Мой друг лучезарно улыбнулся, даже я, долго знающий его, ошеломлён реакцией: — Автомат ерунда, вы только вдумайтесь, всё, что мы читали в мифах, существует, это же здорово! — его бородка растянулась от уха до уха, и он осветил нас гениальной улыбкой.
— Да ну тебя! — вспылил я. — Говоришь, это существо слабенькое?
Эдик приходит в себя, хмыкает: — С другими так просто не справимся.
— Ты всегда можешь хорошо утешить, — хлопаю его по мокрым плечам. — Однако, если в ближайшее время не обсушимся и не обогреемся, ждёт нас переохлаждение, а это верная смерть.
— Надо быстрее выбираться из этого болота, мальчики, — всполошилась Катя.
Рычагами толкаем дрезину, постепенно, преодолевая плотность воды, увеличиваем ход. Миша и Герман Ли часто постреливают, мы под пристальным вниманием водной нечисти, пока серебряные пули спасают.
Грязно-белые тела мелькают у самых колёс, изредка из воды появляются длинные руки со скрюченными пальцами, слух режет истерический хохот, громкое бульканье и всплески в опасной близости от нас.
Эдик стоит со мной на рычагах, крутит шеей, пытается рассмотреть в гадких рожах, такое милое для себя очередное мифологическое существо.
— В основном шишиморы, — с разочарованием подводит итог своим наблюдениям, — в некотором роде нам везёт.
Очередная злодейка запрыгивает на борт, но шквальный огонь из автоматов словно разрезает её на части, но она вытягивает тонкие губы и пытается схватить сучковатыми пальцами кого-нибудь из нас. Герман Ли не раздумывая бьёт прикладом, ломая позвоночник, она переламывается пополам и с хохотом падает, взметнув фонтан воды, идёт на дно.
Куда не глянь, из воды торчат старушечьи физиономии, их зрачки светятся в темноте как глаза голодных крокодилов. Мы работаем рычагами из последних сил, вода захлёстывает через борт, утяжеляя и без того громоздкую дрезину, но намечается тенденция подъёма. Наконец вода отступает, а с ней и вся болотная нечисть. Выбираемся на сухие пути и разгоняем дрезину до скорости хорошего автомобиля.
В пылу боя невозможно жарко, вода и пот нагрелись от тела и получился эффект как от мокрого гидрокостюма, единственное неудобство, одежда сильно сковывает движения.
Вновь появляются крысы, такое ощущение, что они за нами следят, близко не подходят, вероятно, успели познакомиться с серебряными пулями. С громким писком перебегают с места на место, суетливо заскакивают на ржавые трубы, протискиваются в щели. Всюду мелькают безобразные голые хвосты, глаза светятся, словно раскалённые угольки, поблёскивают жёлтые резцы передних зубов, когда они, встав на задние лапы, нюхают воздух, суетливо двигая головой по сторонам.
— В детстве я боялась крыс, — Катя пристально рассматривает неприятных животных.
— А чего их опасаться, обычные живые существа, заняли свою нишу и не трогают человека, если он с ними не пересекается, — Эдик как всегда глубокомыслен в своих рассуждениях.
Внезапно крысы как по команде исчезают, выезжаем к перрону очередной станции. Она пустынна и на ней есть освещение, правда не электрическое, светится плесень в углах стен и на бетонном полу.
Нажимаем на тормоз, визжат колёса, вылетают жёлтые искры, дрезина, словно делая над собой усилие, останавливается.
— Интересно, а где мы? — Ли первый выпрыгивает на шпалы, озирается по сторонам, беря под прицел всё, что ему кажется подозрительным.
— Под Москвой, — задумчиво пожимает плечами Миша.
— Спросить бы у кого? — Ли выбирается на перрон.
— Типун тебе на язык, — усмехаюсь я. — Не хотел бы здесь с кем-нибудь встретиться.
— В любом случая необходимо найти ориентир, чтобы узнать направление к станции Кропоткинская, — Эдик помогает выбраться Кате, бережно обхватывает её за талию, ссаживает на землю.
— А что говорит твоя интуиция? — заглядывает она ему в глаза.
