— Зови сотников! — буркнул Ратьша. — Поели уж, наверное. Пусть сюда к нам за стол идут. А сам... Сам бери этих двух, — он кивнул на княжичевых меченош и идите, поешьте. Голодный, чаю, с утра?
Первуша виновато улыбнулся и кивнул.
— Ну, чисто глуздырь, — попенял Ратислав. — Беги уже!
Сотники подошли в скорости, видно есть закончили давно и только ждали зова воеводы. Расселись за столом напротив Ратьши, княжича и Гунчака. Пятеро были из сотен, приведенных в Рязань Ратиславом, шестой начальствовал над полутора монашескими сотнями. Ратьша с интересом, без всякого стеснения начал его разглядывать — новый человек, а с ним в бой идти, какое тут стеснение. Монаший сотник, впрочем, тоже на Ратьшу смотрел внимательно, со странным выражением на лице, и вопреки тому, как водится, у слуг божьих, очи долу не опускал.
Лицо монаха воеводе было смутно знакомо. Где-то когда-то он его определенно видел. Но было то давно. Лицо худощавое с темной обветренной кожей, глаза серые с хитроватым прищуром, нос крупный хрящеватый, темно-русая борода до глаз с изрядной проседью. Тело под панцирем, чувствуется, крепкое, жилистое — тело воина. И даже воина не бывшего. Не иначе из монастырской стражи чернец. Но где же он его видел? Нет, не вспомнить. Должно, давненько то было.
Пятерых войсковых сотников Ратислав помнил. Помнил даже их имена. Трое до Воронежской битвы ходили в полусотниках. Видно, гибель множества начальных людей в той битве позволила им подняться. Но вои были добрые, место свое заняли по праву. Двое оказались сотниками из старых. Тоже ничего плохого о них воевода сказать не мог.
— Сказывайте, сколько воев в сотнях, как с оружием? — после недолгого молчания произнес Ратислав.
Первым начал отвечать самый старший — Епифан, дородный муж к пятидесяти годам. Из старых гриденных сотников. Сотником был уже не менее десяти лет. Когда Ратьшу только в новики определили, тогда его и назначил Великий князь. Погладив сивую бороду, почти лежащую на объемистом животе, Епифан гулким, как из бочки голосом, сказал:
— Восемь с десятков ровно у меня. Все вои справные. Семь десятков — великокняжьи гридни. Остальные прибились. Кто из гридней удельных, кто из детских боярских. Но про этих тоже ничего плохого не скажу. Брони, оружие в порядке. Стрел по два тула в княжеской оружейной выдали. С заводными конями плоховато. Не у всех даже по одному имеется, — Епифан замолчал, повел могучими окольчуженными плечами.
— Ну, заводные нам теперь вряд ли понадобятся здесь за стенами, — кивнув, отозвался Ратьша. — У тебя что? — спросил он у второго старого сотника Бирюка.
Старым тот был только по сроку службы в сотниках. Лет восемь, если Ратислав правильно помнил. Годами же Бирюк едва перевалил за тридцать. Лихой был гридь в свое время. И умом не обижен. За то и возвысил его князь Юрий.
— У меня почти полная сотня, — ответствовал сотник. — Без двух человек. Правда, гридей едва половина, остальные кто откуда. Коломенские, муромские, пронские. Из детских в большинстве. Полтора десятка оружны так себе: панцири плоховаты, клинки то ж, щиты побиты. Копий совсем нет. Но с копьями у всех — беда.
— Да-да, — загомонили разом все сотники кроме монаха. — С копьями беда.
— Подрастеряли в боях да от погони уходя, — добавил, когда все затихли, Епифан.
— Про копья с князем поговорю, — кивнул Ратислав. — Народу вооружили много, но может, найдет еще в кладовых запас. Хотя, на стене с мечом драться и сподручнее, но все равно спрошу, а то, кто знает, как оно там сложится.
— У тебя как с этим? — спросил Ратша у чернеца-сотника. — Прости, не знаю твоего имени-прозвания.
— Иоанн во Христе, — ответил тот хрипловатым голосом. — А в миру когда-то кликали Прозором. Так и называй, воевода, коль ноне опять кровь лить нас Владыка определил.
