Через мгновение в комнату вбежал слуга и упал на колени прямо перед столом, за которым сидел мессер Джано.
— Господин, — всхлипывая, промолвил он, — случилось несчастье! Вас обвиняют в таких страшных преступлениях!.. — Слуга задохнулся и беспомощно посмотрел на делла Белла.
— Я знаю, — усмехнулся тот.
— Да как же такое может быть? Сюда идёт глашатай, а вместе с ним — целая толпа стражников, посланным капитаном народа. И на каждом углу они кричат, будто это вы, мессер Тальдо и ещё несколько благородных господ подговорили толпу напасть на подесту. Дескать, чуть ли не убить его собирались... Как же можно так лгать? Я ведь сам слышал, что вы вчера говорили. И как бросились защищать Лучино, когда какой-то мальчишка сюда пришёл, а я его не хотел пускать...
Слуга продолжал бессвязно бормотать, но мессер Джано больше не слушал его. Он пытался отыскать в сердце хотя бы частицу вчерашней решимости, приказать Тальдо, чтобы тот созывал пополанов — и не мог.
— На улицах всё спокойно? — негромко спросил мужчина.
— Что вы! — затряс руками слуга. — Видели бы вы, какими глазами смотрят горожане на глашатая! Да они растерзали бы его — и стражников заодно, — скажи вы хоть слово! Только прикажите — и флорентийцы головы положат, чтобы вас защитить!
Мессер Джано поймал взгляд Тальдо, горевший торжеством, и поспешил отослать слугу. Тот продолжал лепетать, даже когда очутился за дверью: долго ещё раздавались его клятвы и уверения в том, что все пополаны поднимутся по первому зову своего защитника.
— И что ты теперь скажешь? — усмехнулся Тальдо. — Слышал? У тебя есть армия, готовая сию же минуту вступить в бой с предателями.
— Тогда я подожду, пока эта "армия" сама не явится к своему "полководцу", — пожал плечами Джано.
— Я не совсем понимаю тебя...
— Это значит, что ты никуда не пойдёшь. Незачем созывать людей, которые и без того намерены встать на нашу защиту. Когда придёт время, они соберутся здесь...
— А если стражники опередят их?
Делла Белла развёл руками.
Тальдо едва не вспылил; лишь уважение к брату помешало резким словам сорваться с его уст. Поэтому он изо всех сил сжал челюсти и резко отвернулся к окну, всем своим видом выражая недовольство.
Мессер Джано помолчал немного, а затем примирительно произнёс:
— Я ведь за тебя беспокоюсь, Тальдо. Пока мы здесь, ничто нам не угрожает. Но что произойдёт, если ты очутишься на улице? Тебя тотчас арестуют...
Тальдо вздрогнул, осознав правоту собеседника, но продолжил с обиженным видом смотреть в окно.
"Давайте же, неблагодарные негодяи! — думал он. — Собирайтесь поскорее — или вам плевать на людей, которые столько сил потратили, чтобы сделать вас счастливыми?"
Между тем, какому-нибудь не слишком внимательному наблюдателю могло бы показаться, что "негодяи" и не думают откликаться на безмолвный призыв мессера Тальдо. Они и впрямь, как рассказал слуга, выслушивали глашатая с лицами мрачными и отнюдь не дружелюбными, но затем... вновь брались за дела, прерванные его появлением. Впрочем, стоило приглядеться хоть чуть-чуть — и сразу становилось ясно: спокойствие это обманчиво.
Крошечными группками, по несколько человек, горожане подходили к Сан-Пьеро Скераджо, ко дворцу капитана народа — так крошечные ручейки, в которые превращается снег под лучами вешнего солнца, с весёлым перезвоном бегут навстречу реке, чтобы слиться в один бурливый поток и, захватив в свой плен луга и поля, разрушив мосты, превратив улицы городов в ледяные озёра с торчащими из воды островками домов, принести горе людям, ещё вчера благодарившим небеса за наступление тёплых дней.
