Ах да. Дополнительный штрих: ростом этот младенец был достаточно велик, чтобы одним неловким движением, наступив, превратить Кинг-Конга в лепёшку. Да и Годзилла не показался бы рядом с ним таким уж крупным. Не поддерживай его аура божественной мощи, при подобных колоссальных размерах он бы просто не мог сдвинуться с места.
Но аурой он обладал. Да ещё какой! Если физически, как я уже сказал, он мог бы растоптать Кинг-Конга, то энергетически он мог бы поступить так же с моей спутницей. Ну а мой потенциал и вовсе не стоило принимать во внимание.
Или стоило?
Вскочив с песка, я ухватил за руку аватару, после чего свернул вокруг нас пространство и время, — так, как сворачивают из бумаги кулёк для семечек. Видимо, паника резко обострила мои умственные способности, коль скоро я сумел проделать всё так быстро и чисто. Получился изолят вроде моей площадки для медитаций в Ирване, только безо всякого рунного круга. Для того, чтобы делать всё по правилам, не было времени. Да и я с тех пор научился многим новым трюкам.
— УЖИ УШКИ! УШКИ?
Сворачивая пространство, я свернул также выход из изолята. Практически в точку, в ничто, в крошечную крапинку молчания Предвечной Ночи — одну из бессчётных мириад таких же точно крупинок. Я смог это сделать, потому что Предвечная Ночь чутко спала, созерцая сны о реальности и нереальности, в любой мыслимой точке Пестроты — в том числе в этой кошмарной детской. Я спрятал и себя, и свою спутницу так быстро и так надёжно, как только мог.
Впрочем, надёжность укрытия скоро будет проверена на излом кое-чем помощнее, чем искусство начинающего высшего мага. Единственное, что меня несколько успокаивало — для того, чтобы найти и тем более вытащить нас из укрытия, требовалось нечто большее, чем Сила, хоть тысячу раз божественная. Для этого требовалась тонкость. А ею сын Финхеля, насколько я мог судить, похвастать не мог. Снова я прибегал для достижения своих целей к "теореме комара", как я решил это назвать. Младенец несопоставимо сильнее меня — но в той точке, где спрятан выход из изолята, я просто обязан быть сильнее его. В одной лишь точке из множества.
Неужели этого окажется мало?
— ХИЕ УШКИ! — объявил сын Финхеля.
Всё, что находилось поблизости, — все эти тающие слизни, шипастые металлические ежи величиной с автобус, самодвижущиеся деревянные скелеты и прочие "ушки" — вместе с песком взлетели в небо, подброшенные ударом огромной мощи. Аура младенца могла бы превратить всё вокруг в тончайший атомарный прах одним-единственным пиковым всплеском, но вместо этого она стала частой и густой трёхмерной сетью, ощупывающей буквально каждую песчинку. Мои "сигналки" смело, Страж был обнаружен, захвачен и после быстрого изучения расплющен силовой волной капризного разочарования.
Таким образом, последняя возможность следить за происходящим снаружи, какая у меня оставалась, исчезла. То есть я мог бы попробовать кое-что сделать с этим — но не без риска нарушить тайну убежища, а рисковать мне не хотелось совершенно.
Изолят погрузился бы в мёртвую и непроглядно чёрную тишину, если бы не слабый свет, который исходил от аватары, и не тихие звуки моего дыхания.
— Ну что ж. Теперь время поговорить у нас есть... верно, Айнельди?
— Не так уж много, как я ощущаю.
— Ты можешь предвидеть будущее?
— В довольно ограниченных пределах. Я ведь не Сулгас.
— Сулгас?
— Господин Невидимой Оси. Божественный пророк.
— А как насчёт других имён? Например, кто такой "старина Веррай", которому я что-то уже не особенно хочу передавать привет Ленсаро?
— Веррай — божественный Судия, один из самых могущественных богов Верхнего Пантеона. Он является в одной из своих ипостасей богом справедливой войны, и Шимо когда-то входил в его свиту, как Омиш — в свиту Тепелью.
