Bal Rog

Полоса зелени вдоль Андуина давно закончилась; мы шли по выжженной земле, покрытой неровными пятнами выцветшей травы. Иногда целые холмы полностью состояли из глины; огромные кучи бурой грязи, без единой травинки. Островки жесткой, колючей растительности встречались у ручьев, где вода промывала бурую дрянь до каменного основания. На ночевку мы остановились у одного из таких крохотных островков зелени, чтобы было хоть куда присесть. Ноги коней, вечно вымазанные грязью, к вечеру покрылись мелкими кровоточащими волдырями и трещинами. Лапы волков пока держались, но Серый жаловался — подушечки отчаянно чешутся. На меня же эта грязь действовала, напротив, как хороший крем для кожи — приятная мягкость. Мелкая морось с неба заливала поляну; дров, чтобы сложить костер, не нашли, и мясо косули пошло в дело сырым. Кони отказались есть местную колючую траву; у нас был припасен для них корм, но немного — и тратить его предполагалось в Мордоре. Новичков отправили в дозор, а остальные собрались на совет; прищурив глаза и тыкая грязным пальцем в карту, вещал Патлатый.

— В этих краях ходят тропами, и только в хорошей обуви, а лучше еще и в кожаных перчатках. По тропам глина прибита, не такая пухлая. Кони здесь только по тракту полезны; по тропе кони не пройдут, потому мы и ползем кругалями. До Тракта такими темпами выходить три дня; к тому времени коней мы потеряем — гангрена, да и волки уже ползком ползти будут. Чага рассказывал, у него дубильная настойка оставалась чутка, он бы волкам лапы смазал, но у нас ее нет. Нам еще повезло, что начались дожди... когда тут сухо, бурая пыль поднимается ветром, и от кашля наизнанку вывернешься.

— Предложения?..

Патлатый черкнул пальцем по карте, и смерил нас хмурым взглядом.

— Идти через болота. Я тропки там знал... навряд ли с тех пор что поменялось. Вонища там — потом не отмоемся, но коней и волков просто так в расход пускать неохота. Пойдем еще медленнее, зато дойдем все. Вода болотная мертвая ноги четверолапым остудит, заживит. Жрать там нечего кроме ряски, если долго сидеть будем — придется голодать, или мертвечину поднимать со дна... там мясо утопленников не совсем спортилось, так, замариновалось чутка. Спать на болотах это отдельный разговор, шепот былого слушать... но с нами Вождь, основной удар на него придется, а Горящий сдюжит — на крайняк сутками не спать ему не впервой.

— Паек у нас с собой, до утопленников дело не дойдет. Куда выйдем?

Патлатый ткнул пальцем в карту.

— Где-то тут тропа из болот выходит. Перед тем, как выйти, тропа здорово ветвится, так что перекрыть выход из болот люди не смогут, просочимся.

Я внимательно изучил карту, периодически ныряя в Зрячий Камень.

— Ты предлагаешь выйти строго посередине между Минас-Моргулом и Черными Вратами. Где мы горы Тени перейдем?

Муклюк вступился, хмыкнул:

— Вождь, ты ж не собирался в лоб крепость людскую штурмовать, а? тайных тропок там сколько хошь. Раньше, когда в Мордоре караульная служба налажена была, над каждой такой тропкой наблюдатель сидел — в горах далеко видно, ключевые точки занял и ты король. А люди сейчас о тех тропках знать не знают, ходи — не хочу... Люди вообще по горам только дорогами ходят; а если ты лазать умеешь, в горах везде дорога. Видно только в горах издали, но если эта хмарь дождливая так же висеть над нами будет, я вас под носом у любого дозора проведу...

На секунду Муклюк задумался, а потом добавил мрачно.

— Но — без коней. Слишком шумная животина, и лазать ни шиша не умеет.

— Куда ни кинь, всюду клин...

Агнаар стоял рядом и внимательно слушал.

— Так, следопыты. Где кони могут Андуин обратно переплыть, если без груза?