— Интуиция говорит, здесь темно, почти темно, — добавляет Эдик.— Найти бы выход наверх, так проще будет сориентироваться.
— Считаешь, что здесь может быть выход? — смотрю на друга, знаю, просто так он ничего не говорит, следовательно, у него есть кое-какие соображения на этот счёт.
— Оттуда воздух идёт. Хотя не факт, — добавляет Эдик, — очень может быть там переход на другие линии.
Стоим на перроне, вокруг ни души, даже крыс нет. Меня это начинает сильно тревожить.
— Крысы исчезли, — подтверждает мои опасения Эдик.
— Что бы это могло значить? — струхнула Катя.
— Боятся чего-то, — пожимает плечами мой друг.
— Когда хочешь, можешь успокоить, — у Кати вырывается короткий смешок.
— Их кто-то жрёт, — Ли спотыкается об кучку обглоданных крысиных костей, отшвыривает сапогом, с настороженным вниманием оглядывается, водя автоматом по кругу.
Миша освещает станцию фонарём, их когда-то начинали обкладывать мраморными плитами, но только успели заложить лишь нижний ярус. В дальнем углу перрона одиноко притаился трёхметровый вагончик, что обычно используется строителями — одно из единственных напоминаниях о пребывании здесь людей. Да, вот ещё, на стенах малярной кистью смачно написано: "Вован козёл!", а чуть ниже: "Сам козёл!!!", я улыбаюсь, на лицо обычные человечески чувства.
— Вагончик проверьте, только аккуратно, — обращаюсь к сержантам.
Они идут осторожно, но крысиные косточки часто хрустят под ногами, разнося звук достаточно далеко. Конечно, вряд ли кто-то там есть, но переживания захлёстывают меня через край, даже делаю пару шагов вслед. Неожиданно взгляд выхватывает разброшенную на земле плоскую гальку, и чуть в отдалении сложенный из неё замысловатый рисунок. Где-то я уже подобное видел! Нехорошее предчувствие сдавливает сердце, я встревожено выкрикиваю: — Не становитесь на камни и не двигайте их!
Наконец-то они подходят, Ли присаживается на колено, держит наизготовку автомат, Миша осторожно открывает дверь, светит фонарём и замирает. Через некоторое время, так же тихо отходит, пятится, дёргает недоумевающего Ли и, почти бегом направляются к нам.
— Что там? — с испугом смотрю в серое от ужаса Мишино лицо.
— Там женщина спит, — выпучив глаза, шёпотом говорит он.
— Какая женщина? — едва не выкрикиваю я.
— Большая, растянулась на весь вагон, она лежит на человеческих костях и у неё один глаз.
— Очень интересно, — Эдик скребёт бороду. Что-то калькулирует в голове, затем рассерженно фыркает: — Да быть такого не может!
Я переглянулся с Катей: — Что ты имеешь в виду? — вкрадчиво спрашиваю его.
— Для начала мне надо самому посмотреть, — решительно произносит он.
— Не стоит! Боюсь, мы уже с ней встречались ... эта галька, — моя душа покрывается льдом.
— Вы меня интригуете! Кто это?
— Называть по имени ни в коем случае, — в тревоге зашептала Катя.
— От вас никакого толку! — в непонятном возбуждении говорит Эдик и внезапно срывается с места: — Всё же я гляну!
— С ума сошёл? — Катя крупно вздрагивает.
Не успеваю ему запретить, а он уже шагает в направлении строительного вагончика. Хочу выругаться, но он идёт на удивление тихо, виртуозно обходя крысиные косточки. Сдавленно выкрикиваю: — Ради бога, не наступай на гальку!
Вот он уже на месте, слегка открывает дверь, светит фонарём, затем, так же тихо закрывает, на цыпочках бежит к нам: — Уходим отсюда и как можно быстрее, это не женщина, даже не человек. Боюсь, от упоминания имени она может проснуться, тогда нам крышка.
— Какая крышка? — помертвев от страха, округляет раскосые глаза Ли.
— Гробовая, причём в буквальном смысле, — цедит сквозь зубы мой друг. — Я бы здесь не остался ни на секунду.