Вот опять! Ведь слышал же имя это когда-то, подумалось Ратьше. Наморщил лоб, вспоминая. Нет — ускользает... Монаху же ответил, внезапно загораясь злостью, оттого ли, что не вспоминалось, где встречались с чернецом, оттого ли, что тот смиренен излишне.
— Кровь ты будешь лить нехристей-агарян, кои в нашу землю с войной пришли. Вишь, столбы дыма по всей округе? Это города, села да деревни горят! Людей под стенами видел? Что с ними татарва делает, знаешь? Нет? Так, поди, посмотри!
— Слыхали, в Засеребрянье стычка была, — все так же гулко подал голос Епифан. — Бают, и ты там с половчанином был. — Сотник кивнул на Гунчака. — Кто чего толкует. Может обскажешь сам, боярин?
Злость погасла. Вовремя вмешался мудрый сотник: ссориться перед боем с тем, кто тебе будет спину прикрывать — последнее дело. И чего разошелся? Ну а и тот чего тоже со своим: "не убий", "не укради". Нашел время! Однако отвечать было надо: все сотники и монах в том числе, воззрились на Ратьшу. С азартным любопытством уставился на него и княжич Андрей. Хвалиться особо было не чем, и воевода коротенько рассказал, что с ними приключилось у Соколиной горы.
— Да... — протянул чернец. — Сильный супротивник татары.
— Ничего, — стараясь сдерживать опять вспыхнувшую было неприязнь, ответил Ратислав. — Умирают, как и все люди. Голова одна, не две. И цвет их кровушки я уже повидал. И не только я один. Ладно. Давай дальше. Что у тебя, Дарко? — решил он пока оставить чернеца, и перейдя к следующему своему сотнику.
Дарко был из бывших полусотников. Молодой, меньше тридцати весен. Воин добрый. У него под прапорцем оказалось восемь десятков без одного человека. Великокняжьих гридней три десятка, остальные — с бору по сосенке, но все с оружием и в неплохих бронях.
У следующего новоиспеченного сотника Власа воев девять десятков с половиной. Тоже прибившихся кто откуда. И у последнего бывшего войскового пятидесятника, а теперь сотника Гаврилы имелось девять десятков и еще трое. У этого великокняжеских гридней имелся всего десяток. С вооружением дело обстояло хуже всех.
Да... Не минешь — придется идти на поклон к Корнею, просить воинскую сброю. Ведь наверняка приберег прижимистый княжий тиун какой-никакой запасец на всякий случай. Вот только захочет ли дать? Ну да ладно, упросим — всегда с ним ладили, поладим и теперь.
— Понятно... — протянул, помолчав, Ратислав. — Ну а ты чем порадуешь, все же, мил человек? — обратился он к Прозору, епископскому сотнику.
— Под моей рукой полная сотня и еще четыре с половиной десятка людей, — ответствовал чернец. — Все конны и оружны. Хорошо оружны, — добавил, чуть помолчав.
— Это да, видел, — согласился Ратьша. — Оружны, слава Богу. Или, пожалуй, скорей, слава стараниям епископа Евфросия.
— И его то ж, — чуть усмехнувшись, согласился Прозор. — Но и вся братия монастырская старалась. И не только нашего монастыря.
— Понятно-понятно, — поморщился Ратьша. — Так сколько же это получается, — потер он лоб тыльной стороной шуйцы. — Повторите каждый, у кого сколько.
— Не надо, воевода, — подал голос княжич. — Я счел уже. Четыре сотни и полусотня без пяти человек воев. Ну и монастырских сотня и тоже полусотня без пяти. Всего выходит шесть сотен без десяти воинов.
— Шустер ты цифирь считать, княжич! — восхитился Епифан. Уж искренно восхитился, или подольститься решил? Не понять.
Щеки Андрея вспыхнули румянцем от похвалы.
— Молодец, отрок, — тоже счел нужным похвалить смышленого княжича Ратислав. У него-то со счетом во времена оны не ладилось, за что и получал от учителя-монаха частенько березовой каши. — Значит шесть сотен у нас. Давайте теперь подумаем, куда их поставим. В какой части города. Делить ли будем, купно ли держать... Кто как мыслит? — Ратислав обвел взглядом собравшихся начальных людей. Говорить первым никто не спешил. — Ну так кто первым слово скажет?
Первым молвил Епифан. Опять по старшинству. Вот только путного ничего не сказал. Погладив бороду, изрек:
— Ты воевода, тебе и решать...
