— Значит, решено, — сказала Клима, мигом пресекая споры.
* * *
Стены Фирондо были высоки и безмолвны, а маленькие аккуратные домики с внешней стороны — пусты. Люди, напуганные грядущей осадой, поспешили оставить жилища и разъехаться кто куда. Некоторые укрылись в городе, пополнив собой ополчение.
Фирондо стоял на равнине, а горизонт с запада скрывали туманные пики далеких отсюда гор. Кругом стелились обширные поля, уже распаханные к посевной или зеленеющие озимыми. Между полей лежали широкие дороги, мощенные плавленым камнем (полезное преимущество колдовства, в Ордене булыжник дробили вручную). Идущее по одной из таких дорог войско было как на ладони. Впрочем, на расстояние полета стрелы они не приблизились, значит, беспокоиться было не о чем.
Остановились в отдалении, разложив костры и развернув палатки прямо на полях. Едва убедившись, что войско в порядке, ответственный за снабжение распределил крупу и мясо для походного кулеша, ставка пребывает в спокойствии, "важная боевая единица" не порывается затеять очередной эксперимент, а дражайшая обда надежно охраняется, Гера засобирался в дорогу. Он решил идти налегке и вовсе не брать оружия. Почистил кое-где свою куртку, ботинки и штаны, наскоро вымыл и высушил голову, умело сочетая ведро теплой воды с Тенькиными возможностями, тщательно спрятал под рукав повязку, со всеми простился и смело зашагал в сторону города.
День клонился к закату. Под издевательски ясным небом парили легчайшие, не сулящие непогоду облака. Кругом было очень тихо, то ли от непривычного безлюдья, то ли сама природа замерла в ожидании, не решаясь предугадать, что случится с ними всеми завтра.
Гера услышал позади быстрые шаги и оглянулся.
Его догонял Зарин, тоже кое-как отмытый, непривычно смятенный. Обычно названый Климин брат держался уверенно и с тем достоинством, какое может позволить себе человек, семнадцати лет в одиночку преодолевший полстраны. Если с нагловатым и развязным Хавесом Гера так и не сошелся, то Зарин стал ему вторым другом, почти не хуже Теньки. У Зарина и голова на плечах есть, и спину прикроет, если надо. Порой молчит, молчит, а потом вдруг начинает говорить вещи, о которых до него прежде никто не додумался. Гера подозревал, что догадливый Зарин прекрасно знает, чем на самом деле занимались Клима и Тенька в ту памятную ночь. Может, именно поэтому относится к колдуну прохладно.
— Я иду с тобой, — сообщил Зарин, поравнявшись.
— Тебе обда велела? — удивился Гера.
Зарин саркастично фыркнул.
— Неужто ты тоже думаешь, что я при Климе навроде чурки?
— Ты ведь знаешь, я никогда так не думал.
— И то хлеб, — Зарин глянул на небо: этот жест в последнее время прилепился ко всем членам штаба. — Ты затеял гнилое, опасное дело. На такое нельзя идти одному. В штабе все нужные, солдаты тебе, что козлу капуста, а я — в самый раз.
— А кто будет охранять обду, пока ты со мной ходишь?
Зарин оглянулся и пожал плечами.
— Хавес дело знает. Он хвастун и задира, но за Климу любую глотку перегрызет. И Тенька рядом крутится, а он, ты помнишь, зимой у самой смерти ее выцарапал.
Гера поразмыслил.
— Ладно, пойдем вместе. Только в случае чего говорить буду я.
— Да, помню, высший балл по риторике, — улыбнулся Зарин. — Что это такое, кстати?
— Риторика?
— Не, то понятно. Я не настолько деревня. Баллы эти.
— Оценки в Институте, — охотно объяснил Гера. — Нам давали разные задания и смотрели, как мы их выполняем. За практику вроде полетов или езды на тяжеловиках были слова: отлично, хорошо, удовлетворительно, плохо. За теорию — цифры, от одного до пятнадцати. У меня по риторике пятнадцать.
— А чем эти оценки полезны? Кормят за них больше?
