Ответный удар Копья Хаоса разбил Абсолютный Ужас Ангела, но, как и в прошлые разы, не сумел повредить его плоти, перенасыщенной силой Света. Следом через прореху в защите рванулась нагината Аски-тян... и бессильно звякнула по броне.
— Химмельгеррготт! — воскликнула рыжая. — Свинская собака в три прогиба! Чертов броненосец!
Ответный удар Сандалфона отбросил нас от Ангела. Из перебитой трубки под пробитым внешним слоем брони Красной ударила струя охлаждающей жидкости. И это навело меня на мысль...
— Аска-тян, отступай! — приказал я.
— Нет! Я... — ну вот какой была — такой и осталась. Совсем не меняется...
— Немедленно! — хлестнул я по ее сознанию суггестией. И теперь-то Аска подчинилась прежде, чем успела задуматься. — Подключишь новый кабель и вернешься. А я пока тут... потанцую.
Бегущая Ноль Вторая дернулась было обратно, но тут мой приказ подтвердила Мисато-сан, и Аска-тян понеслась, напрягая все силы своего Евангелиона. Впрочем, видения давали однозначный результат — она успеет подбежать к станции зарядки прежде, чем остановятся, и ей сумеют подсоединить новый кабель. Вот с возвращением — ответ был бы не столь однозначен... если бы он был мне зачем-либо нужен.
Убедившись, что Аска-тян достаточно далеко, я обратился к запретному колдовству хаоса. Саа поплыли у меня перед глазами, а в разуме почти неслышным громом зашелестел шепот варпа. Реальность вывернулась кошмарной грезой, на мгновение совмещая крохотный участок материума то ли с Анафемой, то ли с самим запретным для смертных Застывшим Сердцем Вопящего вихря. Оттуда в раскаленного Ангела ударила струя жидкого гелия при температуре в считанные доли Кельвина. Столкновение столь противоположных сил вызвало серьезный взрыв, расколовший неуязвимую дотоле броню Ангела. Но гораздо хуже был удар не по физическому тело, а по сияющей душе Сандалфона. И только почувствовав, как этот огонек погас во тьме варпа, я позволил себе потерять сознание.
Где-то
Девид Джозеф, Посвященный девятого круга Истины, Учитель, замыкающий Светлый Круг, тот, кого его соратники и ученики именовали Высочайшим, был занят крайне серьезным делом. Он ждал. Ждал известий от ритуальной группы, стоящей сейчас в заклинательном зале, чтобы ни капля Силы не была потеряна. Ждал известий от агентов в НЕРВ и ЗИЭЛЬ. На величественном лице Высочайшего не отражалось и следа тяжких мыслей, обуревавших его в этот момент.
План, величественный и прекрасный План, долженствующий принести наибольшее возможное благо для наибольшего числа людей, план, ради которого он уже пожертвовал любимой, погибшей вместе с экспедицией Кацураги, Родиной, превратившейся в ледяную пустыню, и собственной душой, отягощенной бесчисленными смертями, завис на грани разрушения.
Где-то в начале работы в расчеты закралась ошибка. Крохотная и не замеченная даже пророками Круга, она вполне могла оказаться роковой. И, что самое худшее, Девид не видел никаких возможностей для ее исправления. Глупец Четвертый, которому еще больший глупец Прозревающий (даже здесь, в самом защищенном помещении, находясь наедине с самим собой, исключительно в собственных мыслях, Девид использовал только кодовые имена: он не мог позволить себе даже малейшей небрежности) рассказал о проблеме — попытался устранить ее. И, разумеется, не будучи наделен истинной мудростью и пониманием происходящего, он сделал только хуже. И Первый вместе с Пятым весьма своевременно (чтобы не сказать — позже, чем надо бы) озаботились тем, чтобы исключить влияние прошлого Четвертого на происходящие события. Так что, как нельзя — уже стало достаточно очевидно. Но вот как надо — это вопрос, конечно, интересный...
