— В голодный год слиток не стоит и пригоршни зерна, — Настоятель грузно склонился к табуретке, но проворно подскочивший секретарь опередил его, бережно поставив колченогую конструкцию вертикально. Брат Семлемен тяжело присел на нее и немигающе уставился на гостя. — Мне мало толку от золота...
— В храмовых и монастырских амбарах достаточно продовольствия, чтобы кормить стотысячную армию полгода, — гость ответил ему таким же тяжелым взглядом. Его глаза вновь превратились в человеческие, но где-то в глубине еще мигали голубые искры. — Золото пойдет в оплату за пищу. Следующий урожай выйдет обильным, я о том позабочусь. Церковь ничего не теряет.
— Только Отец-Солнце может подарить обильный урожай!
— Положись на меня, Настоятель. Есть способы обойтись и без Отца.
— Не богохульствуй!
— И не думаю. Настоятель Семлемен, ты получишь золото не позже, чем через две недели, — внезапно любезным тоном произнес он. — Но я буду крайне обязан, если Храм начнет действовать немедленно.
— Храм принимает твои слова близко к сердцу, — машинально ответил Настоятель. — Пусть Отец-Солнце благословит тебя, странник. Надеюсь, девочка дождется твоего возвращения в целости и сохранности.
— Я тоже надеюсь! — губы скрывающегося под именем Егаш растянулись в улыбке, но во взгляде вновь мелькнула смерть. — Надеюсь, я не слишком самонадеян, предполагая, что лично Настоятель возьмет на себя ответственность за ее жизнь?
Не дожидаясь ответа, он развернулся и стремительно вышел. Настоятель словно обмяк на своем табурете.
— Приказать страже... — неуверенно начал брат Перус.
— Нет! — рявкнул Настоятель. — Быстро за ним. Проследи, чтобы никто не чинил ему препятствий. Лучшую лошадь, запас пищи — все, что попросит, лишь бы убрался поскорее. И еще, — поднял он руку, останавливая ринувшегося вслед за Тилосом, — немедленно свяжись с... братом Тупусом. Прикажи, чтобы девчонку охраняли пуще монастырской казны.
— Она в горячке... — неуверенно подсказал секретарь.
— Тем более! Приставить круглосуточную стражу и... и послать туда лекаря, двух лекарей из наших. Лучших! Сейчас же! Если нечистая тварь сдохнет...
— Понял, — секретарь коротко кивнул и выбежал из кельи. Настоятель опустил голову на скрещенные на столе руки и тихо зарычал. О Пророк, неужели нахал-посланник прав и Юг идет войной на беззащитные северные княжества? Значит, он, Семлемен оказался прав, заблаговременно собирая армию? Но... совпадение ли это? Правду ли говорит загадочный Шупар? Чего добивается он, горевестник?
Но хватит! Он все еще Настоятель, и никто в мире не сможет заставить его плясать под чужую дудку. Поднять армию, дождаться золота и... И что? Ну, потом продумаем как следует. Сейчас вернется Перус, и тогда можно как следует спланировать всю игру...
Далеко заполночь совершенно обессиленный брат Перус, много часов бегавший по заданиям своего господина, наконец-то заперся в своей крохотной келье. Он наспех зажег лучину, осторожно достал из-за пазухи пергамент, который так и не удалось переложить в безопасное место, и принялся разбирать мелкие буквы шифра, выписанные четким каллиграфическим почерком. Таблицы не требовались — кодовые группы он помнил на память.
— Сегодня второй день после срока, — голос Кургаша оставался спокойным, но в нем проскальзывали неуверенные нотки.
— Возможно, что-то случилось, — наморщил лоб Хлаш. — Он еще никогда не опаздывал на сутки.
— Долго еще ждать?
— Если не появится до восхода, снимаем наблюдение и уходим в лагерь.
Зеленый туман ночного зелья уже начинал слабеть, и матха понимал, что скоро придется передавать вахту следующему. Или... снова пить настой. Сажать печень и сердце не хотелось, но доверять молодым поиск в ночном лесу тоже не дело. Ты не можешь нести мир на плечах в одиночку, в очередной раз напомнил он себе. Не дури. Он ведь тоже пойдет по знакам. А уж его ночное зрение превосходит даже орочье.