— Нет, кормили всех одинаково. А если баллы высокие... это почетно, хвалят, могут по окончании Института словечко замолвить, чтобы на хорошее место определили. Вообще, умным больше уважения.
— А Клима как училась? — Зарин спросил будто бы между прочим, что Гера понял, как тому любопытно.
— По теории блестяще. А вот с доской не ладила. Однажды даже чуть не отчислили из-за этого. Ты Теньку спроси, он тоже рассказать может.
— Тенька — балабол, — беззлобно отметил Зарин. — Конечно, за его изобретения многое можно простить, но ему очень повезло с сестрой.
Гера тоже находил Лернэ безупречной, и поспешил уточнить:
— Ты в каком смысле?
Зарин снова улыбнулся. Его улыбка была мягкая, добрая и чуть ироничная.
— Представь, если бы Тенька жил один.
Гера представил. Дом, превращенный в одну огромную лабораторию, разноцветные жидкости в кастрюлях вместо супа и жаркого, напрочь запущенный огород, где сорняком растет одна лишь одичалая ромашка, и сердобольных соседей, которые платят за услуги неприспособленного к быту колдуна готовыми продуктами. Пожалуй, умницу и хозяюшку Лернэ Теньке не иначе как высшие силы послали.
Потом юноша поглядел на Зарина и попытался представить его и Климу детьми. Получалось с трудом, особенно не давался образ Климы, беззаботно играющей в какие-нибудь салочки. Когда Гера поделился этими мыслями с Зарином, тот согласно кивнул.
— Клима всегда немного странная была. Редко с нами играла, зыркала только из-за маминой юбки. Это ведь мама Климу врать научила, ты знаешь? Хотя, да, откуда тебе знать. Так вот, нормальные бабы в лесу грибы собирают, а эти две уйдут в заросли на полянку, разложат карты, и давай тренироваться. Мы с мальчишками подглядывали. Иногда жуть брала: сидят, большая да мелкая, глазищи у обеих горят, держат по карте в рукаве и друг дружку за нос водят.
— Климина мама тоже была обдой? — не понял пораженный Гера.
— А кто ее знает, — Зарин пожал плечами. — Я ее плохо помню, тоже ведь мелкий был. Похожи они с Климой сильно, глаза, губы, фигура...
— Носы, — подсказал Гера.
— Не, носом Клима скорее в отца... Помню, когда она с нами играла, все ее слушались, как заколдованные. И взрослых очень любила обманывать. Поначалу бестолково, на нее вечно матери жаловались, ну а мать навряд ли ее ругала. А потом Климка так научилась, что и не докажешь ничего. Еще помню, как мы с ней впервые сговорились. Был конец осени, а в начале лета ее маму медведь задрал. Отец запил, мне он уже потом рассказывал, что первая жена его по жизни будто бы вела, цель находила, словно свет от нее шел и надежда на лучшее. Клима, сам понимаешь, тоже всех тут ведет, но иначе, более... жестко, что ли. Ее мать добрее была, это точно, хотя тоже сирота — в тринадцать без родителей осталась, бесцветка унесла.
— Откуда ты знаешь? — изумился Гера.
— Так деревня ведь. Их дом по соседству с нашим стоял. А Клима с того лета дикая сделалась — звереныш. Мать моя вспоминала: слоняется ребенок по деревне, глаза как у волчонка, а потом подойдет и такие недетские речи заводит, что страшно становится: крокозябры знают, чего творится в той голове. Потом корова эта...
— Какая корова?