— Но не после сделки с Урмозом, полагаю.
— Нет. Больше нет. Благосклонность Господина Кровавых Слёз и Господина Праведных Чаш — это взаимоисключающие... линии.
— Ну-ка, ну-ка. Линии?
— Мне трудно объяснить это на языке смертных. Линии соединяют... дуальные пары. Например, одна линия протянута от щедрости к скупости. Другая — от искусного созидания к бессмысленному разрушению. Третья — от хищности к жертвенности. Но есть и линия, которая ведёт от жертвенности к эгоизму. Есть линии меж принципами, меж атрибутами, меж Силами, меж богами как таковыми. Линия между Урмозом и Верраем — одна из самых важных.
— Ага. Веррай есть справедливость, беспристрастность, суд, война, единоначалие, наверно, и ещё много разного. А Урмоз — неправедность, пристрастность, произвол... мир?
— Неточно. В некоторых из своих ипостасей Веррай и Урмоз находятся на одном конце линий. Но таких линий мало. Я вряд ли смогу объяснить точнее.
— Ну и ладно. А как насчёт Финхеля?
— Божественный шут, Господин Шагающих Ушей.
Я не сдержал улыбки. Впрочем, быстро увядшей. Кстати, я заметил ещё кое-что: если богов Верхнего Пантеона аватара именовала с ясно слышимой большой буквы (Веррай — божественный Судия), то сошки помельче, вроде Сулгаса или того же Финхеля, заглавности не удостаивались.
— Ага. Понятненько. И откуда у бедняги такой... отпрыск?
— Однажды Финхель не вполне удачно пошутил над Верраем. И Господин Правых присудил ему в качестве награды за шутку жену.
— Жену?
— Божественную глупость, Госпожу Скользкой Памяти.
— Очень мило со стороны Веррая.
— Я бы не рекомендовала судить поступки и решения Господина Правых.
— Поскольку от одного из последствий одного из его решений мы в данный момент таимся, я бы сказал, что если не причина, то как минимум повод для недовольства Верраем у нас есть.
— Говори за себя, пожалуйста.
— Никогда не был настолько самонадеян, чтобы говорить за других, Айнельди.
— И не называй меня этим именем... пожалуйста.
— А как мне тебя называть? Ты уже не совсем Луна, но и на Омиш ты не очень похожа.
— Благодаря тебе, Рин. Мы... то есть боги... являемся заложниками определяющих наше бытиё линий. Поэтому я и сказала, что насчёт линий не объясню... точно. В каком-то смысле, понять, какое положение и на каких линиях занимает бог — значит понять бога... а разобравшись, что представляют собой линии как целое, можно понять, что такое Сияющие Палаты. Вот только нет в Пестроте сущностей, которым была бы по плечу последняя задача.
— Конечно. Постижение одних линий делает невозможным постижение других и искажает представления о третьих.
— Так. Значит, основы ты всё же понял... но это мало что даёт на практике.
— Конечно, мало. Да и не испытываю я большого желания ввязываться в изучение ваших божественных разборок.
Изолят вывернулся наизнанку. Мягкий грустный голос сообщил:
— Тогда у нас имеется кое-что общее. Потому что ты уже ввязался в божественные разборки.
Мы с аватарой оказались в средних размеров зале — где-то десять на десять на восемь метров — не имеющем выходов наружу. Голые, ничем не украшенные снежно-белые стены, светящийся сам по себе воздух, в котором без следа утонул слабый свет, исходящий от моей спутницы. И в зале этом мы были не одни. Я задрал голову:
— Если не ошибаюсь, Финхель?
Похожий на помесь кузнечика и трубочиста в два с лишним человеческих роста, подстать первому из обличий Ленсаро, бог вполне человеческим движением кивнул.