Он спрыгивает с перрона, помогает Кате. Взбираемся на дрезину, дёргаем рычаги, с громыханием проворачиваются колёса, с испугом смотрю в сторону строительного вагончика, но дверь не открывается, кто бы там не был, но спит богатырским сном. Вот и славу богу! Дрезина с грохотом проезжает мимо станции и ныряет в тоннель. Разгоняемся и несёмся в темноте, словно в скоростном поезде. Минут через двадцать оборачиваюсь к Эдику: — Теперь ты понял кто это?
Он некоторое время молчит, затем ухмыляется, смотрит на меня, на лице дурашливое выражение, но в глубине глаз замечаю какой-то первобытный страх: — Лихо Одноглазое, — мрачно улыбаясь, говорит он.
— Впереди завал! — выкрикивает Миша.
Едва успеваем затормозить, дрезина, противно скрежеща колёсами, под сноп искр, останавливается у груды ржавого лома.
— Однако, путь специально перекрыли, — Эдик с тревогой оглядывается назад.
Мрачное предчувствие сдавливает голову, очень не нравится мне это. Покидаем дрезину, ходим у завала, чего там только нет: и ржавые трубы, искореженные газовые плиты, шифер, разбитые унитазы, тяжёлые шкафы, просто мусор плотно забитый в холщёвые мешки, камни и т.п.
— Кто-то очень постарался. Неужели это против нас преграда? — я пытаюсь раскачать толстую трубу.
— Придётся назад ехать? — Эдик с тоской смотрит вглубь тоннеля. — Но нам туда нельзя, — сам себе противоречит он.
— Мальчики, давайте попробуем разобрать кучу? — Катя старается крепиться, но голос дрожит.
— Ага, здесь мусора на несколько вагонов, — хмурится Герман Ли. В его голосе появляется отрешённость и мне не нравится его состояние. Ли ловит мой взгляд, раскосые глаза вообще превращаются в едва заметные щелочки, неожиданно я вижу в них фанатичный огонь, наверное, такой бывает у самураев.
Миша набычился, беспокойно ходит у завала, светит фонарём, вдруг ругается, отскакивает, стреляет из автомата.
— Ты чего? — подскакиваем нему.
— Крыса.
— Убил?
— Да, — Миша без особой брезгливости обхватывает голый хвост и тащит её к себе, крыса неожиданно дёргается, но звучит ещё одна очередь. — Теперь точно подстрелил, — рыкнул он и выдёргивает кошмарное создание величиной с небольшую свинью.
— Какая огромная, — Катя осторожно присаживается рядом, с любопытством тычет в неё стволом автомата.
— Она с другой стороны завала прошла, — уверенно говорит Эдик.
— Следовательно, есть крысиный ход? — Катя неуверенно улыбается.
— Ты, может, и протиснешься, но не мы, — грустно улыбаюсь я, — но попробовать стоит. Миша, лаз видишь?
— Очень хорошо. Судя по всему, крысы здесь часто ходят.
Он вытащил пару ящиков, отодвинул пятернёй мелкий мусор, сунул в нору голову, принюхался и с удовлетворением заявляет: — Воздух идёт, он не завален, пролезть можно ... если очень постараться.
Взбираюсь на ящик, свечу фонарём. Мрачное зрелище, крысиный лаз идёт между путаницы из кабелей, всюду битые бутылки, сломанные доски, консервные банки и осколки керамики.
— Я пошёл, — Миша снимает вещмешок с плеча, автомат и, толкая впереди себя, пытается влезть в узкий лаз. Долгое время у него ничего не получается, затем, зашатался в груде мусора тяжёлый шкаф и Миша потихоньку протискивается вовнутрь.
Как бы его ни засыпало, а это верная смерть, причём ужасная, крысы не преминут воспользоваться таким подарком судьбы.
— Я пролез! — наконец-то раздаётся Мишин голос.
— Катя, теперь ты, — я касаюсь её за плечо.
— Эх, причёску испорчу! — пискнула она.
— Шапку на уши сильнее натяни, — советую я.
— Спасибо, напарник, за заботу, у тебя всегда, получается, утешить бедную девушку. Слушай, Кирилл! — она едва не подскакивает на месте.
— Ты чего? — удивляюсь я.
— А как здесь Рита прошла? Она же такая крупная в образе питбуля.
