— С Сатаной?
— Да.
— Как?
— Я ему помолился, просто так, по приколу. Лена грузила меня, мне открылось то, мне открылось се, а я к нему обратился и попросил, чтобы мне тоже что-нибудь открылось.
— И что?
— Он ответил.
— Что он сказал?
— Ничего дельного. А потом в мгновение ока переместил меня на другой конец Москвы, в одну шарлатанскую контору, там как раз вызывали дьявола для одной богатой клиентки.
— И что?
— Что-что... я материализовался в центре пентаграммы, дальше было шоу... короче, все закончилось хорошо. Я сейчас живу у этой самой клиентки, она думает, что я темный мессия, а она — мой первый апостол.
— Но ты на самом деле темный мессия!
— С чего ты взяла?
— Твоя ментальная сила огромна. Ты уже умеешь изгонять бесов, немного тренировки, и ты сможешь перевернуть мир.
— Но я не хочу его переворачивать!
— Тогда крест тебя ждет.
— Какой крест, зачем? Ты что, издеваешься?
— Я не издеваюсь. Думаешь, Христос полез на крест по доброй воле?
— Его предал Иуда...
— Как?
— Не помню...
— При случае перечитай евангелие повнимательнее. А пока поверь на слово — Иуда не предавал Христа, Иуду подставили, он стал козлом отпущения.
— Подставили? Кто?
— Из текста неясно. Возможно, он сам себе подложил свинью, поругался с Иисусом из-за какой-нибудь ерунды, пошел, настучал, получил тридцать сребреников, а Христос этим и воспользовался. Помнишь историю, как судили Христа?
— В общих чертах.
— Никто не хотел осуждать его, кроме кучки религиозных маньяков, но Христос вел себя несдержанно и не оставил судьям выбора. Его осудили на смерть, Понтий Пилат ожидал, что толпа потребует его помиловать, но этого не случилось. Не знаю, как Христос этого добился, но свою смерть он организовал грамотно.
— Тогда почему он просто не повесился?
— Для него это было невозможно, религия, которой он учил, не признает самоубийства. Если бы Иисус был японским мессией, он совершил бы харакири, но он был евреем, а не японцем. К тому же, он устроил из своей смерти настоящее цирковое представление.
— И к чему ты все это рассказала?
— К тому, что у Христа не было большого выбора, он должен был либо стать царем иудейским, как Мухаммед стал царем аравийским, либо уйти. Он решил уйти.
— Намекаешь, что передо мной стоит такой же выбор?
— Не намекаю, а утверждаю. Только, в отличие от Христа, ты не сможешь удалиться в монастырь или какую-нибудь сибирскую деревню. У тебя только два варианта — либо со щитом, либо на щите.
— Почему?
— Потому что ты не один. Лена — тоже мессия и она стоит на другой стороне, она не позволит тебе уклониться от схватки. Пока она еще не осознает себя, но это ненадолго, скоро она все осознает и тогда будет как в фильме "Горец" — в живых должен остаться только один.
— Подожди! Почему ты думаешь, что она будет драться со мной? Раньше ты так не говорила!
— Я всегда допускала такой вариант. Раньше мне казалось, что вы сможете нарушить законы природы, вас так влекло друг к другу, я подумала, что это тот уникальный случай, когда противоположности не противостоят, а соединяются. Но я ошиблась, ты пришел ко мне и ты пришел один. Сделать остальные выводы совсем несложно.
— Да, ты права, мы поругались. Но мы поругались по конкретному поводу, мы не объявляли войны друг другу, просто Лена начала грубо ковыряться в душе одного террориста, я ей сказал, что так нельзя...
— Почему нельзя?
— Потому что нельзя силой заставлять людей служить себе. По крайней мере, без веских причин.
— Наверное, ей показалось, что убийство сотни людей — веская причина.
— Наверное. Но... нет, так все равно нельзя! Он был уже не опасен, я заглянул в его душу и увидел, что он перегорел, он больше никому не причинит зла, судьба отпустила ему всего несколько месяцев. Мучить его было ненужно.
