Тени потерянного будущего. Общий файл

Джеймс сделал свой ход, дальше осталось довести дело до конца. К сожалению, отвлекли дела. И после решение мелких организационных проблем, которые закончились началом войны между разделенными Штатами в Северной Америке, Фриман неожиданно вызвал его на личный разговор.

Впервые за два года.

Ульрих подавил в себе все эмоции, какие могли возникнуть. Он машина, и будет играть эту роль, больше ничего. Фриман не должен ничего заподозрить...

Бывать в этом бункере, построенном всего за месяц с помощью инопланетных друзей, Джеймс бывать не любил. Тяжело было видеть столько всего грандиозного, и как оно валяется здесь, без какой-либо возможности использовать все во благо людей. Бывший изобретатель внутри Ульриха просто кричал от безысходности.

Но ничего не оставалось. Равно как и нельзя было отказаться от разговора, даже если бы очень захотелось.

— Я бы не стал отрывать тебя от дел. Но прошло уже достаточно времени, а этот разговор рано или поздно должен был состояться, — Фриман, который возился в своей мастерской с какой-то новой игрушкой, изобретенной пришельцами, выглядел расслабленным.

И стоял к Ульриху спиной. Разумеется, ему неведом страх смерти.

Но как легко поднять руку и убить его. А потом уничтожить тело, чтобы оно не могло больше восстановиться. У него хватит на это времени. Но что дальше? Ничего. Организация пожрет сама себя, инопланетяне захватят планету, и перестроят ее под себя. Человечеству если и будет место, то лишь в качестве подопытных крыс. Им будет мало двух десятков, чтобы восстановить популяцию. Придется выращивать себе подобных или делать из людей. В конце концов и под руководством Фримана так оно и будет. Поэтому его смерть лишь ускорит неизбежное. Если только не найдется еще одна Синовац, которая уничтожит пришельцев, не соблазнившись их возможностями.

— Ты знаешь, что произошло с Ахметовым?

— Я ему не нянька. Он может заниматься чем угодно. Мы виделись относительно недавно. А что?

Неужели он пригласил его именно за этим?

— О чем вы говорили в последний раз? — Фриман закончил возиться с устройством, которое отдаленно напоминало человеческую голову.

— Он нес какой-то бред про Кирилла, про то, что он должен был занять когда-то твое место. Поэтому ты специально его убил, — Ульрих прекрасно выдерживал ноту, придраться не к чему.

— И?

— И? — переспросил Джеймс.

— Что ты об этом думаешь? — Фриман обернулся.

У него не было его коронной ухмылки, снисходительного взгляда. Разговор был серьезнее некуда.

— Это ваши с ним дела, меня они нисколько не касаются, — отрезал Ульрих.

— Да, верно. И мы решили наши дела. Ему пришлось уйти в отставку. Потому что он сразу сказал, что собирается плести против меня заговор. Он говорил о чем-то таком?

— Говорил, — Ульрих показывал полное безразличие. — Но человек, который не в себе, и кого мучают фантомные боли, может наплести все, что угодно.

— А тебя эти боли не мучают?

К чему такая забота?

— Нет. Системы — это отличная замена оригиналу.

— Это хорошо, — Фриман подошел ближе. — Но все-таки...

Ульриху понял, что Фриман все знает. От него ничего не может укрыться. Значит, его 'отправят в отставку', как Ахметова...

Впрочем, смерть — это не страшно. Нет смысла жить в мире, который будут строить не люди.

— Я чувствую, что ты мне не доверяешь, — каждое слово звучало вкрадчиво, словно хотело проникнуть не только в сердце, но и под железо, которое Ульрих таскал на себе.

— Не до конца.

— Это уклончивый ответ. Мне нужен ответ честный, — в этот момент не было смысла что-то скрывать, все кончено.

— Не доверяю.