Хорошо еще, что Икари Гендо считает своим противником именно ЗИЭЛЬ, а о самом факте существования Светлого круга его в свое время не удосужились информировать... хотя были и некоторые оптимисты, считавшие это необходимым. Впрочем, благодушествовать в уверенности, что такое положение дел будет сохраняться и впредь, Девид не считал возможным. У Гендо, раздери его черти по самым глубинам Преисподней, есть хорошие аналитики. Одну только Рицко взять с ее богопротивной махиной, заключившей в себе душу ее матери. Так что стоит только где-нибудь засветиться — тут же размотает весь клубок... если уже не размотала. Но, по крайней мере — пока, агенты в НЕРВ (работающие на правительство Японии, русских, немцев, ЗИЭЛЬ, ООН, несколько частных компаний и прочих заинтересованных лиц, и ни сном, ни духом не ведающие, что работают на Светлый круг) ни о чем подобном не докладывали. Но вот степень их информированности внушала серьезные сомнения.
Пока что Девид мог себе позволить поиграть в такие вот интеллектуальные игры награни фола , поразмышлять о, хотя и важных, но не требующих немедленной реакции вещах, рассматривая ситуацию с разных сторон. Пока... Ведь еще не завывают баззеры боевой тревоги... и даже в дверь никто не ломится с очередным сообщением, что что-то пошло раком!
Из стопки бумаг, одной из аккуратно разложенных на большом столе, Девид извлек сообщение агента, внедренного в медицинскую службу НЕРВ. То есть, насчет внедрен — вопрос несколько спорный. Наверное, правильнее сказать завербован . Любовница Кшиштофа Радецки была уволена из НЕРВ за излишне ревностное следование указаниям Хига Амайи. А сам Кшиштоф искренне возненавидел обоих Икари — и старшего и младшего, так что с радостью сделает что угодно, чтобы им напакостить. А уж передать кому надо информацию об их планах — и вовсе сам Бог велел.
Сейчас Девид с интересом перечитывал донесение о сцене, свидетелем которой стал Кшиштоф: встрече Первого и Третьего Дитя после сражения с Гагиилом.
— И ты — такая же ... — пробормотал Девид себе под нос, размышляя о сложившейся картине. — Быть демоном как необходимое условие того, чтобы оказаться способным направлять в бой, и заставлять сражаться со своими сородичами скованного Ангела. Любопытная идея.
Впрочем, время на отвлеченные рассуждения стремительно подходило к концу. Негромко пиликнул сигнал, сообщающий обитателю комнаты, что с той стороны толстой гермодвери находится некто, желающий увидеть... нет, не Девида — Учителя, или даже Высочайшего.
Повинуясь движению руки Девида, дверь мигнула наружу зеленым огоньком, и ушла в стену, открывая проход.
Алекс Лу, вместе с отцом — Лу Веньяном, бежал из разоренного войной и поглощаемого Японией Китая. Тогда, в середине первого десятилетия двадцать первого века, многочисленные беженцы из Китая хлынули в Европу. Они образовывали организации активистов, пытающихся привлечь внимание Великих Держав к тому, что то, что происходит в Китае похоже на мирное воссоединение примерно как дохлая собака на живую. Активисты приводили примеры многочисленных преступлений японской военщины... Но все было тщетно.
Северная Америка еще только превращалась в ледяной континент, но Великий Исход уже начался. Так что правительство США было больше озабочено эвакуацией, чем какими бы то ни было иными вопросами.
Германии не было до страданий Китая никакого дела. Немцы, решительно порвав с многолетней политикой денацификации, приводили к покорности Францию и ее сателлитов (Бенилюкс и прочую европейскую мелочевку) к покорности примерно теми же методами. Назвать то, что у них получилось Четвертым рейхом они все-таки не решились, но вот Священная Римская империя (слова германской нации нигде не были сколько-нибудь официально записаны или же произнесены... но явственно подразумевались) — вновь появилась на политической карте мира.