Честно говоря, я начал уже уставать от встреч с существами, чья суть выходила далеко за пределы моего понимания, а могущество превосходило моё собственное в ещё большей мере, чем могущество Мифрила. Страж Направлений уже сыграл со мной шутку, которая вовсе не показалась мне смешной, так что от знакомства с божественным шутом я добра не ждал...
Но лишь до того, как увидел его. Нечто в нескладной, местами причудливо изломанной фигуре Финхеля вызывало во мне безотчётное доверие. Может быть, поющий в плоскостях "ближнего" ментала острый ум. А может, я просто сочувствовал ему.
Имеющему такую семью сложно не сочувствовать.
— Меня зовут Рин Бродяга. Я...
Финхель остановил меня коротким жестом.
— Не надо лишних слов. Просто скажи, куда тебе надо, и я тебя переправлю.
— Вот так просто?
— Я — божественный шут, — суховато сообщил бог. — Шутить со смертными я не обязан. И не люблю.
— Могу ли я...
— Нет, не можешь. Во всяком случае, не сейчас и здесь. Хватит с тебя поручения Ленсаро. Куда тебе надо? Кратко, чётко.
Интересно, поручение Стража Направлений сияет у меня на лбу огненными рунами магической татуировки? Или Ленсаро всем, кого пропускает, даёт поручения? Что ж, судя по тому, как построил фразу Финхель, он нешуточно проницателен... либо просто знает больше меня, что, впрочем, и не удивительно.
А на вопрос-то надо бы ответить. Да.
— В место, где я смогу без новых помех поговорить с госпожой Тепелью.
— Не сочти за труд переправить в то же место и меня.
В атмосфере зала что-то резко переменилось, сгущаясь.
— А сама ты что, беспомощна?
— Нет. Но я очень... обязана Рину — и хочу... поддержать его.
— Что ж, ради такого случая я позабуду о шутовстве.
— Благодарю, Господин Ша...
— Ша, — оборвал аватару Финхель.
Нечто было в их диалоге, от моего понимания ускользнувшее. Я чётко знал, что мог бы при иных условиях понять пару подтекстов, благо они даже не особо шифровались. Но аура! Эта, чтоб её, трижды клятая аура божественной Силы странным образом нарушала мою сосредоточенность. Мысль моя не затупилась и память не обваливалась под шагами логики — но при этом некоторые направления рассуждений оказывались перетянуты неразрывными нитями запретов.
Я мог осознать, что мне не позволяют думать о чём-то, но это осознание само по себе не помогало мне обойти барьеры. Даже выход за пределы линейного восприятия времени не помогал. Раз уж Финхель смог найти и распаковать мой изолят, причём без заметных усилий...
"Вот как? Ну что ж, смиряться я не намерен".
Только подумав об этом, я уже сам, своей волей переключился на другие мысли. Одним из условий успеха была концентрация внимания на вещах, которых не касался наложенный запрет.
Меж тем божественный шут взялся за тонкую работу со связностью пространства. Внешне это выглядело как сборка кубика Рубика, только вместо шестицветной (всего лишь шестицветной) головоломки перед грудью Финхеля повисло что-то вроде большого, в среднем около метра, полупрозрачного мотка цветной пряжи, вращающегося разом в добром десятке направлений. Я смутно понимал, что он ищет и одновременно создаёт проход сквозь реальность в заказанном мной направлении. Ещё более смутно я понимал, что для работы Финхель использует не столько методы классической магии пространства, сколько методы, родственные менталистике. Он делал со связностью пространства нечто, опирающееся на логику, а не на физику.
Но разобраться в его методах на более глубоком уровне не мог. Понимания не хватало. Я казался сам себе умненьким пятиклассником, способным опознать в выписываемых на доске формулах высшей математики именно математические формулы, но узнающим только самые простые знаки, вроде знака сложения или равенства.
И собственное непонимание раздражало гораздо сильнее, чем сравнительная — рядом с божественным могуществом — слабость.
Гораздо.
