Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

И такой жутью ледяной пробрало по позвоночнику...

— Дай-ка я тебя осмотрю, государыня.

Устя в Бориса так вцепилась, всем ясно стало: мужа она от себя не отпустит. Адам только хмыкнул, Борису бровями показал, что все в порядке, он женщину и так осмотрит. А что делать?

Беременность!

У баб и так-то мозга мало, а в это время и последние мозги куда-то деваются. Так чудят... что там боярыня Степанида! Адам и не такое видывал, насмотрелся! А уж как родят, там и молоко в голову ударяет, что ли? Мужчинам бедным только выть остается, что тем волкам!

ДурЯт бабы, еще как дурЯт, и ничего ты с ними не сделаешь. Терпеть надобно.

— А вот мы сейчас сюда перейдем, на лавку, — заворковал Адам, помогая Борису поудобнее перехватить жену. — Вот, ляжем, ножки вытянем, дадим мне животик ощупать... хороший у нас животик, мягкий...

Устя и не сомневалась в том.

Она молодая, здоровая, да и сила у нее немалая, выносит она ребеночка и рОдит легко. Чтобы волхва плод скинула, тот мертвым быть должен. Или уж вовсе беда какая случиться должна, чтобы у волхвы и на себя-то жизненных сил не хватило.

Да и что она такого делала, когда призадуматься? В возке она легко ехала. Ведьма ей урон нанести не успела сильный, все на себя бабушка приняла. Вот потом....

Верхом она скакала, а и то — уметь надобно! Дурак и на ровном месте себе бед накличет.*

*— все сильно зависит от самого человека. Теоретически — можно, практически — смотрите анализы и свою физическую форму. Кто-то беременным и на параплане летал, и ничего так. Прим. авт.

Бегом бежала?

Так не слишком-то далеко и бежать пришлось. И вот с боярыней она сцепилась, но та ее не успела в живот ударить, просто старалась от себя оторвать, отбросить... а вот силы потом сколько Устя выплеснула? Но... когда бабушке плохо стало, у нее и кровь носом шла, и голова кружилась, а Устинье вроде как и ничего?

Усталость есть, это понятно, но в общем Устинья себя хорошо чувствовала, она молодая, здоровая...

— Все равно, государыня, я бы вам посоветовал выпить успокоительное и поспать лечь.

Разумность совета Устя признала, настойку валерианы выпила, а спать наотрез отказалась.

— Боренька...

— Я с тобой побуду, солнце мое, никуда не уйду. Никогда.

Устинья со скамейки встать попробовала, пошатнулась, в мужа вцепилась. Потом вспомнила...

— Нож!

— Вот он лежит, Устёнушка.

Устя на клинок посмотрела.

Помнила она эту рукоять алую, до последней черточки помнила. А потому...

— Боренька, это надобно будет кузнецу отдать. Чтобы разбили, расплющили, в мелкую пыль растерли да переплавили. — И уже мужу на ушко, потихоньку. — Ведьмин это клинок, жертвы таким приносят.

Боря на нож посмотрел с отвращением.

— И меня им заколоть хотели?

А чего тут непонятного, можно и не объяснять. Не просто ж так пришла к нему боярыня Пронская? Где она, кстати?

— Мертвая она, государь, — один из стрельцов отозвался.

Борис и разбираться не стал, что да как, рукой махнул.

— Ну и пусть ее, палачу работы меньше. Репьеву скажите, пусть займется. Устя, почему ты прибежала так?

— Мне сердце неладное подсказало, — Устинья врать не стала... почти. Ее ж не спрашивали, где она была, когда беду почуяла, — бросила я все и к тебе побежала... вот и успела чудом.

Борис вспомнил, как Устя на боярыню кинулась... да уж! Не иначе — чудом!

Еще б минута...

Нож рядом лежал, острый, из стали каленой, отблескивал синеватыми искорками, такой меж ребер не вонзится, а нырнет.

— Устёнушка... счастье мое!

— Боренька, не уходи, пожалуйста, побудь со мной?

Как было жене в такой мелкой просьбе отказать? Боря и не подумал даже.