— Это правильно, — вопреки ожиданиям, Фриман усмехнулся. — Нельзя доверять никому, даже самому надежному союзнику. Только приглядывая друг за другом, мы можем продолжить свое существование. Я несколько раз утаивал от тебя правду, устраивал сюрпризы...

— Нет, дело не в этом, — Ульрих пошел ва-банк.

И стоило признать, он смог удивить своего босса. Тот был очень заинтересован и жестом велел продолжать.

— Ты знаешь, как была коварна Локи лучше меня. С чего мы можем доверять этим чужакам?

— Я им не доверяю, Джеймс. Они для меня настолько же чужие, как и мы для них...

— Ты настолько восторгался Милькеадесом, что создал для него целую усыпальницу. Может, ты не делаешь вокруг него культа, но лично для тебя он мессия...

Фриман рассмеялся. От всей души. И даже отошел обратно к столу, чуть сгибая от смеха.

— Ульрих, я всегда был уверен, что тебе были чужды человеческие эмоции еще до несчастного случая с тобой... но... — он вытер настоящие слезы, что появились у него от смеха.

Но Фриману удалось быстро принять серьезный вид.

— Но все не так. Милькеадес покоится там, потому что его тело представляет интерес для науки. А я не хочу, чтобы моего друга препарировали. Даже если это поможет выжить человечеству. Разве что в самом крайнем случае... к счастью, мы обошлись без этого. Видишь, я просто по-своему сентиментален? Не думаю, что это преступление. Для своего настоящего друга ты бы не сделал тоже самое?

Да, будь у него настоящие друзья, Джеймс бы это сделал. Ибо даже ради Фримана, еще до всего, когда он по-настоящему его боготворил, то не обеспечил бы таких же почестей.

Но слова насчет того, что у него не было эмоций до получения железок... с чего такой вывод? И вновь эта мысль, что Фриман опять прав. Каждое общение с ним разбивается об эту стену железной правоты... как с этим бороться?

— Милькеадес не был другом ни тебе, ни человечеству. Он лишь делал то, что выгодно его расе, — Джеймс хотел хоть как-то по-настоящему задеть Фримана.

Нет, тот не убьет его. У него нет ничего на Джеймса Ульриха, свою правую руку. А просто по прихоти самопровозглашенный лидер человечества ничего не делает.

— Возможно, — вновь вопреки ожиданиям, реакция была непредсказуема — Может, просто я считал его другом, а он преследовал свои шкурные интересы. Но посуди сам. Он единственный, кто хотел, чтобы человечество выжило. А потом мы стали одним народом. То, что он сделал... его жертва... это спровоцировало гражданскую войну. Подумай, Джеймс, войну у высшей расы. Они не поддались эмоциям, о нет. Но они были вдохновлены его поступком. Который не укладывался в обычную логику. Только за это я уже готов восхищаться им. Хотя он делал и некоторые вещи, которые мне не совсем нравились... но мир нельзя так просто делить. Нельзя делить существ...

— Зато можно их спасти. Ты уверен, что все твои планы на будущее не продиктованы ими? Что они не заразили тебя своей необычной логикой, и теперь ведут всех нас во тьму? — теперь они докопались до сути, и Ульрих был готов идти до конца.

Фриман словно задумался над этим вопросом. Нет, он не мог задуматься, у него всегда был готовый ответ. Но в этот раз молчание продлилось не одну минуту.

— Нет. Это исключено, — похоже, он анализировал все разговоры с пришельцами до последнего. — Но ты правильно делаешь, что задаешь вопросы. Это значит, что тебе не все равно.

— Мне не все равно, — повторил за ним Ульрих.

— Что же до спасения остальных... мы делаем все возможное. Возможно, даже я не доживу до столь знаменательного момента...

— Зачем нужна война во всей Евразии? — спросил напрямую Джеймс.

— Ты боишься за свою семью?

— Мне плевать на Скандинавский союз, — Ульрих уклонился. — Зачем там война?