— Она хотела узнать имена сообщников?
— Имена, адреса... Это тоже было ненужно, я заглянул в будущее, они больше не представляют опасности.
— Силы добра обожают творить ненужное зло. Это легко объясняется — творить зло приятно, человек по своей природе хищник, это его инстинкт, а следовать инстинкту всегда приятно. Те, кто служит свету, подавляют свои инстинкты, но когда они решают, что могут сделать исключение, они оттягиваются по полной программе. Самые страшные преступления всегда совершаются во имя добра.
— Этот порядок мне не нравится.
— Мне тоже, но это закон природы, с ним ничего не поделаешь, даже если ты мессия. Чтобы менять законы природы, нужно быть богом.
— Думаешь, мне следует с ней помириться?
— Боюсь, это уже невозможно, те, кто служат добру, неспособны к компромиссам. Если ты придешь к ней мириться, она заставит тебя подчиняться, она потребует, чтобы ты выполнял приказы ее хозяина, а если ты воспротивишься, она скажет, что ты против добрых дел, а значит, и против нее. Как говорится, кто не с нами, тот против нас.
— Так что, у меня нет выбора?
— Выбор всегда есть, из каждого безвыходного положения есть по крайней мере два выхода. Ты можешь, например, покончить с собой.
— Не хочу.
— Тогда придется с ней драться. Я рекомендую напасть первым.
— Нет!
— Почему? Это даст тебе преимущество.
— Это заставит меня чувствовать себя неправым.
— Тогда забудь то, что я только что говорила, не нападай первым ни в коем случае. Но не забывай, она всегда будет чувствовать себя правой, такова ее природа.
— Понятно. Слушай, эта баба... не та, которая мессия, а та, у которой я сейчас живу, она говорит, что моя задача — предотвратить конец света.
— Есть такое толкование "Апокалипсиса", оно считается еретическим, но некоторые его разделяют. Христос стремится устроить страшный суд, а антихрист старается продлить существование мира. По-моему, бред.
— Почему?
— Потому что Христос — сын божий, он в другой весовой категории, чем антихрист, их борьба похожа на поединок между водителем трамвая и бабкой, старающейся успеть. Знаешь этот анекдот?
— "Не успела", подумал водитель и захлопнул двери перед самым носом.
— Вот именно. Именно так, скорее всего, и произойдет конец света.
— А если предположить, что Сатана — четвертая ипостась бога?
— Тогда у антихриста есть шансы. Только в этом случае твое положение не безнадежно.
— А если предположение неверно?
— Тогда ты погибнешь. По любому, хуже уже не будет.
— Это точно. А чтобы конца света не было, я обязательно должен убить Лену?
— Да, — ответила Лена, материализовавшаяся посреди комнаты, — только у тебя ничего не выйдет.
— Пришла на зов любви? — съехидничал я.
— Нет, — Лена печально покачала головой, — любви больше нет, и мне открылось, что ее никогда не было. Ты был прав, мы с тобой слишком разные, а жизнь действительно непохожа на рекламу "Доктора Дизеля". Мы никогда не сможем быть вместе. Я благодарю тебя за то, что ты помог мне найти господа, я думала, что это любовь, но я была неправа. Я не могу любить тебя, мы служим силам, которые сражаются между собой с момента сотворения мира, а сейчас как раз начинается новая кампания. Мне очень жаль... мне на самом деле очень жаль!
— Что ты от меня хочешь?
— Ты должен отречься от нечистого.
— И все?
— Все.
— Что будет дальше? Страшный суд?
— Все будет в соответствии с волей господа.
— То есть, страшный суд.
— Пути господни неисповедимы.
— Не увиливай от ответа!
— Я не увиливаю! Я действительно не знаю, какова божья воля по этому вопросу.
— Ты лжешь, — заявила Зина.
Лена обернулась к ней и отрывисто бросила:
— Заткнись, ведьма.