— Конечно, любимая. Пойдем, ты полежишь, я рядом побуду.

Адам посмотрел одобрительно.

— Ежели что, государь, я тоже... рядом побуду.

Борис ему кивнул с благодарностью, и с супругой за дверь вышел. Ежели кто и обратил внимание, что государыня вся грязная, да растрепанная, то промолчал разумно. Длинный язык-то, говорят, с головой укорачивают, так лучше самому его прикусить. Целее будешь.

* * *

В своих покоях Устя в мужа вцепилась — не отдерешь.

— Полежи со мной, Боренька...

С супругой спорить государь не стал, послушался, рядом лег, обнял ее.

— Устёнушка, ты ведь не всю правду мне рассказала. Верно?

— Не всю. Не стала я при других, — Устя тихо говорила, чтобы никто не услышал, даже ненароком. — Я просто видела... ты, и нож этот, и у меня на руках кровь... мне так страшно было, Боренька! До безумия страшно...

— Бедная моя девочка.

И так это было сказано, что Устинья снова разрыдалась. От облегчения.

Все хорошо, успела она. Не зря она бежала, летела, не зря... в последнюю минуту, считай! Боря ее долго утешал, по голове гладил, как маленькую... он бы и от другого утешения не отказался, да Адам шепнул, что лучше не надо бы. И так государыне тяжело пришлось, ни к чему еще добавлять.

Кое-как добралась до палат государевых Агафья, услышала от лекаря, что произошло, и на пороге чуть не осела, за сердце схватилась. Все же и у старой волхвы был свой предел, и сегодня она его перешла необратимо. Ей Адам и занялся.

Илья только ругался, понимая, что когда б не Устя...

Все рухнуть могло бы. Вообще все. Основа спокойствия в государстве — преемственность власти, да правитель умный, а такого и нет покамест. Устя еще когда родит, ребеночек еще пока вырастет... восемнадцать лет Борису обязательно прожить надо, а лучше б и поболее.

Обошлось...

И Слава Богу! Любому, в какого б человек не верил.

Но нажрался Илья в этот вечер от души. Да так, что с утра обнаружил себя почему-то в лодке, на пристани, и долго думал, чего его занесло туда.

Хорошо еще, купаться не полез, а мог бы...

Злое зелье — вино.

* * *

К вечеру боярин Репьев пришел, государю доложился честь по чести.

— Допросил я боярина Пронского, и слуг его, и в палатах кого потребовалось, государь. Когда дозволишь рассказать?

— Дозволю, — Борис на жену посмотрел вопросительно. Устя уж успокоилась, а все равно за него цеплялась, да Боря и не спорил. Ему и самому рядом с женой спокойнее было. — Послушаешь ли, радость моя?

— Послушаю, Боренька. Самой интересно, отчего боярыня покушаться на тебя решила, да как во всем этом замешана оказалась.

Боярин Репьев на государыню покосился, но промолчал. И государыня Любава делами государственными интересовалась живо, и эта — интересуется... ну так что ж? Главное, с советами да указаниями не лезет.

А еще Анфиса говорила, государь у них с Аникитой на свадьбе быть обещался, и крестным отцом ребеночку стать. Как уж она добилась этого, не сказала, а только понял боярин, что с государыней Устиньей договорилась невестушка. Ну... когда так — и ему не в тягость что-то рассказать.

— Присаживайся, Василий Никитич, рассказывай, да кваску себе налей, когда захочется.

Боярин не отказался. И кваску плеснул, и выпил — устал он за день, почитай, и не присел ни разу.

— Дело такое, государь. Боярыня Пронская с невесткой своей близка была. Как овдовела Степанида Пронская, так и завела она полюбовника молодого. Уж прости, государыня...

Устя только рукой махнула. Вот уж нашел, чем удивить, и не такого она в монастыре повидала.

— А молодых любовников прельщать надобно. Или самой моложе казаться, или деньгами их улещивать, или еще чем, подарками дорогими...

И с этим согласны были присутствующие. Любовь — там уж понятно, не знаешь, кого полюбишь, а просто так, плоть потешить? Мало кто из парней молодых на такое бесплатно пойдет.