— Учитель... — Кургаш явно колебался, стоит ли спрашивать. Однако любопытство точило его не первые сутки, и молодой тролль, наконец, не выдержал. — Учитель, прости мне мое невежество, но чем так важен твой человек? Ведь мы не вмешиваемся в дела людей? Или нет?
— В дела людей, — Хлаш намеренно подчеркнул последнее слово, — мы не вмешиваемся. Сейчас речь идет о делах Народа.
— Да, учитель! — Кургаш замолчал. Чувствовалось, что ответ его не удовлетворил, но получить выговор за неумение делать выводы ему тоже не хотелось.
Человеческий силуэт вырос на фоне светлеющего неба несколько часов спустя, уже под утро. Хлаш чутко дремал, прислонившись спиной к огромному древесному стволу, но движение воздуха мгновенно разбудило его. Он осторожно тронул за плечо напряженно всматривающегося в противоположную сторону Кургаша и выдохнул:
— Наконец-то...
Кургаш вспугнутым тетеревом взлетел на ноги, принимая боевую стойку, но запнулся о корень и чуть не грохнулся обратно на землю.
— С сегодняшнего дня начнешь отрабатывать бой с повязкой на глазах! — пригрозил ему Хлаш. — Тилос, что-то случилось?
— Нет, дружище! — в голосе Тилоса чувствовалось облегчение. — Ты не представляешь, Хлаш, как я рад наконец-то увидеть тебя живьем. — Он хлопнул Хлаша по плечу, и тот от души ответил тем же. — А рука у тебя по-прежнему тяжела, здоровяк ты наш... Как дела?
— Как сажа бела! — буркнул Хлаш. — Кургаш, познакомься. Это Тилос. Ведущий по Пути и мой учитель.
— Не прибедняйся! — рассмеялся Тилос. — Ты меня тоже кое-чему научил. Рад встрече, Кургаш.
— Рад встрече, человек Тилос, — голос тролля явно выдавал его неуверенность. Матха мысленно вздохнул. Все-таки какой он еще мальчишка... Как жаль, что к делу нельзя привлечь проверенных, но закоснелых в предрассудках воинов!
— Тилос, почему ты задержался?
— Пришлось сделать крюк, чтобы передать инструкции своим людям. В последнее время я стараюсь как можно меньше использовать радиосвязь, — пояснил тот. — У меня есть серьезные подозрения, что эфир слушаем не только мы. Хлаш, мне нужна помощь. Грубая сила и простая выносливость. В общем, крепкие спины и быстрые ноги.
— Задача?
— Нужно за две недели доставить центнер золота из тайника в четырехстах верстах отсюда. По прямой в четырехстах верстах, — поправился Тилос. — Но кое-где придется давать солидного крюка. Часть пути проделаем по горам, так быстрее. Малый отряд, не больше семерых, я восьмой.
— Значит, я и еще шестеро... — Хлаш не стал спрашивать, зачем Тилосу столько золота. Если дело как-то касается Народа, тот расскажет сам. Если не касается — то и не надо. — Найдем. Мой лагерь в пяти верстах. Как раз к рассвету доберемся.
— Нет, Хлаш. Боюсь, ты староват для дальней гонки. Мне потребуется молодежь.
— Хорошо. — Хлаш никак не выдал своих чувств. Да, его слова справедливы. Сто лет от роду — еще не старость, но и далеко не молодость. Но как же все-таки обидно слышать такое от друга! От бессмертного друга... — Света уже достаточно для перехода, но по сторонам тебе придется глядеть на пару с Кургашем. Я не хочу принимать вторую порцию ночной гадости.
— Не волнуйся, — грустно усмехнулся Тилос. — Сегодня все еще будет тихо. Мои люди по деревням начнут кричать о вторжении только завтра. Вот тогда народ ломанется в леса зарывать добро, и придется глядеть в оба. Пойдемте. Хлаш, мне нужен полный отчет по Клатту. Расскажешь по дороге.