Конечно, пока разрозненные кучки горожан ничем не напоминали разъярённую толпу и, наверное, не сумели бы взять штурмом даже дом какого-нибудь захудалого гранда, не говоря уж о Барджелло, но это вовсе не означало, что приоры не боялись народного гнева: пополаны в их глазах были подобны тигру, который, раз отведав человеческого мяса, уже не в силах остановиться. Потому-то всюду и мелькали стражники, сверкали острия копий, раздавался звон оружия — словом, шла настоящая подготовка к войне...
Одними из первых, кто очутился возле резиденции приоров, когда стало известно об обвинениях против мессера Джано, были наши старые знакомые: Сандро, Лучано и ещё несколько молодых людей — приятелей Лоренцо. Только Франческо не было видно среди них: юноша, едва глашатай закончил свою речь, поспешил в пекарню.
Лоренцо в это время сидел подле кровати, на которой лежал мессер Антони — лежал бледный точно мертвец, приподнимая иногда тяжёлые веки, чтобы взглянуть на сына. Нет, мужчина не так уж сильно пострадал от жестокости мятежников — во всяком случае, домой добрался без посторонней помощи. Но войдя в свою комнату, он тотчас повалился на постель и вскоре очутился в плену видений, рождённых воспалённым мозгом.
Прошло немало часов, пока мужчина вновь смог понимать, что творится вокруг. Первым, что он увидел, открыв глаза, было лицо Лоренцо — молодой человек провёл немало часов рядом с сером Антони и успел испробовать все средства, какие только знал, стараясь сначала привести отца в чувства, а затем — облегчить его страдания.
Но хотя сознание вернулось к Френетти-старшему, это вовсе не означало, что он начал поправляться. Стоило мужчине смежить веки — и перед ним вновь начинали мелькать страшные образы, а в ушах — звенеть, сливаясь в неумолчный шум, сотни голосов, от которых, как ни старался пекарь, ему так и не удавалось избавиться.
В такие минуты Лоренцо холодел от ужаса: юноша не мог спокойно смотреть на искажённое от боли лицо сера Антони.
Когда Франческо чуть слышно постучался в дверь, как раз миновал один из этих жестоких приступов. Лоренцо дрожащей рукой вытер со лба крупные капли пота и прошептал:
— Я сейчас вернусь.
Сер Антони в ответ едва заметно улыбнулся.
Выйдя из комнаты, молодой человек почувствовал, что сердце его готово выпрыгнуть из груди — таким встревоженным выглядел Франческо. Тот самый Франческо, который, казалось, будет смеяться даже глядя в лицо смерти!
— Что стряслось? — хрипло спросил Лоренцо.
Приятель принялся сбивчиво рассказывать ему о событиях, уже известных нашим читателям. Юноша старался говорить спокойно, однако то и дело срывался на крик.
Когда Франческо смолк, Лоренцо потребовалась долгая минута, чтобы прийти в себя. Молодой человек не ожидал от приоров такой подлости — напротив, полагал, что уж они-то всегда будут на стороне Джано делла Белла.
— Как думаешь, — спросил он приятеля, — мессер Джано явится в приорат? Или окажется достаточно благоразумным, чтобы не выходить из дома?
— А разве это так важно? — растерялся Франческо.
Френетти безнадёжно махнул рукой, а затем пристально посмотрел на юношу и сказал:
— Отправляйся к дому мессера Джано и следи за всем, что будет там происходить.
— Хорошо.
— Возьми с собой кого-нибудь — скажем, Сандро или Луиджи. Если случится что-нибудь важное, пусть они сообщат мне об этом.
— А ты сам?
— Я должен остаться здесь, рядом с отцом.
Франческо горестно вздохнул и покачал головой:
— Вот ведь дела... — Брови его угрожающе сдвинулись к переносице: — Знал бы, кто издевался над сером Антони, — убил бы собственными руками!
С этими словами юноша бросился прочь, точно намеревался сию же минуту взяться за выполнение своего обещания. Лоренцо с улыбкой проводил его взглядом, а затем вернулся к отцу.