— Корова у них была. Пала от голода или еще чего. Климин отец как-то по пьяни рассказал, что дочка коровью тушу сырьем сожрала и кровью умылась. Некоторые верили, хоть и брехня. Мне Клима никогда волчонком не казалась, а тогда — скорее щенком, которого не стали топить, а просто на улицу выбросили. Худенькая, между бровей морщинка — уже тогда! Пришла ко мне и спрашивает, любил ли ты, Зарька, батьку своего. Любил, понятное дело, хотя тот на войне помер, еще когда мне пяти не стукнуло. Я, говорит, тоже маму любила. Только они теперь землей стали и под воду ушли, а нам с тобой, Зарька, жить как-то надо. Согласился я, а она дальше гнет: вон, у вас крыша в хате прохудилась, а ты пока вырастешь, чтоб починить, хата целиком развалится. А у нас, говорит, дом добротный, но я печку топить не умею и зимой с голоду помру. Хочешь, Зарька, чтоб я померла? И глядит жалобно. Кто ж скажет, что да? Вот и я отвечаю, не хочу, мол. А раз не хочешь, говорит, давай моего папу женим на твоей маме. Будет у нас дом добротный и еда зимой. А мы друг другу — брат и сестра. Я согласился. Ну а потом сам не понял, как Клима все устроила. Но это хорошо у нее вышло, отец с матерью до сих пор ладно живут, детей уже пять штук нарожали.
— В Институте она другая была, — Геру тоже потянуло на воспоминания. — Мила, учтива. Если речь шла не о занятиях и благе Ордена, вечно дурочкой прикидывалась. И ей верили. А при своих вся изнутри загоралась и говорила, что возродит Принамкский край, что у нее великое предназначение, а у нас при ней — великое будущее. Знаешь, я думал, не сомневаюсь, а сейчас, когда все начинает сбываться, понял, что никогда по-настоящему не верил до конца. Или не представлял толком, какое оно, великое будущее. И что такое обда на самом деле... Обда ведь не может быть другом, только госпожой. Она столько раз говорила это открыто, что я привык и перестал понимать. А потом поплатился.
— Ты о вашей размолвке из-за горцев, после которой перестал называть Климу по имени?
— Я не нарочно, — проворчал Гера. — У меня язык не поворачивается.
Зарин снова поглядел на небо, задумчиво.
— Мне кажется, тебе нужно принимать ее такой, какая она есть. Я вижу, как с ней обходится Тенька. Хитрый он, хоть и балабол. Никогда не спорит, ты замечал? И дает советы, только если она спросит. Но держится с Климой на равных, не требуя того же взамен от нее. А если говорит о своем подданстве, то обращает это в шутку, но произносит с таким серьезным видом, что не подкопаешься.
— Я не могу, как Тенька, — Гера покосился на спутника. — Да и ты тоже.
— Я — другое дело, — вздохнул Зарин. — Прошло время, когда я бегал за Климой на цыпочках и заглядывал ей в рот. Теперь мы выросли. Я с ней, потому что верю делу, которому она служит. Но не забываю, что сама Клима на самом деле не так уж изменилась, как кажется. Я бы сказал, теперь она меньше врет и скрытничает, чем прежде. А ты видишь в ней либо верного товарища, либо холодную жестокую повелительницу, для которой нет ничего человеческого. Клима на самом деле где-то посередине. Она всегда любила, когда к ней относились с почтением, а у тебя это никогда по-настоящему не получалось. Но ты присягнул ей, значит, признал за ней право тобой управлять. Так и доверься. Клима умная девчонка с отличным чутьем, она всегда смекнет, у кого может получить лучшее из того, что ей нужно. И если ей понадобится совет, который правильно дашь только ты, она спросит его именно у тебя. Жаль только... — тут Зарин осекся и умолк.
— Что? — решительно переспросил Гера.
Зарин с усмешкой развел руками.
— Что я не тот человек, у которого она может получить самую лучшую на свете любовь.
Гера серьезно посмотрел ему в глаза.
— Это еще неизвестно. А если ты намекаешь на Теньку, то ошибаешься.
Зарин ничего не ответил, но Гере показалось, что спутник неуловимо повеселел.
* * *
— Так значит, обда внезапно захотела мира, — холодно протянул Артасий Сефинтопала.
Он принял парламентеров в зале заседаний ведской думы, круглом просторном помещении с колоннадой. Ярко горели свечи — даже слишком ярко, чтобы не заподозрить колдовски измененное пламя. Сефинтопала сидел ближе к дальней стене, на резном деревянном стуле с высокой спинкой, напротив которого по обе стороны, как в зрительном зале театра, оставляя широкий свободный проход от дверей, тянулись ряды невысоких лавок, устеленных фиолетовой бархатистой материей. Сейчас лавки пустовали, только на одной устроился Эдамор Карей, закину ногу за ногу. Его кованые носы на сапогах и кольчужные нашивки куртки зловеще поблескивали, но в целом грозный вояка выглядел усталым и небритым.
