— Туфли с острыми носками и на высоком каблуке, — сказала Елизавета, обращаясь к хранительнице гардероба. — Тупоносые туфли, которые так любила моя сестра, королева Мария, мне кажутся уродливыми; хорошо, что мода на них прошла. И позовите моего парикмахера и хранителя драгоценностей. У меня будет высокая причёска, в волосах золотые подвески; уши открыты, и в них две рубиновые серёжки. Перстни тоже с рубинами, а также с бриллиантами...
— Так тебе Энтони пришёлся по сердцу? — Елизавета тронула фрейлину за подбородок.
— Я ещё не знаю, мадам.
— Ещё не знаешь? — прищурилась королева. — Да, наши симпатии бывают необъяснимыми и непредсказуемыми. Взять моего доброго, славного Дадли: я познакомилась с ним, когда ему было девять лет, а мне едва минуло восемь. Мы подружились и много времени проводили вместе, но по-настоящему он стал мне дорог позднее, гораздо позднее.
— Вы говорите о графе Лестере? — переспросила Джейн, испугавшись чего-то.
— Да, теперь он граф Лестер, а тогда был просто Дадли... Но почему ты встрепенулась? А, ты вспомнила о его первой жене: у нас до сих пор болтают, что он сломал ей шею! Мой Дадли, мой добрый Дадли сломал её шею, — что за чушь! — сухо рассмеялась Елизавета. — Да он и цыплёнку шею свернуть не сможет; если в чём и можно упрекнуть его, так это в нерешительности. Как установили врачи, жена Дадли страдала от неизлечимой болезни, при которой кости становятся такими хрупкими, что ломаются при малейшем сотрясении, даже при ходьбе. Бедняжка просто оступилась на лестнице и рассыпалась, как разбитая фарфоровая чашка... Зачем бы Дадли убивать свою жену? Чтобы жениться на мне? Но мне муж не нужен: я обручена с Англией, и я умру девственницей, не нарушив этого великого обета! — последние слова королева произнесла громко, на весь зал.
— Ваше величество! — присели в поклоне фрейлины и камеристки.
— Ты думаешь, я не могла удержать Дадли от этого брака, как не могла удержать и от второй женитьбы? — сказала королева уже тише. — Могла. Но я боялась его настойчивости, — он так сильно хотел, чтобы я стала его супругой, а мне было трудно противиться этим уговорам, я была сама к нему неравнодушна. Однако в наших отношениях никогда не было ничего вульгарного, какие бы сплетни не ходили при дворе. Я готова одаривать мужчин своим вниманием, если они того заслуживают, своими ласками, если мне этого хочется, — но не более того. Повторяю, я навсегда останусь девственницей, и ни один мужчина на свете не познает меня! А Дадли, мой граф Лестер... Что же он был, есть и будет моим хорошим верным другом. Сейчас появился ещё кое-кто... Но, т-с-с, идёт француз, парикмахер...
— Ну, как, ваше величество? — спросил парикмахер, закончив свою работу. — По-моему, вы очаровательны. Золотые подвески на ваших золотистых волосах озаряют сиянием всё вокруг.
— На рыжих, на рыжих волосах, месье! — улыбнулась Елизавета. — Такими они были у моего отца, покойного короля Генриха, такие они и у меня. Мне нечего стыдиться этого. Причёской я довольна, однако, может быть её следует дополнить сеткой с золотой, нитью? А поверх надеть шапочку из ярко-красного бархата, — такого же, как платье, — и украсить белым пером?
— Ваше величество, разрешите мне почтительно возразить вам! — воскликнул парикмахер, приложив руки к груди. — Ваша высокая причёска "en raduette" придаёт вам роста, между тем, сетка и шапочка на волосах отнимут его у вас. Если вы соблаговолите прислушаться к моему совету, я бы оставил всё как есть.
— А ты что скажешь, Дженни? — обратилась королева к фрейлине.
