, что если они и в нас самих".
-Что-что, не понял? Повтори, — не расслышал Ямото, за ворохом своих собственных мыслей, слабый шёпот Сайлуса.
-Как это случилось? Где вы его нашли? — еле слышно повторил Джон, не отрывая рук от лица.
-Где нашли?.. — призадумался капитан, и рассказал всё как на духу, не упуская ни малейшей детали. — Таким разведчики его уже и нашли, — заканчивая недолгий пересказ недавних событий, сказал Ямото, кивая в сторону тела серого. И вдруг его снова охватил гнев незнания, от невозможности понять, вникнуть в ситуацию происходящего. Он с силой схватил лейтенанта за плечи и горячо заговорил:
-Слушай Джон, слушай. — Ноль реакции. Тот будто бы полностью погрузился в себя. — Ты, что-нибудь узнал Джон? — И Ямото продолжая тормошить лейтенанта, засыпал его множеством вопросов. — Ты слышишь меня? Ты что-нибудь узнал? Тебе что-нибудь удалось узнать, Джон? Что рассказал тебе Эштан Праймс? Что произошло на "Гелиосе"? Куда подевались все колонисты? Ты слышишь меня. Что произошло на "Гелиосе"?! — срываясь на крик, задал он свой последний вопрос.
Джон медленно отнял руки от лица и в прострации, глядя перед собой бессмысленными глазами, проговорил, растягивая слова:
-Не знаю. Пока ещё не знаю. — Взгляд его, наконец, прояснился и сразу же наполнился ярым огнём мщения. — Пока не знаю, — повторил он твёрдо, — но пора узнать всё. — И резко встав быстро, без объяснений, вышел из медблока, дав клятву, сжимая кулаки, что уничтожит того, кто сделал такое с Вацлавом или, по крайней мере, сможет хоть как-то отомстить, и если потребуется, даже ценою собственной жизни.
Из дневника Эштана Праймса:
Артефакт учёным дался не сразу. Даже с подключением всех возможностей "Харона", они месяц за месяцем бились над его разгадкой, но так и не приходили к каким-то конкретным результатам. А вокруг нас всё рос и ширился трубчатый лес, наполняясь всё новыми и новыми видами причудливой и местами опасной жизни.
Биологи давно сбились с ног, пытаясь как-то подсчитать, систематизировать и научно обосновать появление того или иного вида, впоследствии вступившего по каким-то своим особенностям в симбиоз с другим. Учёные лазали по лесу, составляли каталоги, изучали под микроскопом клетки, отслеживая хромосомный набор внеземной жизни, ставили какие-то опыты, эксперименты и т.д. Работы у них в то время было непочатый край.
Не остались без дела и ученые других специальностей. С появлением трубчатого леса люди снова возрадовались жизни. Перед ними открывались грандиозные возможности в изучение и новых открытиях, способных перевернуть все наши понятия в области устройства жизни и Вселенной в частности.
Но были и те, кого абсолютно не интересовало всё это. Они лишь бредили одним — артефактом. Эти люди потеряли сон, душевное спокойствие, здоровье, наконец. В их глазах осталась только нездоровая решимость победит, раскрыть тайну, поставленную пред ними. Казалось, что артефакт специально звал их, притягивал к себе, дразня и надсмехаясь над ними. Отчего эти ученые ещё больше распалялись, клали последние остатки сил на алтарь разгадки, и не хотели ни о чём другом и слышать, кроме своего обожаемого артефакта. Они бились до конца не щадя себя. Бросались в бой, а тайна повергала их, но они снова вставали и шли вперёд к намеченной, неизменной цели.
И это, наконец — свершилось.
"Харон" выдал модель сборки артефакта, и его незамедлительно собрали. И тут вдруг, как и его предшественник, малый артефакт лопнул и, испарился, наполнив защитный бокс серым, ртутным паром.
О! надо было видеть, какой восторг сиял в глазах тех людей, что неделями не спали, корпев над формулами и чертежами. Он просто плескался там, омывая брызгами их лица, выводя выражение тупой безрассудной радости. Они хлопали друг друга по плечу, смеялись, хохотали, подбрасывали бумаги вверх, кричали и пели песни, восхваляя разум свой находчивый. И все, абсолютно все, с жадностью потирали руки: Теперь у них есть семена, с которыми они вправе поступить, как хочется.
Но быстро. Очень быстро их восторг сменился ужасом.
Я сам не видел что там произошло в реальном времени, смотрел запись.
Огнеупорное бронированное стекло. Оно...до сих пор не верится. Оно вогнулось внутрь бокса и разлетелось на миллион осколков, выпуская наружу жуткий пар. Через секунду он уже рассеялся, быстро заполнив лабораторию, а потом также быстро втянулся в вентиляцию и был таков.
Семена жизни ускользнули из рук учёных, положив начало всем нашим бедам...