Гера и Зарин стояли перед правителем, им в спины настороженно дышала охрана.
— Обда Климэн всегда хотела только мира, — терпеливо ответил Гера. — Но для всего Принамкского края, а не только для западной части. Она пришла, чтобы объединить людей как встарь, а ты прогнал ее, сказав, что если она обда, то пусть сама берет власть. И вот, — юноша развел руками. — Климэн под стенами Фирондо, скоро она войдет в город и последует твоему совету.
Сефинтопала вскинул голову.
— Самозванка никогда не покорит Фирондо, — отчеканил он. — Этот город — оплот памяти прежних времен, его хранят высшие силы. Вы шли по улицам, вы видели, что каждый дом готов сражаться, все члены моей думы с утра на стенах с оружием в руках. Танава, Раназентала, Делей, Сивара — вам что-нибудь говорят эти древние фамилии? Наши предки когда-то первыми встали за плечом великой Обды, они жили ради Принамкского края и умирали за него, пять с лишним веков назад они ушли сюда из разоренного Гарлея, чтобы продолжать борьбу, и до сих пор ни один из нас не запятнал себя якшаниями ни с сильфийским отродьем, ни с орденскими предателями, ни с преступниками, в чьей крови нет и капли дара высших сил.
— Мы видели все, о чем ты говоришь, — сказал Гера. — И названные тобой фамилии нам известны. Именно поэтому обда не хочет проливать кровь тех, кто ждал ее столько лет.
— А я еще другие фамилии могу назвать, — неожиданно подал голос Зарин. — Например, Зафатейна, Лакар, Сетарентала — они остались в Гарлее и погибли, но некоторым членам их семей удалось спастись, и они до сих пор живут недалеко от мест, где закопано тело последней обды. Ватьяр, Рифар — поступили на службу в Орден, чтобы развалить его изнутри, и вскоре их головы насадили на пики, а тела утопили в реке. Но их дело живет, и в Ордене до сих пор тишком служат преданные обде люди. Ялавей, Павинентала, Савара, Фитар — не стали менять золотые знамена на фиолетовые и отошли от дел, растворившись в народе. Потомки этих людей сейчас приходят к нам, присягают Климэн и служат под ее началом, хотя они не меньше знатны и осведомлены, чем те, кто сидят здесь, за стенами, и брешут на обду, которую даже не видели толком!
Скрипнула скамейка — это рывком поднялся Эдамор Карей.
— Не видели? — язвительно переспросил он. — А чего же она сама не пришла сюда, чтобы мы на нее посмотрели? Может, трусит, как отступники Ялавей и Фитар? Или, подобно, Зафатейне, Лакару и Сетарентале, сидит на чьих-нибудь старых костях, не в силах подняться и оглянуться вокруг? Или боится, что мы узнаем, какая она двуличная сволочь, точно Ватьяр, которого даже в Ордене долго не вытерпели? Названные тобою имена, мальчишка, пустой звук. Только мы, ушедшие на запад, сумели взглянуть правде в лицо и признать, что обда покинула Принамкский край навсегда, и прежние времена никогда не наступят.
— Они уже наступают! — горячо воскликнул Гера. — Не будьте слепы, даже горцы признали обду.
— Но не пришли на помощь, — напомнил Сефинтопала.
— Они присягнули ей на крови.
— И не стали вмешиваться, когда ее пощипали недалеко от Фирондо? — хохотнул Эдамор Карей. — Что ж за цена такой присяге?
— А какой ценой ты расстался со своим глазом? — спросил Гера, обходя скользкую тему. — Я слышал, если на капище сходятся в поединке два колдуна, побеждает тот, кто более предан обде.
— Это сильно устаревшая присказка. Обды нет, и в наше время побеждает более искусный. Я всего-навсего недооценил вашего самоучку.