— Потому что иначе половину государств сожрут внутренние противоречия. Та война, что планируется, поспособствует объединению...

К такому цинизму пришлось привыкнуть уже давно, но сейчас словно что-то надорвалось.

— Что это даст?! Как это приблизит нас к общей цели?! Почему не исправить внутренние противоречия?! Что нужно людям? Ресурсы? Так у нас есть технологии, что избавят их от этой нужды. Деньги? У нас есть рецепты, как улучшить экономику, сделать счастливыми всех. Что людям еще не хватает?

— Им всегда будет чего-то не хватать, Джеймс, — Фриман ответил спокойно, но в голове звучала горечь. — Это будет бесконечный круг, пока не будет новая война, которую мы уже не сможем контролировать. Больше половины наших разработок можно использовать, как оружие. Но здесь как с атомной энергией... есть мирный атом. А есть бомба, которая сметает все, на своем пути. Ты доверишь эти технологии? Мы не сможем за всем уследить, за каждым... приходится идти на жертвы. Иначе их будет еще больше. И тогда мы уже сможем потерять все. Разговор окончен, мой друг. Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь.

— Я понимаю... — сдался Ульрих. — Но не согласен...

— Всем приходится принимать тяжелые решения. Главное, чтобы ты был готов нести за них ответственность.

Кому, как не бессмертному выродку об этом говорить?

Раз разговор был окончен, Джеймс медленно пошел к своему самолету, ожидая в любой момент появление команды ликвидации. В первую очередь из гвардии Фримана...

Но ему дали уйти. Значит, он каким-то непостижимым образом прошел проверку. Это уже стоило хоть чего-то.

12 мая. 1957 год.

Милькеадес не давал себя снимать, максимум, что можно было увидеть, так это обычную человеческую тень. Порой записи представляли из себя черный экран с плохим звуком. Но для чуткого слуха киборга было несложно разобрать все слова.

Неизвестно, зачем была сделана эта запись. Возможно, это было условием организации Милькеадесу. А тот не стал возражать, потому что для незнающего человека это все не более, чем какой-то бред.

Особенно в те далекие времена.

Первые пленки ничего полезного не дали. Все те же планы, обсуждения, договоры. А вот дальше стало интереснее...

— Вам нужны еще кандидаты? — это был голос Эйзенхаура.

Все, что было до этого на пленке, разобрать было невозможно.

— Нет, у меня есть трое кандидатов для экспериментов. Но, на всякий случай, лучше ищите дальше, — Милькеадес говорил ровным и спокойным голосом, очень располагающим к себе.

Ульрих долго не мог поверить, что где-то слышал этот голос... и не когда-то давно, а совсем недавно. Лишь после десяти минут он понял, что тембр и интонации больше чем наполовину совпадали с тем, как говорил Фриман.

— Каковы шансы на успех?

— Невелики. Ваш вид еще не готов. Но это будет первым шагом. А мне нужны помощники, которые будут со мной достаточно долго.

— Вы можете исцелить меня... — напряженно напомнил президент.

— И как вы предстанете перед своим народом? А для работы в тени вы не подходите, простите меня за прямоту. Тем более, я не могу просто так вернуть вам молодость. У вас на планете нет нужных веществ, с вашей Луны мы их тоже достать не сможем, а дальше вы попросту не долетите. Почему мы движемся так медленно? Потому что половина наших примитивных технологий требует ресурсы, которых нет в Солнечной системе. Поэтому не требуйте от меня невозможного, мистер президент.

Ох, как Джеймсу была знакома эта манера общения. Вряд ли, разумеется, Милькеадес и ему подобные могли выработать разное произношение на английском. Ведь они все-таки большей частью телепаты, голосовые связки у них остались для ситуаций, когда невозможно использовать телепатию. В первую очередь, на войне. По крайней мере, такова была теория. Фриману при тесном общении с пришельцами было виднее.