В первое мгновение молодому человеку показалось, что отцу стало хуже: щёки того пылало, в глазах появился лихорадочный блеск. Однако через секунду испуг сменился изумлением — сер Антони чуть слышно произнёс:
— Зачем ты вернулся?..
Лоренцо потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями.
— Ты всё слышал? — понимающе усмехнулся он.
— Разумеется... Вас слышала вся Флоренция.
— И хочешь, чтобы я оставил тебя и бросился спасать мессера Джано?
— Да.
— Это невозможно, — покачал головой молодой человек. — Моё место — здесь, возле твоей кровати.
Сер Антони собрал все силы и, приподнявшись на кровати, выдавил:
— Это наш долг! — Затем вновь опустил голову на подушку и добавил намного тише: — Мессер Джано защищал пополанов много лет... Теперь настал наш черёд... Если жирные свиньи, заседающие сейчас в приорате, оказались предателями — значит, только мы — "тощий народ" — можем спасти мессера Джано...
Лоренцо приготовился обрушить на голову отца десятки возражений, однако тот промолвил лишь одно слово:
— Иди, — и молодой человек вмиг позабыл обо всём, что хотел сказать.
Только остановившись у дверей, он обернулся и произнёс:
— Я пришлю кого-нибудь из подмастерьев, чтобы он посидел с тобой.
— Давно бы так, — усмехнулся сер Антони.
Глава 3
Друзья и враги
В последующие несколько дней ни враги мессера Джано, ни его союзники не решались перейти в наступление и лишь настороженно следили друг за другом. Делла Белла даже на минуту не покидал дом, возле которого круглыми сутками дежурило несколько десятков пополанов — и среди них Лоренцо вместе с друзьями; приоры от рассвета до заката совещались о чём-то и гадали, сумеют ли защитить их стражники, если вновь разгорится бунт. И в конце концов одним февральским утром все они, ёжась под злыми взглядами горожан, поспешно перебрались в Каштановую башню — место, не раз защищавшее их в тяжёлые времена, когда в городе безраздельно царили гранды.
Поступок этот послужил своего рода искрой, из которой в мгновение ока разгорелось пламя народного гнева. Пополанам не составило труда догадаться, зачем приоры покинули церковь Сан-Пьеро Скераджо: несомненно, негодяи уже приняли решение, но побоялись объявить его во всеуслышание.
На сей раз, однако, толпа не ринулась в едином порыве громить обиталище приоров или капитана народа — среди неё не нашлось предводителей. Поэтому тысячи флорентийцев метались из одной части города в другую, приходя в неистовую ярость лишь при виде ополченцев — а те в свою очередь не знали, как поступить: нарушить клятву и перейти на сторону мессера Джано или сохранить верность капитану народа и приорам.
Узнав о нерешительности пополанов, Тальдо делла Белла вновь взялся уговаривать брата, чтобы тот позволил ему собрать "армию".
— Видишь, — кричал мужчина, — пополаны не понимают, что делать! Куда идти? С кем сражаться? А вдруг они нападут на ополченцев — своих же союзников, только не осознающих, каков на самом деле их долг? — И добавлял, с мольбой глядя на собеседника: — Позволь мне вынести знамя народа! Тогда все — и пехотинцы, и простой люд — явятся сюда на твою защиту.
Убеждённость, с которой говорил Тальдо, произвела впечатление на мессера Джано: он уступил просьбам брата. Тот от счастья едва не рухнул на колени, но ограничился лишь взглядом, преисполненным благодарности, а затем бросился прочь из комнаты. Некоторое время в доме ещё звучал его голос, потом наступила тишина.
Делла Белла с тревогой ждал возвращения брата, задаваясь бесчисленными вопросами. Удастся ли Тальдо повести толпу за собой? Не станут ли пополаны вновь бросать в него камни, как это случилось под стенами Барджелло? А может, Тальдо — такой неосторожный, безрассудный — попал в руки стражников? При этой мысли сердце мессера Джано пронзала нестерпимая боль, и он изо всех сил прижимал к груди дрожащую ладонь.