— Я согласна с месье парикмахером, мадам. Вы неотразимы и привлекательны в этом уборе, — восхищенно произнесла Джейн.
— Когда женщина хвалит женщину, это подозрительно, — королева бросила быстрый взгляд на неё.
— Мадам! — вспыхнула Джейн.
— Я пошутила, моя дорогая. Я не сомневаюсь в твоей искренности... Что же, месье, припудрите как следует мои волосы и на лицо наложите слой пудры погуще; не забудьте прорисовать сосуды, чтобы подчеркнуть прозрачность кожи. Помаду на губы нанесите цвета сочной вишни; на щеках сделайте живой румянец, а родинки и мушки не ставьте, они мне не подходят. Перчаток не надо, — все утверждают, что у меня очень красивые руки.
— Это правда, мадам, — в один голос сказали парикмахер и Джейн.
— Пусть господин посол удивится, когда королева выйдет к нему без перчаток. Но перстни я надену самые богатые, — да, да, вот эти, вы правильно выбрали их, милорд, — похвалила Елизавета хранителя королевских драгоценностей. — А какие духи вы мне посоветуете, месье? — спросила она парикмахера.
— "Дамасскую розу" и ничего другого! — вскричал парикмахер. — Немного за уши, немного на грудь. Если пожелаете, можно прикрепить к поясу вашего платья золотой флакончик на цепочке, а его наполнить египетским мускусом. Это придаст особую пикантность запаху "дамасской розы", но не перебьёт её аромат.
— Ладно, так и поступим... Что же, заканчивайте поскорее, месье, — близится назначенный для приёма час. Не хотелось бы мне обижать господина посла ожиданием, — на губах Елизаветы промелькнула тонкая усмешка.
* * *
Придворные Елизаветы недоумевали, зачем их вызвали в Тронный зал: переговоры её величества с послом были секретным делом и велись обычно в присутствии наиболее приближенных к Елизавете лиц, но сегодня здесь было слишком много народа.
— Её величество, королева Англии! — выкрикнул важный церемониймейстер, ударив тростью об пол.
Все опустились на колени и замерли; королева прошла к трону и заняла своё место.
Придворные поднялись, и по залу пронёсся шёпот: при Елизавете не было ни одной королевской регалии, а между тем, испанский посол прибыл во дворец с официальным визитом. Подобное пренебрежение этикетом могло означать одно их двух: либо Елизавета выказывала открытое пренебрежение послу, либо она, напротив, подчёркивала особо доверительные, дружественные отношения с ним. Последнее было маловероятным: все знали, что королева недолюбливает дона Бернардино, её возмущают интриги посла, направленные против неё, но ещё большее возмущение вызывает у Елизаветы политика испанского государя, которую тот ведёт в последнее время.
Назревал скандал. Придворные с нетерпением оглядывались на открытые главные двери зала и посматривали на стоящего около них церемониймейстера, который должен был известить о прибытии дона Бернардино. Наконец, церемониймейстер стукнул своей тростью и провозгласил:
— Его светлость дон Бернардино де Мендоса, полномочный посол его величества Филиппа Второго, короля Испании, Португалии, Неаполя, Сицилии, Нидерландов, верховного сюзерена Священной Римской империи, короля Вест-Индии — и прочая, прочая, прочая!
Дон Бернардино вошёл в зал во главе своей свиты. Вид у него был надменный, губы презрительно сжаты, взгляд холоден. Покосившись на придворных Елизаветы, он на мгновение остановился, а потом дал знак своим свитским следовать за ним: если королева желает вести разговор при свидетелях, пусть будет так.
Посол прошествовал через весь зал, остановился перед возвышением с троном и поклонился королеве. Затем он поднял на неё глаза — и оцепенел. На голове Елизаветы не было короны, при королеве не было вообще никаких регалий, — мало того, её руки были голыми, без перчаток!
Лицо посла побагровело; он сделал движение, будто собираясь повернуться и уйти прочь, но сдержал себя и ровным голосом произнёс:
— Во здравии ли ваше величество?