— Вот так, — сказал Финхель, когда "крутящаяся пряжа" внезапно наложилась сама на себя и, слившись в единый чисто-белый узор, растянулась в висящий в воздухе молочный овал. — Прошу.
Последнее слово опять-таки оказалось фокусом Силы. Овал втянул нас с аватарой, обойдясь без таких мелочей, как предупреждения или приглашения.
И перебросил в новое...
"Нет, это тоже Место, а не просто место".
32
Кабы я был Алисой Лидделл, непременно немного (и не очень громко, чтобы не нарушать приличий) повизжал бы от искреннего восторга, что наконец-то попал в "этот чудесный сад". Вокруг нас действительно простирался сад, причём чудесен он был поистине — и в буквальном смысле — божественно.
Ну, внешнюю сторону пейзажа описывать большого смысла нет. Кусты-деревья, листики-травки, всякие там холмики и посыпанные разноцветным песком дорожки, хрустальные мостики над звенящими ручейками, пёстрые бабочки над клумбами. Прогуливающиеся зверушки — все до единой травоядных обличий, но даже для вида не нагибающиеся к газонам, чтобы попастись (а позже, соответственно, удобрить землицу конечными продуктами своего пищеварения). Опять же, облачка, пригревающее солнышко, ветерок и всё такое — на месте.
Страна уменьшительно-ласкательных суффиксов. Мир Диснея. Ути-пути, ня-ня и сю-сю кавайи. После детской, где развлекался сын Финхеля — контраст особо разительный.
Даже немного жаль, что я — не Алиса Лидделл.
Искоса глянул на аватару.
— Как обстановочка?
— Простенько. И цельно.
"Ага. И означенная обстановка, похоже, не вызывает у тебя большого восторга".
— Можешь сказать, где именно находится Тепелью?
Задав вопрос, я ощутил своего рода эхо и развернулся в нужную сторону ещё до того, как аватара с лёгким нажимом ответила:
— Обычно госпожа Тепелью предаётся отдохновению в той беседке.
Отдохновение. С ума сойти. Впрочем, в чужой монастырь... если здесь принята некоторая возвышенность (или выспренность, если сформулировать жёстче), мне не трудно будет под неё подстроиться.
Чтобы не топтать лишний раз растительность, я подхватил аватару, а заодно и себя силовой сеткой, после чего перенёс нас на дорожку, которая вела прямиком к беседке. Было, правда, у меня подозрение, переходящее в уверенность, что нанести этой растительности серьёзный вред не смог бы даже полк огнемётных танков с вусмерть пьяными мехводами. Но уж коли начинать проявлять вежливость, то лучше как можно раньше. Мало ли, сколь устойчивы к вытаптыванию здешние газоны! Всё равно это не причина по ним расхаживать.
Однако так просто добраться до беседки нам не дали.
Чуть впереди на дорожке к нам лицом возник пёстро и причудливо одетый маг. Судя по тому, что я едва уловил колебание поля Сил, весьма искусный. Хорошо уже то, что божественным могуществом от него не веяло. Но вот то, что моя попытка оценить его потенциал провалилась, мне не понравилось. Абсолютно. Свою собственную Силу я скрывать настолько искусно не мог. Максимум — носить в энергооболочках одну пятую или одну четвёртую от своего истинного потенциала и быстро восполнять недостающее обращением к Предвечной Ночи.
"Вас здесь не ждут", — сообщил маг мысленно. Для произнесения слов вслух его речевой аппарат не годился: нижняя половина его лица подверглась биотрансмутации и заканчивалась хоботком вроде тех, что имеются у некоторых насекомых. Впрочем, даже без этого красноречивого штриха обладатель огромных золотистых глаз и короткой рыжей шерсти не смог бы сойти за человека. Я никогда не встречал подобного вида разумных...
Впрочем, того, чего я не встречал, гораздо больше, чем уже встречавшегося. Лишняя причина относиться к хоботолицему настороженно.
— Мы всего лишь хотели поговорить с госпожой Тепелью, — сказал я.