— Вряд ли она выбрал этот путь, думаю, есть другие, обходные пути, — мне становится очень грустно.
— И всё же, она здесь прошла.
— С чего ты взяла?
— Посмотри, это не её вещмешок?
Действительно, в путанице из проволоки завяз знакомый предмет. Кидаюсь к нему, развязываю узел, в нём Ритины вещи.
— Значит, чтоб пролезть сквозь лаз, она приняла обличие человека, — делает вывод Эдик.
— Представляю, как ей сейчас непросто, — мне настолько становится за неё страшно, что для себя принимаю решение, если она выживет в страшных лабиринтах заброшенного метро, я навсегда останусь с ней. Образ Стелы, болезненно сжав сердце, отступает на второй план, перед глазами возникает трогательное лицо Риты, её неизменный румянец на щеках и пылающая любовь в глазах.
— Не раскисай, напарник, Рита способна за себя постоять, — Катя жёстко смотрит, слегка прищурив, горящие изумрудным огнём, глаза. Затем лезет в крысиный ход и вскоре, забавно дрыгнув ногами, исчезает.
— Теперь ты, Эдик.
— Вроде как идёт кто-то. Слышите, шаги? — встрепенулся друг.
— Быстрее лезь! — толкаю его.
— Нет, я остаюсь, вы не успеете, — он замирает, напряжённо вглядываясь в темноту.
— У тебя нет автомата, лезь быстрее, — меня окатывает волной ужаса, все мы слышим тяжёлую шаркающую походку. В глубине тоннеля вырисовывается силуэт огромной женщины.
— Всё же проснулась, — застонал Герман Ли, в какой-то отрешённости бросается на землю и готовится к стрельбе.
— Эдик, не мешай, ты нам не нужен без автомата! — зло ору я, сильно толкаю в спину. Он падает, рассекает лицо об осколок бутылки, без обиды вытирает кровь, нехотя протискивается в узкий лаз.
Падаю рядом с Ли, он отодвигается от меня: — Кирилл, я прикрою, уходи.
— Ты чего, считаешь, я тебя брошу?! — возмущаюсь я.
— Товарищ старший лейтенант, иди на хрен, говорю же, прикрою, зачем нам двоим погибать! — зло выкрикивает он.
— Ну, уж нет, дорогой, ты мне не указывай, — щёлкаю затвором, целюсь в жуткую фигуру.
Она идёт медленно, знает нам деваться некуда. Под её весом стонут рельсы, с оглушительным звуком ломаются шпалы, её единственный глаз горит мрачным огнём и она улыбается. О, какая страшная у неё гримаса! Душа вымерзает, кровь стынет в венах...
Нервы у Ли не выдерживают, он начинает беспорядочно стрелять, но пули веером расходятся вокруг её тела, как дождь от автомобильных дворников.
— Сука!!! — кричит кореец, выскакивает из завала, бежит к ней и в упор стреляет, но пули не причиняют ей ни малейшего вреда, всё так же разлетаются в разные стороны.
— Назад, Ли! — дико ору я, приподнимаюсь, чтоб бежать к нему. Но тут у Лихо вытягиваются руки, она хватает несчастного человека и, не раздумывая, бьёт о стенку. Череп лопается, мозги разлетаются по сторонам, Ли изгибается в агонии и свешивается в её руке как плеть.
Меня парализовало от ужаса, не могу сделать ни шага, застыл как столб, не в силах отвести взгляд.
Она присаживается, держит окровавленное тело, жутко улыбается: — Стой человек, стой, а я пока подкреплюсь, — звучит раскатистый голос, даже пространство вокруг содрогнулось. Легко разрывает тело, с наслаждением вонзает зубы в ещё тёплую плоть. Брызжет кровь, трещат кости, мне становится дурно, тихо съезжаю на землю.
Великанша ест долго, обгладывает кости, с шумом высасывает мозг и не сводит с меня изучающего взгляда. Очевидно, она понимает, что я не совсем человек, это её несколько сбивает с толку и сдерживает от решительного броска. Так и сидим друг против друга. Неожиданно я очнулся от жгучей боли, мой камень горит как термит, вспыхивает надежда, осторожно тянусь за ним.