Элиза не знала, сколько времени провалялась в бреду — день, два или неделю. Смутные фантасмагорические образы плавно перетекали друг в друга, иногда напоминая кого-то знакомого, иногда превращаясь в неведомых чудовищ. Она от кого-то убегала, ее загоняли в угол, она дралась, вырывалась на свободу и снова убегала...
Когда она впервые разобрала обращенные к ней слова монахини, в узкое окно под потолком били лучи заходящего солнца, едва ли не сизые из-за грязного бычьего пузыря. Узкий соломенный тюфяк почти хлюпал от пропитавшего его пота. Монахиня — позже девушка узнала, что ее зовут сестра Камия — осторожно напоила ее сначала горячим соленым бульоном, а потом травяным настоем. Затем Элиза уснула — уже без бредовых кошмариков и вообще без сновидений. Впрочем, ненадолго — среди ночи ее пробудило настойчивое желание сходить до ветру. Жар ушел, осталась лишь страшная слабость. Сонная сиделка помогла ей воспользоваться ночным горшком, уложила обратно в постель и, сочтя свой долг исполненным, засопела на табуретке при свете догорающей лучины. Какое-то время Элиза бездумно лежала, глядя в темноту комнаты, потом сон снова сморил ее.
Долго оставаться в постели она не смогла. С трудом перетерпев следующие день и ночь, с рассветом она решительно выбралась с лежанки и натянула что-то вроде грубой рясы для послушниц, которую ей сунули взамен не подобающего девице мужского одеяния. Голова еще немного кружилась, но она заставила себя проделать урезанный разминочный комплекс. Уже после второго упражнения она поняла, что так жить нельзя. Несмотря на ледяной зимний воздух, она сбросила рясу и додела зарядку нагишом, до полусмерти шокировав не вовремя зашедших сестру Камию и еще пару важно надутых монахинь в рясах из прекрасной тонкой шерсти и белых клобуках целительниц. Последовала длиннющая нотация, из которой Элиза вынесла, что порядочной молодой девице неприлично, во-первых, разоблачаться догола даже в полном одиночестве и, во-вторых, махать руками и ногами как ветряной мельнице. В ответ девушка с неизвестно откуда взявшейся храбростью устроила небольшой скандал, потребовав взад свою старую одежду или хотя бы просто штаны с рубахой. После получаса пререканий сестра Камия, наконец, сдалась и послала прибежавшую на шум монахиню за требуемым.
В течение дня девушка выяснила несколько любопытным вещей. Во-первых, Тилос смылся немедленно после того, как их привезли сюда, пообещав, впрочем, вернуться. Во-вторых, в небольшом дворике, соединявшем женскую и мужскую половины монастыря, невозмутимо сидел стражник, длинноусый и окольчуженный, с алебардой и длинным кинжалом на поясе. К монахиням его не пустили, но девушке ясно дали понять, что сидит он здесь по ее душу и сбежать просто так не удастся. Днем на окружавших монастырь огородах, обнесенных высокими тынами из заостренных кольев, усердно трудились святые братья и сестры. На ночь туда выпускали свирепых псов, бесшумными тенями скользивших сквозь мрак. После первого же захода солнца неосторожно вышедшей на прогулку Элизе пришлось позорно спасаться бегством от парочки злых духов в псином образе. Спасло ее от увечий, вероятно, только чувство опасности, пробудившееся в самый последний момент — когда она почти захлопнула за собой тяжелую дверь. Сестра Камия, узнав о происшедшем, всплеснула руками и долго рассказывала Элизе, какие ужасные чудовища и нежить рыскают по долам и весям, когда Отец наш Солнце отправляется спать за дальний окоем.