— Вот, невестка ей и помогала. Или боярыня — невестке радела. Сводила она невестку свою с теми, кому услуги ведьминские были надобны. Список я составил, государь, вот, приказал перебелить начисто.

— Оставь, почитаю потом. Что за услуги?

— Ох, государь. Кому зелье надобно было, чтобы у мужа... твердость повышалась. Кому наоборот. Кто для молодости себе зелья брал, кто и приворотными не брезговал... там отдельно те, кто яды у ведьмы заказывал.

— Оставь, посмотрю. Потом решать будем, кого казнить, кого помиловать.

— Вот, государь, боярыне Пронской от того и денежка шла небольшая, да вкусная, и зелья ей ведьма давала бесплатно. А тут ведьме-то и конец настал. Может, поплакала бы боярыня Пронская, да и смирилась, но тут у нее, как на грех, любовь приключилась. А от любви дуреют бабы.

Устя с этим и спорить не собиралась.

Дуреют?

Не то слово, как дуреют... и рука сама собой на живот легла. Прости, малыш, дура у тебя мама. А только ежели бы опоздала она сегодня, ей бы потом жизнь не в жизнь была. Все одно бы сошла она в могилу за мужем любимым.

— Уж прости, государыня, а только... захотелось боярыне к себе любовника присушить. А ведьмы-то и нет, и получается у нее, что ты ведьму в могилу свела.

Устя только головой покачала.

— Я-то почему?

— Самому бы знать хотелось, а только говорит боярыня, что с тебя все началось.

Устинья только головой покачала.

— С меня ли? Или с того, что Федьку они женить решили? Прости, Боренька, я бы и правда не побрезговала ведьму извести, а только меня там и рядом не было.

Борис только рукой махнул.

— Не обращай внимания, Устёнушка. А на меня-то боярыня зачем покушалась, али я тоже ведьму какую казнил, да и не заметил?

— Нет, государь. Ты на Устинье Алексеевне женился, а боярыня... слепому видно, что для государыни ты жизни дороже.

Тут уж покраснели все. И боярин, и Борис, и Устинья. А только говорить-то все равно надо...

— Вот потому, государь, на тебя и покушались. Подумала боярыня, что твоя смерть для государыни мучительнее всего будет.

— Не ошиблась...

Устя тихо-тихо шептала. Только Борис все равно услышал, и такая нежность его затопила...

Как же повезло ему!

Уж и не рассчитывал он на такое счастье, что его самого полюбят, ради него, не ради короны, не ради власти али связей каких... Усте он сам дорог, никто другой ей и рядом не надобен. И смотрит она на него сияющими глазами, и не играет. Таких, как боярыня Пронская, не обманешь, от них и захочешь скрыться, так не получится.

— Счастье мое...

Боярин Репьев откашлялся, царской чете напомнил, что не одни они в покоях.

Улыбнулась Устинья, пальцы с Борисом переплела.

— А нож у нее откуда, боярин?

— А тут другая история начинается, государыня. Ведьму-то извели, а дела ее поганые остались, никуда от них не деться. Ведьма эта, вроде как, чернокнижница. А чтобы книгу эту самую перенять, надобно было принести в жертву того, кто от рода чернокнижников останется. Чтобы, значит, через общую кровь, Книга хозяина поменяла.

— И принесли они в жертву сестру мою, Аксинью. Потому как Федор ведьме родственником приходился, хоть и дальним, и более от рода никого не оставалось.

— Верно, государыня.

— Догадалась я, боярин. Только Варвара Раенская могла мою сестрицу глупую из покоев увести. А боярыня Степанида тому способствовала.

— И снова верно, государыня. Раенские да Мышкины родня, хоть и дальняя, да и Пронские через ведьму... и всем им появление на свет новой ведьмы выгодно было.

— Неудивительно, боярин. Кто Аксинью-то сманил?

— Варвара Раенская сама не успевала везде, полетела она к Мышкиным, боярин Фома, хоть и собирался, а покамест боярышню в монастырь не отправил. Так Варвара ей и предложила ведьмой стать, за себя отомстить.