Муклюк и Патлатый переглянулись, и ткнули в карту — как выяснилось, в два разных места.

— В устьях Энтавы, напротив болот, Андуин ветвится и мельчает, появляются болотистые острова, плавни. Там и войско потерять можно — не заметишь. Путь верный знать надо, а то вляпаешься почище чем в трясине. Но если подвести к началу тропы и показать метки...

— Из болот к началу этой тропы выйти можно?

Патлатый кивнул.

— Есть там проход, вдоль по гривке...

— Тогда делаем так...

* * *

Утром мелкий дождик продолжал размывать вонючую глину под ногами; к счастью, за ночь коням и волкам не стало хуже. Свернув к болотам, мы по крутому обрыву спустились в их гнилостный туман. Патлатый каким-то звериным чутьем вел нас через трясину, и мы шли за ним след в след. Муклюк поглядывал на нашего проводника со все возрастающим уважением. То и дело проваливаясь по пояс, мы ползли через окна, затянутые ряской; прыгали по кочкам, уходящим во колено под нашим весом в темную воду; шагали по сгнившим гатям, в незапамятные времена проложенным в болотах, и ушедшими вглубь трясины, но пока выдерживающими вес человека. Кони шли вместе с нами. Как и предполагал Патлатый, мертвая болотная вода холодила их кровоточащие ноги, и к полудню их язвы покрылись черной запекшийся корочкой. Вонючий туман стелился над окнами трясины, не желая уходить с ветром. Заросли ряски и сгнившего камыша, сплетенные корнями болиголова, перемежались полосами чистой черной воды. Ни пения птиц, ни кваканья лягушек мы не слышали с тех пор, как отошли от Андуина: мертвая тишина, стоявшая над болотами, нарушалась только чавканьем вязкой жижи у нас под ногами. На меня эта дрянная жижа, как и пыль Бурых равнин, оказывала какое-то странное воздействие — словно я напился тонизирующего напитка — хотелось идти и идти без устали, петь и смеяться, а еще лучше — вымазаться в этой грязи всему полностью. Не то, чтобы так уж сильно хотелось, просто сам этот факт явно необычен, требовалось его осмыслить... К ночи дождь прекратился, и облака ушли ввысь, ненадолго забрав с собой туман болотных испарений. На юго-востоке вдалеке вставала неясная темная гряда гор Тени, угрожающе нависая тяжелой тучей.

Найдя хоть сколько-то сухое место, более плотное сплетение корней, мы встали на ночевку. Жечь огонь не из чего, да и опасно: болота могли просматриваться. Промыв язвы и повыдергав пиявки из ног несчастных лошадок, мы накормили их и уселись есть сами. Не будь здесь Агнаара, мы бы давно потеряли лошадей; он один сумел объяснить копытным, как именно ступать след в след с людьми, и что делать, если провалишься. После захода солнца мы выставили дозоры, и все завалились спать. Мне не спалось; бодрость, впитанная мной из черной жижи болот, требовала выхода, и я присоединился к дозорным. Стемнело; болота дышали смрадным туманом; из глубины время от времени поднимались и лопались вонючие пузыри газа. Глаза, привыкшие к сумраку, стали различать роящиеся вокруг нас бледные огоньки; тонкая мелодия, окутывавшая их, звучала сродни пения мошкары. Я заслушался; огоньки вились вокруг, ластились к рукам; каждый из них пел свою песню — кто яростную, кто печальную, кто горестную, кто укоряющую... Цветные сполохи кружились вокруг меня, почти не обращая внимание на других дозорных, плакали, жаловались, звали с собой. Я слушал их звенящие голоса вполуха, смотря на бескрайнюю трясину. Что же случилось здесь, тогда, в незапамятные времена?.. Понятно, битва, и много трупов; но ни на одном людском погосте я не встречал таких огоньков. Один из цветных светлячков привлек мое внимание; его пение чем-то показалось мне смутно знакомым.

Небывалой зимой обомрут поля, кладбищами лягут сады, *

Заглохнут песни, и смех отзвучит, и сгинут наши труды...

