— Любка, брысь отсюда! — приказала она. — Хватай оружие и на свое место!
Голая девушка сорвалась с кровати и бросилась к дверям. На выходе она остановилась и испуганно спросила:
— Что случилось?
— У дружка сейчас спросим. Они пришли не одни, там за стенами еще куча солдат.
Люба бросила на меня взгляд — то, что я прочитал там, удивило. Девушка предупреждала — только держись, я с тобой. Она исчезла. Я же так и сидел на кровати, прикрывшись по пояс одеялом.
— Вставай, и иди сюда.
Старшая поманила меня рукой. Пока я сползал с кровати, в комнату забежала еще одна женщина. Здоровая, рослая баба. Вот это точно надзирательница, мелькнуло у меня в голове. Она была с помповым ружьем, и, похоже, её я уже где-то видел.
— Что там? — не отрывая от меня взгляда, бросила Старшая.
— Две группы. Одни очень крутые, все, даже оружие навороченное, вторые чурки, но тоже явные боевики.
Я молчал и только диву давался — ничего себе девочки, всех выцепили. Теперь понятно, как они стали здесь главными. Услышав про навороченных, я сразу понял, кто это. Значит, москвичи нас все-таки догнали. Про 'чурок' тоже все понятно, непонятно другое, что это — они теперь действуют сообща? А Старшая Сестра считает, что это мы их привели? У ней, похоже с мозгами не очень.
— Я сказала, иди сюда!
В глазах Сестры Вероники загорелся сумасшедший огонек. Теперь я начал понимать, почему её здесь так боятся. Я мысленно прикинул, какие у меня шансы и понял, что никаких — на меня смотрели сразу три ствола. Если я кинусь в драку, меня просто пристрелят, поэтому я расслабился и покорно пошел к бывшей начальнице. Как только я оказался в зоне досягаемости, Вероника, не замахиваясь, как профессиональный боксер ударила меня в лицо. Может я и позволил бы ей разбить мне нос, но тело среагировало само — я мгновенно присел и кулак просвистел над моей головой. Когда-то в мальчишеских драках, хорошая реакция часто спасала меня.
От ответного удара я смог удержаться.
— Ах ты, сука!
Старшая не ожидала такого и разозлилась еще больше. Она протянула руку, лесбиянка, стоявшая рядом, без слов поняла жест, и протянула ей резиновую палку.
Я только успел выставить над головой руки, как на меня обрушился град ударов. Вероника работала дубинкой виртуозно, руки у меня сразу потеряли чувствительность — она отбила мышцы. Я перестал думать о том, что меня могут пристрелить и с криком бросился на Старшую. Однако добраться до нее я не успел — краем глаза заметил летевший сбоку приклад Калашникова, но уклониться уже не смог. В следующее мгновение, мир погрузился в темноту.
Очнулся я от того, что кто-то вылил на меня ведро воды. Я дернулся и понял, что подвешен за руки на стене, ноги тоже были закреплены. Тело болело. Похоже, меня били, когда я был в отключке. Я потряс головой, бесполезно пытаясь убрать мокрые волосы, с которых в глаза текла вода. Потом открыл глаза. Комната была уже другая, и я со страхом понял, что это пыточная — я висел на стене, а на столе прямо передо мной лежали несколько предметов, которые я бы не хотел видеть. Уже знакомая длинная резиновая палка, рядом еще одна, короче и толще. Что было еще страшней — там же находились пассатижи с изолированными ручками, один большой боевой нож и холодно поблескивал хирургический скальпель. В довершение ко всему, в углу лежал молоток.
— Одыбал? — на обыкновенном офисном стуле сидела все та же охранница-лесбиянка. Голос был фальшиво ласковый. — Какой-то ты слабенький, один раз по кумполу и час глаза не открывал. Ты не обижайся, теперь мы аккуратнее будем, больше сознание не потеряешь. Сейчас позову Сестру Веронику, и начнем разговаривать.
Она вышла. Я покрутил головой, стараясь разглядеть помещение. Взгляд время от времени терял фокусировку, и все вокруг расплывалось. Похоже, стряхнули бошку, подумал я. Ко мне начали возвращаться чувства, и я ощутил, что лицо у меня похоже на маску, мышцы застыли и не слушались. Я попробовал пооткрывать рот и поморгать и сразу скривился — было больно. 'Значит и фейс мне подчистили хорошо'. В комнате, кроме того, что я разглядел сразу, ничего не было. Глухое, без окон, помещение с выкрашенными в темно-серый цвет стенами. В обитой жестью двери маленькое окошечко, сейчас закрытое. Наверное, карцер был какой-нибудь, подумал я.
Я повернул голову — на руках у меня были обычные наручники. По одному кольцу на моих руках, вторые накинуты на черные металлические крюки с двух сторон.
Двери были плотные, и шагов я не слышал, хотя может быть все дело в моих оглохших ушах. В келью вошла Старшая Сестра, следом за ней появились еще трое. Вечная сестра-лесбиянка и две охранницы с автоматами. Я вздрогнул — одной из автоматчиц, оказалась Люба. Она бросила только один быстрый взгляд на меня, лицо её дрогнуло, но девушка справилась и отвернула окаменевшее лицо в сторону. Больше я, как не старался, не мог поймать её взгляд.
Сестра Вероника заняла единственный стул и уставилась на меня.