— Не пришлось долго уговаривать, — Борис поморщился даже. Вот ведь... Вивея и Устинья внешностью похожи очень. А только там, где Устинья сто раз подумает, Вивея без раздумий сделает. И совесть ее мучить не будет — с чего бы? Она ж достойна всего, в том числе и трона, и короны... и плахи. Вот куда бы ей самая прямая дорога.

— А боярыня Степанида тем временем к Аксинье отправилась. И увела ее из палат государевых. Две девицы, две дурочки...

— Не проще ли было Аксинье предложить Книгу приручить? Обиды и зависти у нее б на четыре Книги хватило?

— И про то я боярина да холопов спросил, государыня. Они видят много, только молчат а тут радость им выпала за все поквитаться. Не любили они Пронскую-то. Ни Евлалию, ни Степаниду. Как разговаривали Раенская с Пронской, так и решили, что Аксинья глупа слишком. Рано или поздно она б тебе во всем призналась, обида у нее временная, а привязанность к семье — постоянная.

Устя всхлипнула, лицом в ладони уткнулась.

— Ох, Аська...

Переглянулись мужчины, боярин головой покачал, потом я тебе, государь, все подробнее обскажу. Думали бабы, и кого, и как, да только Аксинья слишком уж глупой им показалась. Даже не в ее привязанностях дело, а просто, с дуррой свяжешься, так потом бед на расхлебаешь, лучше уж никакого друга, чем дурак.

— Дальше уж вовсе просто было. Степанида сестру твою, государыня, привезла, Варвара с Вивеей за Книгой заехали. Варвара от мужа знала, где та лежит, да и Любава говорила. Вивея Мышкина книгу в руки взяла, Варвара собой рисковать не хотела. Боялась она, что Книга разум ее сожрет, или еще как подчинит... знала и боялась. Так что Книгу Вивея брала, а Варвара... когда б что не так пошло, у них еще Аксинья была. Книга и ее признать могла.

— Стервы.

— Потом что-то не так пошло. Вроде как перехватили ведьм, да и уничтожили.

— А боярыня Степанида?

— Ее там и не было как раз. Ей любовник весточку прислал, она к нему и кинулась.

Устя только головой качнула.

— Столько боли, столько смертей... и ради чего?

Боярин Репьев только головой покачал.

— Дуры, вот как есть — дуры, государыня.

Устинья и не сомневалась.

* * *

Как боярин откланялся, она на Бориса посмотрела.

Муж ей влюбленным взглядом ответил.

— Устёнушка моя, радость моя...

— Боря... любимый!

— Я для тебя и правда жизни дороже?

Знал он ответ. А все ж... Устя ему навстречу потянулась.

— Я без тебя умерла.

И так это прозвучало, что у Бориса по спине холодок пробежал.

— Любимая моя, радость моя...

Сколько слов на свете придумано, а для того, чтобы чувства свои выразить, все одно их слишком мало будет. И смотрят двое в глаза друг другу, и понимают, что жизнь у них одна на двоих, и сердце на двоих одно, и дыхание тоже, не жить им друг без друга.

И губы встречаются, и руки переплетаются, и столько нежности в тихом шепоте...

Все у них еще будет.

И закаты, и восходы, и радости будет, и неурядицы, без которых жизнь не обходится, а только вспомнит Устинья, как могла мужа потерять — и замолчит.

Вспомнит Борис, как жена жизни своей не пожалела, на его убийцу кинулась — и тоже промолчит лишний раз. И поссориться им не удастся.

Все у них хорошо будет.

Глава 12.

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.

Вот сейчас я могу и назад оглянуться, и сравнить случившееся. И до конца разобраться, что в той черной жизни со мной сделали.

Ежели сравнивать начать, в той жизни мы с Федькой впервые на ярмарке переведались. Ни силы я своей не знала, ни воли не имела, ровно кукла была послушная. В этой жизни Федька меня сначала в подворотне увидел, где во мне сила полыхнула, а потом уж на ярмарке...тут похоже все шло. Только я уже была другая. Совсем другая.