Русские вообще склонны были сквозь пальцы смотреть на выкрутасы вчерашнего противника и нынешнего союзника. Им было нужнее использовать технологии, найденные в Геофронте для очистки территорий, пострадавших как от краткой, но яростной Индийско-Китайской ядерной войны, так и от катастроф на нескольких АЭС, не рассчитанных на глобальный катаклизм, типа Второго удара. К тому же, японцы, на примере Второй мировой твердо усвоившие, что такое откусить больше, чем можешь прожевать , отдали русским Манчжурию, Монголию и изрядный кусок Северного Китая, собственно китайцами заселенный крайне слабо.
Так что все призывы активистов, истово желавших восстановления попранной справедливости так и остались без внимания. Более того, их заклеймили террористами из-за ни с кем не согласованной выходке буйных юнцов, взорвавших бензоколонку на трассе Берлин-Париж, и стали уничтожать, не разбирая — причастны ли схваченные участники организации Свободная Хань к терактам, или же нет. Увы, упрощенное правосудие военного времени, а в Священной римской империи, которую многие по привычке продолжали называть Германией было введено именно что военное положение, допускало такие вот выходки со стороны представителей правосудия : сочувствует террористам, согласен с их идеями — значит, пособник . И кому какое дело до того, что идеи-то, в общем, правильные...
Девид, через своих людей в правительстве Германии пытался смягчить отношение к борцам за свободу... но смог добиться только смягчения приговора некоторым людям, чья невиновность была очень уж очевидна. Но некоторые из спасенных остались ему благодарны и за то, что сам Девид искренне считал громким провалом. Так в Светлый круг пришел Алекс Лу, вся вина которого перед властями Германии состояла в том, что он был сыном Лу Веньяна. Да и сам Веньян был обвинен в том, что оказывал террористам информационную поддержку , то есть — писал статьи в газетах, где с сочувствием рассказывал о борьбе китайских патриотов за свободу Родины. Однако, Лу-старшего схватили и отправили на работы по разборке руин заводов, где он выдержал не больше двух лет.
— Учитель, — что-то во взгляде Алекса подсказало Девиду, что принесенные учеником новости вряд ли можно назвать хорошими . Впрочем, это ощущение тут же было подтверждено. — Третий кристалл взорвался.
Сам по себе взрыв кристалла — не был такой уж бедой. Он на то там и был поставлен, чтобы спасти остальные, более ценные ритуальные предметы. Но вот причина, по которой такое могло произойти — внушала не то, чтобы опасения... скорее — обдавала душу леденящим холодом.
— Сандалфон... — пробормотал Девид.
— Вы правы, Учитель, — подтвердил Алекс. — Он окончательно ушел за грань.
— Это — смерть вторая... — процитировал Девид Откровение.
Подобный ход событий был предсказан... но он всегда рассматривался как наихудший, почти невозможный. Меры на случай его реализации принимались спустя рукава. И именно этот, худшая из всех возможных вероятностей — реализовалась. Неужели Тьма в душе кого-то из Детей (хотя какое уж тут кто-то — понятно, что это может быть только сын Гендо) оказалась достаточно сильна, чтобы преодолеть и поглотить Свет Ангела? И как жаль, что Свитки Мертвого моря — не только пророчество, но и запись давнего договора с Лилит, однозначно указывают именно на мальчишку. Стоит его убрать из расклада (желание, которое Девид периодически испытывал) — как все рассыплется. Ноль Первый, ключевой элемент Плана, не подчинится больше никому!
— Младшие поняли, что произошло? — уточнил Девид у ученика.
Тот рухнул на колено.
— Прошу меня простить, Учитель. Но я не дал им возможности осознать столь... пугающие вещи.
— Ты поступил правильно, — величественно и благостно кивнул Учитель — ученику. — Тайна произошедшего не должна стать доступна тем, кто не поднялся к высокой степени Просветления, и не способен осознать не только светлые, но и темные стороны нашего Плана.