— Благодарю вас, господин посол, — невозмутимо отвечала Елизавета. — А как здоровье вашего государя?
— Он здоров.
— А ваше здоровье?
— Оно могло быть лучше, если бы не постоянные заботы об укреплении союза между нашими странами, — сказал дон Бернардино, позволив себе выказать некоторое раздражение.
— Мы знаем, каковы они, эти ваши заботы, — с явной насмешкой проговорила королева.
— Я ценю ваше внимание, — смешался посол. — Но позвольте мне выполнить поручение моего государя, — сказал он через мгновение с прежней твёрдостью.
— Сделайте одолжение.
— Мой государь хотел бы получить разъяснения относительно определенных действий вашего величества и ваших подданных, которые он полагает несовместимыми с отношениями союзников, коими считаются ваша и его державы, — строго и официально произнёс посол.
— Что же это за действия? — удивилась Елизавета.
— Я изложу по пунктам. Во-первых, вы поддерживаете врагов моего государя и врагов католической веры в Европе. В частности, деньгами и оружием вы помогаете мятежникам, которые восстали против нас и против святой римской церкви на Нижних Рейнских землях: в Голландии, Фландрии и прочих областях, по праву принадлежащих моему государю. Помимо этого, вы поддерживаете врагов апостолической веры в других странах, например, во Франции, где вы снабжаете всем необходимым войско нечестивого Генриха, короля Наваррского, — беспутного, развратного и богомерзкого человека, продавшего свою душу дьяволу.
Мой государь не намерен терпеть бесцеремонное, ничем не оправданное вмешательство в дела его державы, а также подлинную войну против святой римской церкви, которую вы фактически ведёте. Отступничество от истинной веры, которое произошло у вас, при вашем отце короле Генрихе, достойно сожаления и не даёт вам повод для борьбы с апостолической церковью повсеместно. Должен вам напомнить, что мой государь, как и его достойные предки, является верховным покровителем римской церкви. Он не может допустить, — и не допустит! — её поругания, а тем более уничтожения истинной христианской веры, — дон Бернардино остановился, ожидая ответа Елизаветы.
Среди придворных прошло небольшое движение, десятки глаз устремились на королеву.
— Я внимательно слушаю вас, — бесстрастно сказала Елизавета.
— Во-вторых, — продолжал дон Бернардино, — ваши корабли постоянно нападают на наши суда, везущие груз из американских владений моего государя. Мало того, ваши подданные нападают и на наши города в Америке, разоряя и уничтожая их. В любой стране, по любым законам такие проступки называются пиратством и разбоем. Мой государь чрезвычайно поражён тем, что вы нисколько не стремитесь покарать преступников, — напротив, вы поощряете их к подобным злодеяниям и даже сами отправляете ваших подданных на разбой. Как это совместить с союзническими отношениями между нашими странами?..
— Я вас слушаю, — повторила Елизавета.
— В-третьих, ваши агенты действуют при всех дворах Европы и даже в Московском царстве. Повсюду они привлекают людей, которые обеспечивают ваши интересы при этих дворах, в ущерб интересам других государств, в том числе интересам Испании. Ваши купцы всеми способами завладевают внешней торговлей и денежными потоками известных нам стран, не допуская к ним прочих купцов. Из-за этого казна моего государя не получает той прибыли, которую должна была бы получать, — и это тоже несовместимо с союзническими отношениями, — дон Бернардино оглянулся на своих советников и они согласно закивали головами.
— Я вас слушаю, господин посол, — окликнула его Елизавета.
— Последнее, четвёртое, — дон Бернардино сделал паузу. — Моего государя сильно беспокоит судьба вашей кузины, королевы Марии...
— Чем же она беспокоит его? — живо отозвалась Елизавета.
— Мой государь опасается, что поместив королеву Марию в заточение, вы можете причинить ей затем более существенный вред, — многозначительно проговорил дон Бернардино.