Голосок путался, срывался, и начинал петь снова, отчаянно и безнадежно; он звал меня, и в его зове звучал какой-то смысл. Цель, которой не было в других огнях. Кто ты, осколок света?.. Я попытался взять его в руки, но он ускользнул, и снова стал кружиться перед моим взором, маня за собой. Махнув рукой, я предупредил дозорных, и пошел за ним; весь шлейф огней хвостом кометы потянулся за мной следом. Сначала огонек вел меня более-менее по твердой почве, потом корни начали качаться, и очередной мой шаг ушел в трясину...

Выбраться оказалось непросто. Если бы мне нужен был воздух для дыхания, я бы не выплыл; но сила моя оставалась со мной даже под водой — медленно совершая плавательные движения, я добрался до корней, и сумел вылезти на них, не прорвав. Облако огоньков кружилось надо мной, как стая мошкары. Выбравшись на сушу, я с удивлением обнаружил у себя в руках нечто... скорее всего, крупную кость необычной фактуры — судя по размеру, бедренную кость крупного человекообразного. Огонек, звавший меня, куда-то пропал. Стараясь не провалиться снова, я вернулся к лагерю, и принялся отмывать кость в проточной воде; светлячки опасливо вились в сторонке. Кость оказалась сбоку надломана; характер повреждений позволял предположить, будто ее пытались разрубить топором — но не преуспели. Интересно, чья это костяшка?..

С утра моя находка пошла по рукам. Патлатый, проведя языком по кости, поцокал.

— Чуть севернее таких костей целая поляна лежит, да и в других местах по болоту... Крупный костяк, ростом тебя вдвое выше, Горящий. Не знаю чьи они, но на вкус не людские. Язык колет. На таких костях мяса никогда не встречал; то ли они дольше тут лежат, то ли мясо с них сожрал кто из тварей болотных. Мясо людских утопленников местные твари не едят, брезгуют. И еще вот. Мне одному кажется, или отмытая эта кость деревяшку напоминает?..

Седой, взяв кость, долго смотрел на нее, и промерял пальцами, после чего заключил:

— Часть женского костяка. Что ж это за баба такая богатырская?..

— Женского?

— Ну, я-то кости отличу...

Вслед за орками я попробовал на вкус кость; действительно, какой-то привкус остро-колючий есть. Почему я его чувствую?.. Мне на вкус нравилось только дерево... дерево... дерево?

— Бойцы. Это ж кость онтицы...

Седой хмыкнул.

— Ну да, все сходится. Как раз в этих краях, по песням старым людским, сады у онтиц были. Не знаю, почему на костях чисто, может, дерево в болоте гниет, а мясо нет...

Я напряженно размышлял, периодически проваливаясь в видение огня, пытаясь считать ноты бытия. Кость, как и болотная жижа вокруг, оказалась пропитана сродственной мне дрянью — как камни, найденные под Изенгардом. Ощущение куда слабее, концентрация яда в сотни раз меньше, но это несомненно оно, родное. Сосредоточившись и мягко вытянув из кости всю отраву, я открыл глаза и поразился — кость теперь белела иным оттенком, даже слабые розовые прожилки зазмеились по ней тонким узором. Правда, легкая прозелень и запах разложения тоже никуда не делись...

— Агнаар.

— Что, Буури?

Мой черный конь подошел ближе.

— Сегодня я планировал отправить вас обратно в Рохан. Тебя можно было бы оставить, но твои сородичи-кони не переживут путешествия в Мордор — а ты за них в ответе... Вожак все-таки. Потому ты отведешь их обратно на земли Рохана — там они не пропадут. Освободишься — позови меня, обсудим, захочешь — снова присоединишься к нам. Но сначала тебе будет важное поручение...

Достав кусок мешковины, я завязал в него кость.

— Эту штуку надо доставить онтам. Навряд ли она их осчастливит, но...

Я замер, пытаясь поймать за хвост ускользающую мысль.