— Понятно, — усмехнулся Ратьша. — Еще кто скажет?
Войсковые воеводы молчали, гуляя глазами по столешнице. Сказал неожиданно для Ратислава Прозор:
— Надо плясать от того, в какое место города татары бить будут.
Ратьша кивнул, подбадривая: исполнителей его воли хватает, а надо что б понимали, что делают, для чего, чего делать будут, если его Ратьшу убьют. Кивнул еще раз.
— Давай, давай, говори, слушаем тебя.
— Так вот, — продолжил монах, — если рассудить, то на откос татары точно не полезут: высоко, круто, скользко. Там от них и малые силы отмашутся. Кром тоже хорошо укреплен. И откосами, и стенами. Да и возьмут его, что толку — меж ним и Средним городом Межградье, а через него перелезть тоже не просто.
Прозор, кашлянул, прочищая горло. Продолжил.
— Со Средним городом то ж мороки много: с одной стороны — окский откос, со второй — Межградье, с третьей — овраг с Серебрянкой. А коль и возьмут, меж ним и Столичным градом стена и ров.
Прозор замолчал, огляделся. Все его внимательно слушали. Ратьша опять покивал подбадривающе.
— Так что получается, силу пробовать они будут на Столичном граде. И, видать по всему, с Исадской стороны. С юга если и ударят, то только разве у Южных ворот, где низко. Там могут...
Епископский сотник опять замолчал. Подождав немного и поняв, что продолжения не будет, Ратьша сказал:
— Что ж, резонно. Я тоже мыслю, что ударят по Столичному граду с юга, или с восхода. А, может, и там, и там — воинов у татар много, на все хватит. Потому делать будем так: разделимся на три части. Одна будет стоять у Южных ворот. Где-нибудь у Успенского собора. Пойдешь туда ты, Прозор со своими полутора сотнями. Делить вас не буду. Начальником над людьми тебя оставлю. Человек, как понял, ты бывалый и воины твои тебя знают. Теперь с остальными.
Ратислав повернулся к пятерым войсковым сотникам.
— Епифан с Гаврилой встанут близ Исадских ворот. Старшим — Епифан. — Грузный сотник кивнул. — Бирюк и Влас близ Ряжских. Старший Бирюк. — Кивок. — Себе оставляю сотню Дарко. Помогать буду тому, у кого совсем жарко станет. Место себе определяю близ пресечения Борисоглебской улицы и Ряжской. Оттуда смогу быстро помощь оказать любому из отрядов. Дальше... — Ратислав взял глиняную кружку со сбитнем, отхлебнул, поморщился — остыло. Продолжил:
— Сносится будем через посыльных, потому начальным под рукой не менее трех воинов свободными держать и при добрых скакунах. Лошадей с собой на место берите обязательно. Что б у каждого была — может статься во многие места поспевать придется. И места могут оказаться не близкие. Это мы так рассуждаем, куда татары ударят, а что они кумекают, кто знает.
Ратьша помолчал. Оглядел сотников. Спросил:
— Ясно ли?
— Ясно, воевода, — закивали те.
— Ну, а раз ясно, нечего тянуть. Собирайте людей, берите лошадей и двигайтесь по назначенным местам — вдруг приступ. Хоть хан Гунчак и говорит, что пока изгородь вокруг града татары не возведут, на копье его пробовать не будут, но кто знает. Береженого бог бережет.
Воеводы, кроме Дарко, поднядись из-за стола, отдали легкие поклоны.
— Ступайте, — кивнул им Ратьша. Добавил уже вслед. — С оружием попробую договориться. На постой встанете, где понравится — чаю, потеснятся хозяева за ради защитников. С готовкой снеди распорядится тиун. Пришлет к ужину баб-кашеварок.
— Вот это славно, — расплылся в улыбке Епифан, славившийся своим чревоугодием. — Горячая еда — первое дело для воина.
Сотники вышли, скликая своих людей из гридницы. Вои, поднимаясь из-за столов и вставая с пола, застеленного соломой, потянулись за ними. За столом остались Ратьша, Дарко, Гунчак и княжич Андрей. Меченош из-за двигающихся к выходу воинов видно не было. Видать уселись куда-то за дальний стол. Ждать их не пришлось. Подбежали, встали рядом, ожидая распоряжений. Первуша и второй меченоша княжича, тот, имени которого Ратьша не знал, что-то дожевывали.