— Я не ослышалась, вы сказали "поместив её в заточение"? — спросила Елизавета. — Помилуйте, господин посол, она умоляла нас, чтобы мы предоставили ей убежище! Несчастная женщина, первый муж которой умер, второй был убит, а третьему пришлось навсегда покинуть страну, — она, оказавшись без мужской поддержки, была так одинока... А я, всё-таки, её сестра, пусть и по линии дедушки, — к кому же было обратиться Марии, как не ко мне? Родственники должны помогать друг другу в беде.
— Однако вы всеми силами помогали её противникам в Шотландии, — возразил посол.
— Откуда у вас эти сведения? — с обидой воскликнула Елизавета. — Наоборот, я усмирила её противников. Они оставили мою сестру в покое, а её сына признали своим королём.
— Но вы заключили королеву Марию в замок...
— А вы бы хотели, чтобы я держала королеву на крестьянском дворе? Разве замок не подобает ей по положению? Она ни в чём не ведает нужды, живёт как подлинная королева, устраивая пиры, театры, принимая гостей и выезжая на лоно природы. Иногда я просто завидую Марии, завидую её беззаботной жизни, — вздохнула Елизавета.
— Но вы приставили к ней стражу, — не унимался дон Бернардино.
— Охрану, господин посол, охрану! — поправила его Елизавета. — А как же иначе? Сколько людей было убито вокруг неё: муж, личный секретарь, другие достойные джентльмены, — а сколько раз жизнь самой Марии висела на волоске! Как же её не охранять?
— Так вы можете дать твёрдое обещание моему государю, что Марии ничего не угрожает? — спросил посол.
— От меня ей ничего не угрожает. Так можете и передать, — сказала Елизавета, выделив слово "от меня".
Придворные переглянулись и кто-то из них прошептал: "Велика милость королевы".
— Хорошо. Этот вопрос будем считать исчерпанным, — согласился дон Бернардино. — А что по другим пунктам?
— Всё очень просто, — голос Елизаветы внезапно стал жёстким. — Начну с третьего пункта. Он — доказательство вашей слабости. В чём вы нас обвиняете? В том, что мы более предприимчивы, более трудолюбивы, более изобретательны? Кто мешает подданным вашего государя добиться влияния при европейских дворах, привлечь на свою сторону нужных людей и обеспечить себе преимущество в торговле? Мы с вами здесь в равных условиях, но мы идем вперёд, а вы отстаёте, — зачем же вы обвиняете в этом нас, а не самих себя? Или вы хотите, чтобы мы замедлили шаг, коли вы не можете идти быстро? Но в таком случае найдётся кто-нибудь ещё, кто обгонит и нас, и вас, кто не станет оглядываться на отстающих. Мы не хотим быть отстающими, останавливаться в угоду вам мы не будем, — и вы поступили бы точно так же, вырвавшись вперёд.
— Но... — хотел возразить посол.
— Я не закончила! — резко оборвала его Елизавета. — Второй пункт обвинения — доказательство вашего лицемерия. Разве не вы с неимоверной алчностью рыскали по всему свету в поисках золота? Разве не вы истребили целые народы, чтобы завладеть им? Разве не вы узаконили жажду лёгкой наживы, презрев тяжкий, но честный труд, завещанный нам Богом? Ваш пример оказался таким заразительным, что теперь тысячи людей готовы отправиться на разбой и пиратство, чтобы за один час добыть столько богатств, сколько им не заработать за всю жизнь. Как я, слабая женщина, могу справиться с тысячами и тысячами мужчин, одержимых идей быстрого обогащения? Мы издаём законы против пиратства, мы вешаем пиратов и разбойников, но их число не уменьшается. Сейчас есть лишь один способ одолеть разбой — взять его под контроль. Если бы я не сделала этого, ни один ваш корабль не смог бы благополучно вернуться домой, и все ваши поселения в Америке были бы уже стёрты с лица земли, — можете не сомневаться!