Зина судорожно сжала челюсти и начала строить страшные рожи. Казалось, она хочет что-то сказать, но не может, потому что ее челюсти свело судорогой. Впрочем, почему казалось? Так оно и есть!
— Я отменяю заклятье, — сказал я.
Зина открыла рот, подвигала челюстью туда-сюда и закрыла рот. Лена повернулась ко мне.
— Ты зря встаешь на пути господа, — сказала она. — Ты рухнешь в прах и он промчится по тебе и не заметит тебя. Ты подобен колючке в дорожной пыли, самое большее, на что ты способен — занозить его ногу и заставить потратить лишние пять минут.
— Я не встаю на пути бога, — возразил я. — Я встаю на твоем пути, а ты вовсе не бог. Ты подобна попугаю, который думает, что говорит разумные вещи, но он только повторяет услышанное, иногда он повторяет к месту и многие думают, что он способен говорить, но на самом деле попугай говорит ерунду. Просто иногда ерунда слишком похожа на правду.
— Моими устами говорит господь! — воскликнула Лена. — Он дал мне силы и я не убоюсь зла!
— Еще бы, — усмехнулся я, — глупо бояться самого себя.
— Во мне нет зла! Зло во имя добра не есть зло!
— Ага. А добро во имя зла не есть добро, правильно?
— Правильно, — удивилась Лена, — а к чему ты это сказал?
— Цель оправдывает средства, давай, убивай, насилуй, клевещи, предавай, — процитировал я Егора Летова. — Правильно?
— Не запутывай меня! — заорала Лена в полный голос. — Мне всегда говорили, дьявол искушен в риторике, ты всегда пытаешься представить черное белым. Так запомни — со мной это не пройдет, тебе меня не искусить!
— Когда ты не была такой упертой, ты была привлекательнее. Сейчас ты как будто одержима.
— Да, я одержима! Я одержима добром! А ты... в последний раз спрашиваю — ты отрекаешься от Сатаны?
— По правилам надо спрашивать три раза, — заметила Зина, — а это только второй.
— Хорошо, — согласилась Лена, — во второй раз спрашиваю, ты отрекаешься от Сатаны?
— Так во второй или в последний? — улыбнулся я.
— Во второй.
— Угу.
— Что угу?
— Я понял.
— Что ты понял?
— Что ты спрашиваешь меня во второй раз.
— Так ты отрекаешься или нет?
— Это смотря в который раз ты спрашиваешь.
Зина хихикнула, Лена повернулась к ней и нахмурилась. Зина перестала хихикать.
— Еще раз отменяю заклятье, — провозгласил я.
Зина сложила губы трубочкой и сделала серьезное лицо, но выглядело оно все равно издевательски. Лена повернулась ко мне и сжала губы.
— В третий раз спрашиваю тебя — отрекаешься ли ты от Сатаны?
— Я еще на второй вопрос не ответил.
— Так отвечай!
— На какой вопрос — на второй или третий?
— Не паясничай? Ты не отрекаешься от Сатаны?
— Нет.
— Что нет? Отрекаешься или нет?
— Давай так — ты отречешься от бога, я отрекусь от Сатаны, и мы будем жить долго и счастливо.
— Не искушай меня! — завопила Лена. — Я никогда не отрекусь от господа, я избрана им и будет сделано так, как сказано. У тебя последний шанс, Сергей, отрекись от Сатаны, иначе...
— Что иначе?
— Иначе будет плохо.
— Конкретнее, пожалуйста.
— Ты умрешь.
— Мы все умрем.
— Так ты не отрекаешься?
— Нет.
— Ты выбрал.
Лена вскинула руки к небу и запрокинула голову. Размытой тенью Зина набросилась на нее сзади, заломила руки и впилась клыками в шею. Бог богом, а ускоренный режим никто не отменял.