Всем, принимавшим участие в проекте, пришлось смириться с неожиданной потерей. Семена ускользнули, но это не значит, что они исчезли навсегда. Скоро или когда-нибудь, они проснуться, и явят миру новый разум. А когда это произойдёт, мы думали, что будем наготове и примем в распростёртые объятия братьев по разуму, обласкаем и научим жить, по нашим собственным законам.
Блажен, кто верует. И идиот, кто верить, что в его силах распоряжаться судьбой.
На корабле стали исчезать люди.
Нет, не сразу. Прошло где-то три или четыре месяца, точно опять не помню.
Вначале мы не предали этому должного значения. Пропадали отчасти всё одиночки или парами. Эти потери мы списывали на несчастный случай. Многие из нас не могли спокойно усидеть внутри корабля, когда снаружи кипела внеземная жизнь. Отправлялись на прогулки без охраны, охотились, считая себе непревзойдёнными специалистами этого дела. У кого и вовсе крыша ехала, чего скрывать.
Синдром — "ирреальности", — когда человек не справившись с внешними раздражителями, в нашем случае принять тот мир, что нас всех окружал, разрушал свой собственный внутренний мир, не имея никаких точек опоры. Этот синдром проявлялся у всех по-разному. Но были и такие, кто просто в один прекрасный день уходил с корабля и больше не возвращался. О чём они думали в тот момент? В каком мире они находились? Что делалось в их головах, какие мысли и желания преследовали они в своих бредовых фантазиях? Я не знаю. Но, наверное, это было что-то ужасное, а может и наоборот блаженно прекрасное, раз они, позабыв закон самосохранения, потеряв всякий страх и осторожность, вдруг отправлялись на верную гибель. Кто знает...
Мы, конечно же, снарядили несколько поисковых команд, но спустя месяц так никого и не нашли.
А люди продолжали исчезать.
И когда число пропавших превысило сотню, тут уж нам стало не до шуток.
Страх овладел нами всеми, распутав свои липкие сети вокруг. С каждым днём нервозность накаляла просторы корабля. Подозрительность доросла до таких размеров, что люди, как чумные, шарахались друг от друга. Все только и думали о том, и я в том числе, что на корабле завёлся кровожадный маньяк — фанатик чистоты, уверовавший в то, что куда бы человек не сунулся, он обязательно там нагадит и уничтожить всё, до чего только дотянуться его жадные и похотливые руки.
Разговоров было много, но пользы это не приносило никому. Обиды, обвинения, крики неслись отовсюду, грозя перерасти в кровавый бунт и расправы над невинными людьми, что только и могли разводить руками в своё оправдание. Всё вело к краху экспедиции. Всё из рук валилось. Дисциплины никакой, работать никто не хочет, все думают только об одном: что же будет дальше?
Под общий недоброжелательный настрой полковник Стер — командующий десантной ротой обеспечения безопасности, снял с поста главнокомандующего нашего капитан. И первым же указом ввел на корабле комендантский час, переводя наше мирное существование на военное положение.
Отныне куда не сунешься, повсюду ты натыкался на вооружённые отряды. И не знаешь, кого больше бояться — маньяков, что где-то рыщут на корабле по твою душу, или вот этих ребят закованных в броню, под маской у которых и не поймёшь что на уме. Возьмут, да и сдуру выстрелят, а потом оправдаются, мол, вот застрелили маньяка. Ты же будешь мёртв и доказать свою невиновность уже не сможешь. Вот и ходишь постоянно мимо них, затаив дыхание, на цыпочках, боясь привлечь излишние внимание.
Десантники же смотрели на нас, главным образом, свысока — презирали. Наверное, считали нас скотом не способным самим постоят за себя, защитить свою собственную жизнь. "Испугались там какого-то маньяка, закудахтали, всполошились. Одни проблемы теперь от вас".
Но, несмотря на гордыню, работу свою они знали отлично. Перешерстили весь корабль. И даже нашли одного маньяка. Но этот человек оказался не тот, кого мы, в сущности, искали. Так, обычный псих, повернувшийся на сексуальной почве. Обклеил весь свой жилой отсек голыми бабами и время от времени выходил на охоту за очередной смазливой дамочкой. Но чаще всего он обходился без жертв и после сканирования его мозга, нам всем пришлось признать своё поражение. Всех пропавших без вести на одиночку не повесишь.
А вскоре в оперативный штаб расследований стали поступать разрозненные данные о том, что люди всё чаще и чаще стали сталкиваться на корабле с непонятными серыми созданиями. Очевидцы этих встреч немногое могли поведать. Говорили, что от них веяло какой-то злобой, и что они внушали просто неописуемый ужас, отчего люди, без малейшей оглядки, бросались наутёк, позабыв обо всём на свете. Говорили ещё, что они большие, очень большие. Под два метра росту, а то и выше. А в обхвате плеч им мог позавидовать любой атлет.
Полковник Стер, было, отмахнулся от слухов, заявив, что всё это досужие домыслы, ему же подавай только факты.