— Опять не поел толком, — обращаясь к Первуше, недовольно буркнул Ратислав. — Иди доешь, не горит.
— Не, я все, — мотнул головой парень. — Наелся. — И в доказательство своих слов похлопал себя по животу.
Глава 20
Выйдя на улицу, сразу окунулись в сумерки — короток зимний день. Княжий двор озарялся бьющимся под ветром пламенем факелов. А заходили в гридницу, тихо было, подумал Ратьша, кутаясь в подбитый мехом плащ. Мороз, да еще и ветер... Сразу вспомнились русские невольники, работающие сейчас под стенами города. Без нормальной зимней одежи, без обогрева. Да и без еды, скорее всего. По спине продрало холодом, а в душе всколыхнулась ярость.
Во дворе стояла все та же сутолока, что и днем: бегали посыльные, бестолково толкались ополченцы, видно получавшие оружие из княжеских запасов, садились наконь люди сотника Дарко. Садились, становились по въевшейся в кровь привычке по двое и шагом выезжали со двора. К Ратиславу подъехал Дарко.
— Так мы встаем на пересечении Борисоглебской и Ряжской? — переспросил он, сдерживая гарцующего, застоявшегося коня.
— Там, — кивнул Ратьша. — Дворы для постоя подберите попросторнее. Кони что б были всегда под рукой.
— Понял, — кивнул сотник и дал шпоры жеребцу. Тот приподнялся было на задние ноги — горяч, но усмиренный ударом кулака промеж ушей, встал на все четыре и вскачь понесся со двора, распугивая ополченцев.
Ратислав направился к коновязи, но не доходя, встал, обернулся к идущим позади Гунчаку, Андрею и меченошам.
— Поднимусь, пожалуй, в княжьи покои, доложусь чего сделали, может, какие еще распоряжения князь Юрий отдаст. Ну и новости узнаю. — Глянул на княжича Андрея, сказал ему. — Коль чего надо с собой взять, поднимись к себе, возьми. Кто знает, как сложится, может так нажмут татары, что и до терема выбраться времени не станет. Вас тоже касаемо, — это уже остальным. — Встречаемся здесь у коновязи через час где-то.
Сказал и пошел к большому теремному крыльцу. На полпути оглянулся. За ним увязался Гунчак.
— А тебе что, взять с собой больше нечего? — не слишком ласково спросил Ратьша. — Иль Великий князь тебе покоев не выделил?
Половец смешался, встал, пробормотал обиженно:
— Выделил. Почему не выделил. Хорошие покои, теплые, светлые. Просто тоже хотел послушать, что князь скажет.
— Не все знать должны, что мне князь Юрий поведает, — жестко, глядя прямо в темные глаза половца, отрезал Ратислав.
Лицо Гунчака дернулось, но хан поборол себя, склонил голову, ответил:
— Понял, воевода. Пойду к себе.
— Ступай, — Ратьша начал подниматься по ступеням крыльца уже один.
Князя ни в покоях, ни в тереме не было. Сказали: на стенах Юрий Ингоревич со всеми свитскими и воеводами. Не было в тереме и Великой княгини с дочерьми и приближенными. Эти в Спасском соборе. Молятся за спасение стольного города и его жителей. Там же епископ Евфросий. Княжий терем оказался непривычно пуст. Изредка попадалась в полутемных переходах и коридорах спешащая по своим делам, торопливо и как-то испуганно кланяющаяся прислуга. Редкие стражники стояли у закрытых дверей.
Ратьша возвращался от княжьих покоев не торопясь — сам же отпустил своих людей на целый час. Что теперь, стоять и ждать их на морозе? Разве сходить в свою каморку, поглядеть, что еще прихватить с собой? Так там Первуша этим делом занимается. Сообразит, чего брать лучше его — Ратьши. Проходя мимо лестницы, ведущей наверх в покои княжны Евпраксии, Ратьша невольно замедлил шаг. У лестницы стоял совсем молоденький страж, с легким пушком вместо бороды, весен восемнадцать исполнилось ли? Но в доброй сброе, с мечом на поясе, тяжелым пехотным копьем в руке. Воевода остановился напротив — хорош! Спросил просто так, на всякий случай:
