Но в целом в сегодняшнем Семипалатинске шли процессы, обратные тем, что мы наблюдали в Астане — город "загибался". Если в новой столице ощущался дефицит зданий под многочисленные конторы, то в Семипалатинске в связи с понижением статуса города был их очевидный перебор. Поразил, например, огромный обком партии, теперь скромно превращенный в акимат (то есть администрацию) города. А всяческие бывшие областные "управления чего-нибудь" здесь наверняка разгородили на клетушки-дукены, то есть магазинчики.
Мы посетили неплохой музей краеведческий и отправились на поиски музея Достоевского. Единственная имевшаяся в продаже карта города была совсем дурацкой — мы уже столкнулись с тем, что многие объекты, отрисованные не просто условными знаками, а картинками, изображающими их внешний вид, находились совсем не там, где должны были быть согласно плану. Музей, похоже, тоже был "не по адресу". Мы кружили по узеньким улочкам исторического "татарского" частного сектора и пытались выспросить что-то у прохожих. Хотя нам попадались исключительно казахи, я смело спрашивал у них дорогу к чуть ли не главной достопримечательности города. Чёрта с два! Где находится музей, никто не знал! Не знал пожилой дядька с тросточкой, не знала бабушка в традиционном казахском облачении, не знала молодая мамаша с ребёнком, не знал спешащий куда-то мужик с портфелем. Знала только толстая русская тётка с "химкой" на голове. А после того как мы пришли в нужный нам квартал, еще точнее нас "сориентировал на местности" почти забулдыжного вида "русскоязычный" мужик с большим бидоном в тележке. Странно это всё. Странно и обидно! Достоевский ведь не только русский классик, он писатель мировой величины, а уж его музеев на территории бывшей Российской империи найдёшь точно с пяток, не более, и один из них у вас в городе — это знать, вообще-то, надо бы!
Музей немного разочаровал. Собственно сам дом-музей был заполнен мебелью девятнадцатого века и историческими предметами интерьера — по словам служительниц, "совсем такими же, как были у Достоевского", а огромная пристройка к дому, мемориальный центр — ксерокопиями документов и фотографий, а также множеством изданных на разных языках книг с произведениями писателя. Зато на фасаде дома-музея висела "историческая" двуязычная табличка, извещавшая, что данный мемориальный центр — объект Министерства культуры Казахской ССР. Уж что-что, а таблички в независимой республике поменяли чуть не в первую очередь, как эта-то уцелела? А ещё во дворе музея располагался памятник подлинной "дружбе народов" — на скамеечке сидели и мирно разговаривали казахский этнограф и путешественник Чокан Валиханов и молоденький русский писатель Фёдор Достоевский, которые в жизни были приятелями и, судя по документам, весьма лестно отзывались друг о друге. Такие памятники, на мой взгляд, гораздо правильнее и уместнее монументальных монстров — московско-грузинского "Шашлыка" Церетели или уфимской "Дружбы" с "поссорившимися" тётками в основании (16). Памятник "Чокану и Фёдор Михалычу" был изящным и по-настоящему искренним. Как было бы здорово, если б еще нынешние правители Казахстана, да и простые жители тоже, почаще вспоминали слова своих классиков, в большинстве своем утверждавших, что без русских казахам не жить...
Поезд из Семипалатинска уходил после обеда, а нам еще нужно было зайти на базар. Из Казахстана обязательно нужно везти казы — национальную колбасу из конины. Пока жил в Павлодаре, к кумысу, каюсь, так и не привык, а бешпармак (или правильнее — "бесбармак") и казы я очень полюбил. Лучший бешпармак, суп из вареной баранины с пластами пресного теста, готовит моя не имеющая ни капли казахской крови мама, готовит часто и с большим умением. А вот купить в Сибири казы я нигде не могу — даже в татарских деревнях на западе Новосибирской области нету. Поэтому, если кто-то из знакомых казахстанцев едет на родину, я всегда заказываю этот деликатес, а уж когда попадаю в Казахстан сам, беру его в обязательном порядке и беру сразу много.
Базар в Семипалатинске тоже был абсолютно "южным" — большим и шумным, совсем не таким, как в Павлодаре. Торговали все и торговали всем — от живых баранов до "мёртвой" китайской радиотехники. Казы продавали тоже по-южному — в сыром, а не в готовом, как у нас на Севере, виде. Я с удовольствием выбрал пару палочек, которые мы потом сварим с вернувшимся к тому времени из Сочи моим новосибирским другом Мишей, он ведь тоже казахстанец — его семья уехала из Кокчетава еще раньше моей. Аромат вареной конины заполнит весь подъезд моего дома к вящему неудовольствию соседей, а мы с Мишкой будем вгрызаться в горячее и сочное мясо, выпив перед этим по рюмочке знатного коньячка под названием "Туркестан". Я буду рассказывать ему свои "сценки", привезённые из Казахстана, а он мне свои — из города Сочи... Эх, ради таких моментов, наверное, и стоит жить!..
Всё это будет потом. А пока мы мчались на вокзал в переполненной семипалатинской маршрутке. На вокзале, пустынном с утра, теперь было многолюдно. Мы забрали багаж из камеры хранения, вышли на перрон и уселись на скамейку, окружив себя сумками. Расположенная на Турксибе станция Семипалатинск всегда была более значимой, чем станция Павлодар, и это тоже когда-то шло "в зачёт" городу. Однако, судя по перрону, для пассажирских поездов был предназначен только первый путь — кроме первой, других платформ на станции не было, соответственно не было ни подземного перехода, ни надземного пешеходного моста. Прозвучало объявление о том, что на первый путь прибывает поезд "Новокузнецк — Бишкек". Интересно, успеет он уехать до того, как прибудет наш алма-атинский? Наверное, успеет. На первый путь вкатился киргизский состав, и платформа заполнилась ехавшими домой пассажирами-киргизами.
— На второй путь прибывает поезд "Павлодар — Алма-Ата". Проводникам поезда "Новокузнецк — Бишкек" открыть двери вагонов для прохода пассажиров! — вновь объявили через громкоговоритель.
Ах, да! В Казахстане же наконец-то дотянули до Павлодара техническую ветку, ведущую от Семипалатинска к знаменитому на весь мир ядерному полигону, и теперь через бывший полигон и когда-то секретный город Курчатов из Павлодара гоняют прямые поезда до самой Алма-Аты. Но мы в "город семи палат" сегодня утром прибыли более традиционным транспортом — на ночном автобусе.
Способ посадки в поезд, стоявший на втором пути, выглядел экзотично. В киргизские вагоны лезли бабульки с большими сумками, а их оттесняли "местные" в шлепанцах, майках и "трикотанах" с пузырями, которые "только покурить вышли". "Было бы здорово, если б к тому времени, как придёт наш поезд, оба этих свалили бы", — как-то не очень уверенно подумалось мне. Но очередное сообщение из вокзального рупора было беспощадным:
— На третий путь прибывает поезд "Алма-Ата — Новосибирск".
И всё! Точка. Постойте, а как же "открыть двери для прохода"? Не надеясь на помилование, мы, как и десятки других пассажиров, подхватили свою поклажу и побежали в хвост, вернее, в "хвосты" стоявших на первых двух путях поездов. На щебёнке, не позволявшей сделать уверенный шаг и коловшей ноги даже через обувь, в том месте, где должна была быть платформа между вторым и третьим путем, уже была настоящая давка. Распихивая сумками других "счастливчиков", мы продирались к своему вагону, который, конечно же, оказался совсем в другом конце поезда, и, заразившись общей истерикой, орали на любителей покурить на свежем воздухе, пытавшихся выйти из вагона. Ага, вот он наш! Подъём в вагон с такой стартовой площадки, хлипкой и ужасно низкой, был не самой удачной выдумкой казахстанских железнодорожников. Неделикатно подталкивая будущих попутчиков в выпячиваемые задницы, я помогал им залезть в вагон, а заодно расчищал дорогу для своей жены — глядишь, и меня потом кто-нибудь подтолкнёт. Я подсадил низенькую Натку на лестницу, она ловко взобралась и сразу же развернулась в тамбуре принимать наши сумки. Одна, вторая, третья, следом, получив ожидаемый тычок под зад, в вагон попал и я. Мы пробирались к своим местам, а пот катился с нас градом. Поезд тихонько отходил от станции Семипалатинск...
Когда мы покупали билеты в Павлодаре у той самой знавшей большинство своих пассажиров кассирши-казашки, купейных мест уже не было, были только плацкартные боковушки — хорошо хоть, не в разных концах вагона. Ну и чёрт с ним, решили мы, ведь ехать предстояло домой — в конце концов, отоспаться и дома можно, не отменять же из-за такого пустяка намеченную поездку. Но плацкартный вагон поезда алма-атинского формирования по-настоящему впечатлял, поездка обещала стать незабываемой. Во-первых, проводников было не два, как полагается, а гораздо больше. Конечно, скорее всего, это были не проводники, а их друзья и родственники, но вели они себя по-хозяйски деловито. Во-вторых, в титане отсутствовала вода, а посему мечта попить чайку была растоптана. В-третьих, дверь туалета не запиралась, и её приходилось придерживать ногой. В-четвёртых, там же, в туалете, не было одного окна, оно стояло на полу и в такт ударам железнодорожных колес ритмично билось о пластмассовый стульчак стального унитаза. А еще в багажный ящик нашей боковушки почему-то не лезла ни одна сумка.
Работа железнодорожниками явно не была "делом жизни" многочисленных "проводников" нашего вагона. Они везли контрабанду. Ну, это я сказал так громко — "контрабанду", конечно же, они всего лишь везли хлам, запрещённый к провозу в Россию — спиртное сверх всяких нормативов, а также одежду и обувь, наверняка закупленные на бишкекском рынке "Дурдой", знаменитом своей дешевизной и "всеядностью". На легендарной киргизской барахолке можно купить как высококлассный контрафакт, произведенный китайцами "дополнительной серией" после выполнения основного заказа известного бренда, так и поделки Синьцзян-Уйгурских автономных мастеров, пользуясь которыми, можно заработать пищевое отравление, чесотку и плоскостопие одновременно. Наши "проводники" не везли высококлассного контрафакта...
Мы приближались к пограничной станции Аул. Просто так станция называется — Аул, все равно, если б у нас, где-нибудь между Питером и Хельсинки, стояла бы пограничная станция Деревня. В вагоне начались "движения" — мимо пробежал один из "проводников" со стеклянными бутылками под мышкой.
— Возьмешь себе через границу провезти? — спросил он меня.
Я отказался — как законопослушные граждане, мы и так уже везли ровно два литра дешевого и качественного казахстанского алкоголя на подарки друзьям и знакомым. Через минуту пробежал еще один "проводник", который сунул в сетчатую "откидушку" под наше полотенце какой-то матерчатый сверток.
— Скажешь, что это твое, — безапелляционно заявил он Наталье.
— Ничего она не скажет, — возмутился я с верхней полки.
— Там всё нормальное, — на всякий случай успокоил меня "контрабандист".
Его понимание "нормальности" могло не совпасть с пониманием, принятом в российском Уголовном кодексе, поэтому, как только он удалился, я тихонько переложил сверток на третью, багажную полку.
В Ауле мы стояли минут сорок. За это время по вагону пробежала тетка-пограничник, которая проверила наши паспорта и отобрала миграционные карты. Гораздо дольше надо было стоять в российском Рубцовске. Я плохо выспался ночью в автобусе, поэтому, приняв горизонтальное положение, задремал.
Меня растолкала Наталья. Российскому пограничнику надо было срочно сличить мое лицо с изображением в паспорте, а еще таможенник почему-то заинтересовался содержимым наших сумок. Одной рукой он держал фонарик, а второй ворошил где-то там, в сумкиных недрах.
— А что вы ищете? — не выдержала, наконец, Натка.
— Что мне надо, я найду, — служивый был грубияном.
Такая формулировка меня немного напугала — я совсем не хотел, чтобы он нашел в нашей сумке то, что ЕМУ НАДО. Но напряженность ситуации разрядила моя умница-жена:
— Ну, вы скажите, что вам надо, может, мы сами отдадим.
Таможенник улыбнулся — значит, острая фаза внезапного конфликта миновала.
Но в целом багаж пассажиров смотрели выборочно и довольно лениво — я уж не знаю, чем мы им приглянулись. Гораздо больше таможню интересовали разнообразные "закутки" нашего вагона, где могла находиться "бесхозная" контрабанда — дядьки в синих мундирах, как дети, лазили на третьи полки, отколупывали стены в туалете и тамбуре и снимали кожухи с вагонных печек у пола. Отовсюду они извлекали скрученные в трубочку страшненькие китайские сандалии — видимо, в свернутом виде те занимали меньше места. В вагоне вовсю полыхал скандал — таможенники тащили "проводников" на станцию составлять протоколы об изъятии, а те упирались и кричали, что не знают, чье имущество хранится в печке пятого купе и за унитазом в туалете. Вместо положенных полутора часов поезд стоял в Рубцовске уже все три. За окном совсем стемнело и, пользуясь тем, что мой багаж перестал быть интересным, я уснул под матерные возгласы, сопровождавшие русско-казахскую "дружбу народов".
Сквозь сон я почувствовал, что поезд, наконец, тронулся, а еще чуть позже услышал крики "проводников" — как только мы отъехали от станции, участники проводничьего табора бросились собирать у пассажиров впихнутые им матерчатые свертки (понятия не имею, что в них было) и бутылки водки. Естественно, двух бутылок не досчитались. Потому и орали...
* * *
Проснулись мы рано, поскольку на подъезде к Новосибирску "проводники" начали собирать не обнаруженную таможней и все-таки перевезенную через границу обувную контрабанду. Я, наконец, понял, что мешало мне поставить сумки как следует — все те же свернутые в трубочку китайские сандалии. Сегодня был день моего рождения, а я вместе с любимой женой приближался к своему нынешнему дому в грязном плацкартном вагоне поезда "Алма-Ата — Новосибирск", и лежа на верхней боковой полке, вспоминал детали нынешней поездки. Я пытался понять, с какими чувствами покинул в этот раз Казахстан... Наверное, всё-таки без сожаления — ведь он действительно стал совершенно чужой для меня страной. Согласно классификации старого постсоветского анекдота я в своё время был "пессимистом", а не "оптимистом" или "реалистом", и в отличие от русских в Латвии или русских в Приднестровье изучал не язык титульной нации или автомат Калашникова, а карту российского приграничья... Как и сотни тысяч (если не миллионы) других уехавших из Казахстана "русскоязычных", я не смог сохранить СВОЮ родину и не захотел стать СВОИМ для изменившейся родины, мне осталось в каждый приезд выискивать еще сохранившиеся, но старательно смываемые новыми обитателями следы моей жизни здесь — забытые ржавые горки и чеканки на бывших фотоателье...
(14) Кто такой Абай, я писал в главе 7.
(15) О нем тоже есть в главе 7.
(16) Описание этого памятника есть в главе 8.
Глава 10. Советская Белоруссия
Цікавае пытанне — дзе мая Радзіма?
Дзе мая Айчына? Хто мяне чакае,
Сіндбада-пілігрыма? (1)
С. Михалок, лидер
группы "Ляпис Трубецкой"
Часть 1. Сплошные знакомства
Лето 2008-го года было, наверное, самым "денежным" в моей жизни. Один "большой" кредит мы с Натальей как раз выплатили, а второй уже особо не "давил" на семейный кошелёк. Помимо не самой маленькой по новосибирским меркам зарплаты мне удалось "налевачить" немного денег на написании коммуникационных стратегий для разных новосибирских контор, а Натке — на проектах коттеджей для московских заказчиков. В общем, денег вполне хватало на полноценную поездку куда-нибудь в Европу. Но мы поехали в Белоруссию...