— Некромант... огонек... некромант... тырым-пы-пырым, на древесной основе... а основа еще звучит... Вот что передай онтам. Пусть они отнесут эту кость Радагасту. Он из подручных Яванны, онты его подопечные. Если онты сумеют убедить Радагаста, может быть, он сможет из таких костей вырастить им новых онтиц — или оживить старых. Не знаю, возьмется ли он за работу; предполагаю, возьмется задарма — его хлебом не корми, но дай что-нибудь поэкспериментировать. Не знаю, получится ли у него, но тут — попытка не пытка. Я бы рекомендовал привить онтицу на гворна и перетянул песней жизненные соки, но тут Радагасту видней, он с гармониками жизни намного лучше знаком. Надо будет Радагасту еще костей для экспериментов — наловим. Эту кость я от огненной отравы очистил, и другие очищу. И, невзначай, оборони онтам такие слова — "если Радагаст не справится, то он действительно полудурок, годный только на то, чтобы разводить кроликов". Идея ясна?..

К Андуину мы вышли до полудня. Патлатый долго объяснял Агнаару дорогу; я помогал как мог, передавая от Зрячего Камня подробные виды разливов и рукавов Энтавы. Седла коней мы сняли и спрятали в плавнях на берегу; только парой ремней плотно закрепили на Агнааре мою посылку к онтам, причем так, чтобы Агнаар мог сам их снять. Черный Вожак Стада, Агнаар Огненная Грива оглядел нас прощальным взглядом, напоследок схулиганив — топнул ногой, окатив нас брызгами воды, и бросился в реку, поплыв к ближнему из островов; кони последовали за ним. Мы грустно смотрели им вслед... Теперь поклажа перевьючена на волков, а все двуногие будут бежать сами — зато нас никто больше не задержит.

Без коней мы ломились сквозь трясину остаток дня и всю ночь — перед Мордором лучше перейти в орочий "ночной" режим сна и бодрствования. На дневку залегли у самого выхода из болот, в густом камыше. Я часами искал впереди через Камень людские патрули и секреты, а бойцы отсыпались впрок — те, кто не сторожили, конечно.

Впереди, сколько хватало глаз, вздымались острые кручи гор Тени, Западного Бастиона Мордора.

* Стих из ВК

* * *

Глава 46

К вечеру второго дня я нашел через Камень расположение секретных постов людей вдоль тракта и по интересным для нас ущельям. Людишки — не гворны; им надо двигаться, они и не дежурят на посту бессменно. Дни и ночи напролет в сосредоточении перед Камнем дались мне непросто, но иначе по вражеской территории двигаться опасно. За это время Седой с Муклюком, посовещавшись, жестко урезали всем суточный паек.

После заката на стоянку резкими виражами вылетел летучий мыш и вцепился Седому в плечо. Седой, довольно скалясь, отвязал от мышиной лапы записку, намалеванную корявыми буквами Черного алфавита на клочке кожи.

"Седой,

Хурыг, Вождь Колонны"

Следом за первым летуном из болотного тростника с тонким писком спланировали еще два мыша, встряхнулись, и повисли на куртке Седого. Он ласково поглаживал их против шерсти по мохнатым спинкам. Я нахмурился.

— Седой, ответь — пусть пишут письмом, что им надо. Не до коротышек сейчас.

Седой покладисто кивнул, извлек нож, ткнул себя острием в палец и принялся выводить на обратной стороне ответ. Закончив, он просушил и скатал записку в сложный комок, привязав её к лапе одного из мышей; тот, радостно пискнув, умчался в ночь. Седой задумчиво почесал в затылке и сунул оставшимся мышам окровавленный палец.

— Силен наш Погонщик. Переподчинить мыша другому не всякий сможет, даже на время. А вон, смотри — сидят, не пискнув. Теперь у нас ближняя разведка будет. Мыш — он любого почует...

Мыши довольно чмокали. Я усомнился.

— Насколько они хороши?

— Более чем.

Седой стряхнул мышей с пальца; они посыпались на землю, недовольно запищав.