И факты не заставили себя долго ждать. Одной из патрульных групп удалось-таки подстрелить "серого". После чего Стеру пришлось забрать обратно своё голословное утверждение и, обеими руками уцепиться за новую идею: что на корабле появились интервенты.
Обвинив во всех грехах научную группу под началом профессора Родригеса, высказавшись — "что мол, доигрались, выпустили джина из бутылки, а мне теперь расхлёбывать", — Стер развил кипучую деятельность.
Сразу вооружил техников, по роду своих обязанностей, вынужденных ползать по самым укромным уголкам корабля. Вторым его шагом была мобилизация гражданского населения. И третье, что он сделал, набрав вторую роту, начал войну с возрожденными представителями иных цивилизаций. Он ни на минуту не сомневался, что серые гиганты, не кто иные, как взросшие семена из банка жизни.
Кое-кто попытался, правда, возразить, говоря, что цикл развития слишком мал, что за такое короткое время ни один организм не в состоянии развиться в полноценную особь. Но Стер не хотел ничего слышать. Он, как гончая уже навострил нос и приготовился к настоящей войне. У него есть враг, и он его победит, считал он.
Но истина оказалась куда как ужасней, чем просто появление "серых".
Я никогда не забуду ту историю, которую сейчас расскажу. У меня до сих пор она стоит перед глазами и постоянно снится по ночам. Тот ужас, что я пережил тогда, был несравним ни с чем...
Подробностей уже не помню. Помню, что возвращался в свой жилой отсек, уставший до невозможности. В мыслях было только одно: поскорей бы добраться до кровати и забыться сном.
Мой путь пролегал как раз через рабочую зону, а вы сами знаете каких она циклопических размеров. Народу там всегда битком. Выходя на центральную улицу, постоянно попадаешь словно на какой-то праздник или парад. Но в тот вечер, на моё немалое удивление, народу в рабочей зоне было не так уж и много, наверно, сказывалась всеобщая истерия. По этой-то причине я и заметил, как двое десантников допрашивали моего друга — выдающегося химика Станислава Далько. И судя по тому, какое было у него затравленное выражение лица, этот разговор не предвещал ему ничего хорошего.
Обременённый немалой властью на корабле, я решил вмещаться. Вызволить друга из щекотливой ситуации, а может и из беды.
-Саша! — подходя ближе, окликнул я наше светило науки. Но тот будто бы меня не услышал вовсе, даже головы в мою сторону не повернул. А когда, наконец, заметил, вдруг дал дёру и затерялся в хитросплетениях многочисленных коридоров.
Смачно выругавшись, десантники бросились вдогонку. Ну, и я, несмотря на то, что давно уже не мальчик, собрав остатки сил, — откуда только взялись, — побежал следом, весьма удивлённый нашей страной встречей.
Кружили мы долго. Станислав, как заяц, носился по коридорам, запутывая следы, но убежать ему всё-таки не удалось. Десантники вызвали подмогу, после чего обложили его со всех сторон и специально завели в тупик. Я подоспел, как раз к разбору. Солдаты приказывали Стасу лечь на пол и не двигаться, а тот стоял, жмурясь от яркого света фонарей и, никак не реагировал на приказ.
Наступила пауза.
И тогда я решил вмешаться. Я хотел поговорить со Станиславом, образумить его, успокоить, отговорить от неразумного поступка — не подчиняться. А он так на меня посмотрел, что все мои заготовленные слова сразу же застряли в глотке.
В его глазах я увидел боль.
В нём словно происходила какая-то борьба с самим собой, что причиняло ему неимоверные мученья. И ещё, своим странным взглядом, он как будто бы со мной прощался.
А потом он моргнул и его глаза...
Я до сих пор вспоминаю этот эпизод с содроганьем. Он постоянно сниться мне в кошмарах, и каждый раз я заливаюсь слезами. Эх,...Стас, Стас, мой добрый друг, как же так. За что судьба так обошлась с тобою. За что она нас предала? За что нам всем проклятье это?!
Он моргнул и его глаза... Нет, это уже были не его глаза. Это были глаза не человека, нечеловеческие глаза. Они светились бледным светом и будто с удивлением смотрели на мир вокруг.
Десантники аж рты поразевали. И у меня, чего скрывать, отвисла челюсть. А Стас стоял перед нами, прислонившись к стенке, и с каким-то странным выражением оглядывал всех нас с головы до ног.
Потом он улыбнулся. И о Боже! Его кожа лопнула, и прямо посередине лица проступил кровоточащий шрам ото лба до подбородка.
Я шарахнулся назад и чуть не сел на задницу. Мои глаза отказывались верить в происходящее. Нет, нет, нет — кажется, твердил я в тот момент, качая головой, но скорее просто мычал, не в силах вымолвить и слова. Не помню. Другие же, судя по замешательству, находились не в меньшем шоке, чем и я.