На этом запись обрывалась. Видимо, Эйзенхауэр смирился со своей судьбой.

8 января. 1958 год.

— Как ты себя чувствуешь? — в этот раз камера показывала обычного шестнадцатилетного парня.

В нем сложно было узнать будущего Фримана. Это был невинный подросток. Что же они с ним тогда сделали? Похитили? Инсценировали его смерть? Или же просто сказали счастливым родителям, что их сын отправляется служить их стране и приведет их в светлое будущее? Впрочем, парень просто может быть сиротой, это всегда удобно.

Взгляд исподлобья с его стороны был полон недоверия. Но никакого гнева. Он здесь отчасти по своей воле.

— Я не понимаю, зачем все это...

— Это ничего. Когда все закончится, ты сможешь узнать гораздо больше, и у тебя больше не будет проблем с памятью.

Проблем с памятью? Значит, Фриман был болен? У него были отклонения? Это многое объясняло, почему так сложно было найти кандидатов. Похоже, что-то мешает обычным людям стать бессмертными.

— Теперь...

Дальше запись обрывалась. Видимо, Милькеадес проводил какие-то психологические теста, ибо вокруг в темной комнате не было никаких медицинских инструментов.

12 марта. 1958 год.

Фриман изменился. Исчезли волосы, на голове были шрамы от трепанации. Шрамы на руках и ногах... грудь была прикрыта больничным халатом, но можно было не сомневаться, его всего резали.

— Доктор... — он обращался к Милькеадесу, похоже, не зная, что тот инопланетянин.

— Что ты помнишь?

— Я помню всю. С самого детства. Точнее, с рождения.

— Отлично, это большой прогресс. Но твоя память — это только начало. Как твои успехи с учебой?

— У вас на руках результаты теста, — хмуро напомнил парень, словно Милькеадес оскорбил его интеллект.

— Верно. Но мне нужно твое мнение. Что ты об этом думаешь?

— Я сделал все правильно, там не может быть ошибок.

— Ты прав...

Ульрих приостановил запись и задумался. Неужели так Милькеадес прививал Фримену чувство собственной правоты? Нет, вряд ли. Так долго он бы не продержался. Только критически оценивая себя, можно добиться наилучших результатов. Да и те несколько минут, когда он думал после вопроса Джеймса про манипуляцию над ним... Фриман действительно размышлял, а не просто играл перед скромной публикой.

Дальше не было ничего особенного. Ульрих всегда ждал до самого конца, ожидая, что будет что-то важное. Но такого не случилось.

29 октября. 1962 год.

Последняя кассета. Джеймс уже решил для себя все, но предпочел знать все части паззла. Будто сможет дать себе оправдание за то, что придется сделать позже...

В этот раз президент Кеннеди разговаривал с Милькеадесом. Там присутствовала еще кто-то, в генеральском мундире, но не американец. Русский? Похоже на то. Организация уже охватила обе сверхдержавы.

Возможно, так туда и попали кассеты после смерти Милькеадеса. Их перевезли туда вместе с другими архивами. Был ли тогда Фриман у власти или же до сих пор оставался пешкой?

— мы... не может доверить наши жизни в будущем этому мальчишке, — возразил рассудительный Кеннеди.

— Это не мальчишка больше, мистер президент, это нечто большее. При всем уважении к человечеству, но человек склонен предать или поменять взгляды. Он — не сможет. Даже если сильно захочет.

— Значит, он машина? — поднял бровь президент.

— Нет. Он способен на эмоции, но он не будет ими руководствоваться при принятии решений. Организации нужна четкая и продуманная политика, которая не будет меняться на протяжении столетий, если мы все хотим выжить.

Дальше звук испортился, но было видно, что Кеннеди не согласен. Вот и еще одна официальная причина, почему его так скоро и непрофессионально ликвидировали. Вернее, все хотели думать ,что это непрофессионально. Всегда проще обвинить правительство, когда оно действительно ни причем.