Окрыленный и успокоенный, Алекс покинул комнату Учителя. А сам Девид извлек из стола небольшую дощечку из черного дерева. На ее поверхности был вырезан и залит серебром сложный узор. Девид с тяжелым вздохом капнул на символы по внешнему кругу узора алуй жидкостью из пробирки.
— Жаль, — вздохнул Учитель, завершая ритуал. — Очень жаль. Но даже с вернейшими и надежнейшими я не могу разделить груз этого отравленного знания. Прощай, Алек. Мне будет тебя очень не хватать.
Где-то
Теплый мягкий свет. Поток, легко, но при этом ласково увлекающий синюю звезду, что есть я из ниоткуда в никуда. Истины, которые невозможно выразить дискретной последовательностью образов, не говоря уже о словах, открываются передо мной, рисуя невероятную, невозможную картину чудовищно огромной вселенной, в которой скопление галактик — лишь ничтожная часть целого, а любая из планетарных систем — и вовсе математическая точка , объект, не имеющий размерности. Я наблюдаю бесконечные ленты — потоки существования целых вселенных. Они медленно колышутся, переливаясь неведомыми человеку цветами, один поток порождает тысячи и десятки тысяч других. Воля и представление смертных, каждый из которых невыразимо ничтожен в общей картине, порождает богов... и боги снова и снова творят миры и смертных, замыкая круг.
Я продолжаю свой полет. Картины-воспоминания возникают перед моим взором... но ни одна из них даже близко не может сравниться с величием вселенной, наблюдаемой со стороны имматериума.
Крохотное темное пятнышко превращается в маленький водоворот тьмы... И я знаю, что это зарождается варп-шторм, что погубит бесчисленные миры и несчитанные мириады жизней. Но это знание никак не отзывается во мне. Мне нет дела до тех, кто неминуемо погибнет под ударом стихии. Разбросанные потоком искорки сознаний смертных всколыхнут варп и породят новые и новые жизни, и прореха в ткани бытия снова заполнится.
Одна из тварей, что пируют погибшими душами, отклоняется от общей стаи и устремляется ко мне. Но мне и до этого нет дела. Существование либо же не существование, жизнь или вечная погибель... В данном отрезке вечности между этими понятиями нет никакой разницы.
— Кто ты? — спрашивает тварь на языке, не созданном ни одним из народов материума, но понятном любому смертному. — Кто ты? — повторяет она вопрос, перетекая из осьминогой обезьяны в того, кто мог бы быть или же не быть моим братом. — Кто ты? — новая смена облика, но все тот же вопрос.
Мне нет дела до интереса твари, либо же желания отвечать. Но одна из картин моей памяти привлекла-таки мое внимание, а тварь вплыла в поле зрения, закрывая от меня то, что было мне интересно. И я впервые за время пребывания здесь, где бы и когда бы это здесь не было, испытываю желание: мне любопытно то, что скрывает колышущаяся, нереально-туманная плоть твари, и я желаю убрать помеху.
Поток варпа, что несет меня, и лишь ласково прикасается к синему свечению, что есть я , взрывается острыми зеркальными лезвиями серебряной тьмы, разрывая то, что было не отсутствующим здесь материальным вместилищем, но самой сутью нерожденной твари. И темные искры, на которые она распадается, вливаются в мой свет. Наверное это что-то значит... Может быть, даже что-то важное. Но в данной ситуации для меня важнее видеть дорогу, стоящую на асфальте девочку... а потом срывается в полет стайка голубей, гудят, раскачиваясь провода, и дорога остается пустой.
Воспоминание падает в самое сердце того свечения, которым я сейчас воспринимаю себя. И ленты лазурного огня свиваются в многомерную спираль, раскручиваясь уплотняясь. С каждым витком этой спирали все усиливается чувство, что там, впереди, куда меня несет поток, есть что-то важное, и что я могу не успеть.