Мужчина не знал, сколько времени потратил на тщетную борьбу со своими страхами, прежде чем в комнате появился слуга и доложил о появлении Джери Спини.
— Джери Спини... — машинально повторил за лакеем делла Белла. И вскочил со стула: — Постой! Ты сказал, сюда явился мессер Джери?
— Да, это так, — подтвердил банкир, появившись из-за спины слуги.
Мессер Джано окинул его подозрительным взглядом и сказал:
— Давно я не принимал у себя в доме столь важных гостей — с того самого дня, когда взялся писать "Установления".
На лице Спини не дрогнул ни один мускул.
Усевшись на скамью, мессер Джери спросил с едва уловимой усмешкой:
— Наверное, сейчас вы сожалеете о том своём решении?
— Отчего вы так решили? — притворно изумился делла Белла.
— Теперь ваши враги используют "Установления", чтобы погубить вас, мессер Джано.
— Мои враги? — улыбнулся мужчина. — Кого вы так называете?
— Людей, которые ложно обвиняют вас в страшных преступлениях.
— Значит, я не подстрекал к мятежу? Не призывал громить Барджелло? Не требовал сжечь подесту? И недавние беспорядки — вовсе не моя вина?
— Весь город знает, что мессер Джано делла Белла слишком чтит закон, чтобы нарушить его. Разумеется, он не повинен в безумствах простолюдинов — это их лютая ненависть к одному из грандов послужила причиной мятежа.
Мессер Джано изобразил задумчивость:
— Странно... Приоры, обвиняя меня, ссылаются на "общую молву"; вы говорите, будто весь город знает: я невиновен. Но у приоров есть свидетели — вот в чём беда...
— Да, — вздохнул Спини, — не будь этих свидетелей, вы без труда оправдались бы...
— Так может вы, если честность моя так очевидна, вступитесь за меня перед приорами? — хитро сощурился делла Белла. — Право же, полагаю, после вашего вмешательства многое изменилось бы!
— А зачем мне это нужно? — расхохотался банкир.
— Вы ведь не хотите однажды очутиться на месте гранда, который чудом спасся от разъярённой толпы? Вдруг вы окажетесь не настолько ловки, чтобы бегать по крышам домов?
— Я никогда не поднимал руку даже на своих слуг, — возразил мессер Джери. — Что уж говорить о чужих пополанах?
— Знаете, что сказано в "Установлениях"? — понизив голос, спросил Джано. — Господа подеста и капитан народа должны "иметь при магнатах тайных осведомителей, которые разузнавали бы и докладывали обо всём увиденном". Так почему вы полагаете, что таких шпионов нет у вас в доме?
Банкиру с трудом удалось сохранить на губах улыбку.
— Меня не в чем обвинить... — произнёс он изменившимся голосом.
— Если люди, которых я наделил безграничной властью, которым подарил возможность получать богатства, каких нет ни в одном городе мира, ни в одном королевстве, предали меня, нашли, в чём обвинить, неужели вы верите, что однажды похожая участь не постигнет вас? Было бы желание — повод отыскать нетрудно.
Спини прикусил губу. Несколько секунд он раздумывал над словами собеседника, прежде чем произнёс:
— Благодарю за предупреждение, мессер Джано. Я никогда не забуду вашего совета. — Делла Белла в ответ склонил голову. — Позвольте же и мне отплатить вам той же монетой.
— Я слушаю вас.
Банкир в упор посмотрел на мессера Джано и сказал:
— Меня прислали сюда приоры.
— Вот как? Зачем?
— Чтобы предложить сделку.
— Занятно. В чём же она заключается?
— Приоры не желают затевать войну, которая принесёт лишь вред нашему родному городу. Они помнят, как в прежние времена борьба консулов и семейства Уберти послужила ростком, из которого вскоре появились два ядовитых побега — партии гвельфов и гибеллинов. Так зачем вновь раздирать Флоренцию на части, если все недоразумения можно решить миром?