Элиза не стала объяснять ей, что неоднократно ночевала под открытым небом и ни разу не сталкивалась с духами, водяными, лешими и прочим сказочным народцем. Она еще не поняла, как себя вести. С одной стороны, Тилос обещал вернуться. С другой — ее держали здесь в явном заточении. Да и ее тщательно скрываемые способности вполне могли обеспечить ей статус ведьмы и соответствующие последствия. Впрочем, на побег сил она пока собрать не могла — даже после разминки приходилось долго лежать пластом, приходя в себя. Поразмыслив, она решила держать язык за зубами и побольше присматриваться к окружающему. Авось да и сообразит что...
Потянулись долгие дни и тягостные ночи. Стиснув зубы и не обращая внимания на косые взгляды окружающих, Элиза продолжала тренировки. Тесная — сажень на сажень — келья не позволяла отрабатывать даже простые техники, так что волей-неволей пришлось выбираться на свежий воздух. Кроме ее собственной одежды, выстиранной и заплатанной, ей дали какие-то грубо-шерстяные штаны и короткую рясу, явно с плеча кого-то из послушников из мужской половины. Ни тот, ни другой комплект не годился для тренировок. Единственным подходящим для отработки страховок местом оказался тот самый плотно утоптанный дворик с постоянно сидевшим в нем стражником из приставленных — как шепотом сообщила Элизе сестра Камия — самим святейшеством. Элизе было все равно — пусть смотрят, если хотят — но сестру Камию наверняка хватит удар, если ее подопечная покажется мужчине в голом виде. Приходилось париться в монастырских обносках. Зато после занятий она уходила к колодцу на женской половине и, сбросив с себя пропотевшие тряпки, с наслаждением обмывалась холодной водой из бадейки. Приезжие лекарки только качали головой, неодобрительно поджав губы, наблюдая за ней. Впрочем, снова заболевать девушка явно не торопилась, и в конце концов на ее чудачества махнули рукой.
Возникли и другие проблемы. Сестра Камия, которую, похоже, назначили персонально ответственной за тело и душу Элизы, по несколько раз в день подступала с душеспасительными разговорами. Элиза не распространялась о своем прошлом, но упомянуть, что она полукровка по происхождению, пришлось. Южный загар слезал быстро, и сейчас спутать девушку даже с относительно светлокожей биберкой было невозможно. Поскольку Элиза не помнила, святили ли ее при рождении, наставница загорелась энтузиазмом и решила не откладывая святить ее, пусть даже и во второй раз. Отбиться от нее стоило немалых трудов. После одной особенно обидной реплики в адрес Отца-Солнца разозлившаяся Камия даже попыталась отправить ее к сеновалу, где секли нерадивых послушниц. Пришлось грубо уронить на землю пару сестер, поторопившихся с выполнением приказа. Перепугавшаяся до полусмерти Камия отскочила, быстро рисуя в воздухе знаки для отпугивания злобных духов. Элиза, не глядя на нее, ушла к себе в келью. Внутренних запоров в монастыре не держали, но беспокоить непокорную никто не стал. Возможно, с другой и не стали бы особо церемониться, но ценную заложницу, охраняемую приказами самого отца Семлемена, не посмели даже лишить ужина. С тех пор попытки бесед прекратились, а сестра Камия, проходя мимо девушки, оскорбленно вздергивала подбородок.
Больше наставлять девушку на путь истинный никто не пробовал. Ее старательно избегали, отворачивались при случайной встрече в коридорах, не отвечали на вопросы. Приезжие монахини — и те убрались восвояси. Дни тянулись словно болото — скучные, не занятые ничем, кроме тренировок и тягостного безделья в неизвестности. Иногда Элиза выбиралась на гребень монастырской стены и сидела там, свесив ноги вниз и рассматривая местность, намечая план побега. Однако спрыгнуть с высокой стены, сразу под которой начинался довольно крутой склон, казалось самоубийством. Кроме того, на улице она постоянно чувствовала спиной настороженные взгляды братьев и сестер, ни на секунду не оставлявших ее в одиночестве под самыми невинными предлогами вроде прополки ближайшей грядки. Даже во время общих молитв, когда по визгливому призыву муэкана с главной башенки все поспешно начинали творить молитвы, кто-то постоянно буровил ее взглядом. Если ей и удастся выбраться незамеченной, по следу немедленно пустят собак.