Лена захрипела и всплеснула руками, Зина рухнула на землю как подкошенная, она старела на глазах, ее кожа желтела и покрывалась старческими складками, мягкие и шелковистые волосы в одно мгновение стали блеклыми и свалявшимися. Кровь Лены, хлынувшая широкой струей из прокушенной шеи, залила плечо и образовала на полу маленькую лужицу, но рана затягивалась на глазах. Еще секунда и она переключится на меня и...
Что ты медлишь? завопил голос вдали. Действуй! У тебя есть шанс!
Как действовать?
Как угодно! Только не медли!
Я переключился в ускоренный режим и нанес удар. Носовая кость Лены хрустнула, ее маленький аккуратный носик превратился в бесформенную блямбу, наподобие той, что обычно украшает лица даунов, Лена отлетела метра на полтора и рухнула на пол, как тряпичная кукла. Нос запульсировал и начал менять форму, секунда, и он стал таким же тонким и изящным, каким был раньше. Не вышло.
Она восстанавливается, бог подпитывает ее силы!
А что делать?
Открывай воронку!
Как?
Твою мать!
Во мне что-то зашевелилось и я ощутил, что в комнате начала формироваться воронка. Нет, она была не в комнате, она была рядом. Ничего материального, ничего доступного обычным чувствам, просто внешняя подпитка Лены стала слабее, как будто в невидимой трубе, через которую в нее вливались силы, открылась течь. Теперь я ясно видел силовые линии... нет, видел — неподходящее слово...
Лена лежала навзничь и неподвижно смотрела в потолок широко открытыми глазами. Сила обволакивала ее, она формировала невидимый кокон вокруг ее тела, я не понимал, что это означает, зато он понял это очень хорошо.
Кокон неуязвимости... размышлял вслух голос в моей голове и, одновременно, где-то вдали, следующим будет львиное сердце... или благословение... нет, скорее, львиное сердце... надо ловить момент...
Все эти слова промчались сквозь мой мозг в доли секунды, крест на груди, казалось, раскалился, я помог ему и он выбросил незримую черную тень, метнувшуюся к моей недавней возлюбленной. Тень свободно прошла сквозь кокон и впиталась в тело. Ничего не произошло.
Облом, констатировал голос.
Враг продолжал подпитку. Тело Лены стало как будто четырехмерным, в нее накачивалась сила извне, эта сила скапливалась и аккумулировалась где-то вне пределов нормального физического мира, но, в то же время, внутри новых измерений ее астрального тела. Интересно, это и есть львиное сердце?
Ага, оно самое. Жалко, что предыдущая атака не удалась, теперь будет труднее. Ничего, в самом худшем случае спасемся бегством. Давай-ка попробуем... нехорошо, конечно, раскрывать все козыри слишком рано, но...
В комнате запахло чем-то пыльным и затхлым, сразу возникла ассоциация с кладбищами, могильными склепами и прочими подобными вещами. Мертвь наполнила меня и на секунду мне показалось, что тело не справится с тем, чтобы пропустить через себя это заклинание. Но нет, сердце остановилось только секунды на три, в глазах потемнело, но кровь снова помчалась по жилам и обморок отступил.
Цветы на окне дружно пожухли и сбросили листья. Воздух мгновенно стал стерильным, как в операционной или цехе завода, где делают микросхемы, вряд ли сейчас в комнате осталась хоть одна живая бактерия. Но на Лену этот удар никак не подействовал.
Черт возьми! В нее продолжает вливаться энергия, уже сейчас я чувствую, что Лена стала настолько сильна, что мне никак не совладать с ней, не поможет ни нематериальность, ни невидимость, ни мозговой шторм, а больше я делать ничего и не умею. Зина мертва, она больше не сможет мне помочь, помнится, она говорила, что мессия может что-нибудь пожелать, и это исполнится, но что произойдет, если желания двух мессий противоречат друг другу? Боюсь, что ничего не произойдет, а это значит, что все решит грубая сила, а в грубой силе я уже проигрываю. Почему он не подпитывает меня? И вообще, куда он подевался?