— Давай, дружок, выкладывай все по-хорошему, — она чуть подняла уголки губ, обозначив улыбку. — Подругу твою жалко, хорошая девушка, не хочу я её пока жестко допрашивать, ребеночек у нее маленький. Но если ты не заговоришь, все равно придется. А ведь виноват во всем ты — ни одна женщина, никогда не придумает такое, чтобы в своих планах использовать детей. Тем более таких маленьких.
'Значит, Ольга ничего ей не рассказала'.
— Ты ошибаешься, Сестра, — распухшие губы ворочались с трудом. — У меня нет никаких планов, мы просто идем. Ищем лучшее место для жизни. Мы даже не подозревали, что в этом городе могут жить люди. Славинск считается вымершим полностью.
— Ты это прибереги для кого-нибудь, вон голубям мозги ..., — она грязно выругалась. — А я в свое время, каких только историй не наслушалась — заключенные могут такое наплести, чтобы разжалобить и что-нибудь получить, что даже Лев Толстой не придумает. Ты давай рассказывай, что это за люди следят за нами. И кто вы? Вообще, все — время у нас пока есть. Но запомни, как только они сунутся сюда — ты не жилец. И пацанята твои тоже!
Она повернулась к своим подчиненным.
— Ну-ка напомните ему, как дубинка работает. Ты, Любка.
Однако первой была мужиковатая охранница, она крест-накрест, с выдохом, врезала мне резиновой палкой по ребрам.
Я задохнулся. Боль пронзила все тело. Когда я опять открыл глаза, то сквозь невольно выступившие слезы, заметил взгляд Любы. Она с явным состраданием глядела на меня, но увидев, что я открыл глаза, вновь отвернулась. Зато в глазах, других женщин — старшей Сестры и Сестры-охранницы, я прочел совсем другое. Они получали удовольствие! Глаза блестели, дыхание ускорилось, и даже щеки порозовели.
— Еще добавь, — скомандовала Старшая. — Хотя, подожди, дай дубинку, я немного поработаю.
Лесбиянка с неохотой уступила резиновую палку. У Вероники в глазах загорелись огоньки, она подошла поближе, я напрягся. Похоже, мой рассказ для нее совсем не главное.
— Я правду говорю. Мы никого не приводили, может это кто-то на вас охотится.
Однако моя речь не остановила Веронику, она перехватила дубинку двумя руками и сильно ткнула концом мне в солнечное сплетение. В это раз дыхание перехватило гораздо серьезней, меня гнуло, но руки, закрепленные на стене, не давали этого сделать. Я наконец вдохнул, и меня вырвало. Похоже, эта сучка, точно знала куда бить. Когда из меня брызнула рвота, она отскочила и снова выругалась. Потом прошлась дубинкой по моим икрам — дубинка легко летала, но удары оказались совсем не легкими. Ноги отнялись.
— Перестань, — прохрипел я, когда меня перестало рвать.
— Что, неужели, заговоришь?
В этот раз Старшая улыбалась во все лицо, она была на подъеме, ей было весело.
— Я все сказал.
— Нет. Ты ничего не сказал. Похоже, ты хочешь, чтобы я покувыркалась с тобой по-настоящему.
Она взяла со стола скальпель, и поднесла его ко рту, затем высунула язык и сделала вид, как будто облизывает его.
— Одну ты обрюхатил, ладно мне этого хватит. Сейчас переделаю тебя из мужика в оно. Хочешь?
Вероника веселилась вовсю. Мне показалось, что она уже забыла, зачем начинала этот допрос.
— Прекрати, сука!
Все в комнате застыли. Это была Люба. Она направила Калашников на Старшую Сестру и опять повторила:
— Отойди от него, тварь! Сама уродка, а мужики ей виноваты.
Вероника ожила, она презрительно посмотрела на девушку и процедила сквозь зубы:
— Ну ты и дура, настоящая баба. Только член увидела, сразу растаяла. Так вот они мужики и делают из вас скотин, к сорока годам ничего кроме кухни и детей не видящих.
— Иди на хрен! — выкрикнула Люба. Видно, было, что восстание далось ей нелегко и теперь криком она поддерживала себя.
— Я хочу и детей, и кухню, — уже тише добавила она.
Любка была неопытным бойцом и не замечала, что происходит вокруг. Я же увидел, как Старшая еле заметно подмигнула лесбиянке и кивнула на девушку. Охранница медленно опустила руку на кобуру и расстегнула её. Так же медленно, она стала вытаскивать пистолет. Старшая в это время продолжала заговаривать Любке зубы.
— Ладно, Сестра, успокойся. Действительно, я переборщила. Понятно, что мужик не виноват, я и сама поняла. Просто, ты же знаешь, что я злая на них, вот и...
Она развела руки, как бы показывая, что все в порядке. Скальпель в это время, Вероника незаметно перехватила и зажала как боевой нож.
Лесбиянка, наконец, выдернула Макаров. Я закричал. Любка, к моему удивлению, среагировала как настоящий спецназовец — очередь отбросила охранницу к стене. Однако Вероника использовала этот момент, она прыгнула к Любе, левой рукой перехватила ствол Калашникова — мне даже показалось, что запахло горелым мясом — а правой воткнула скальпель в шею девушке.
Я кричал, кричала та девушка, что пришла вместе с Любой, на полу с развороченной грудью лежала мертвая лесбиянка, а озверевшая Вероника все втыкала и втыкала скальпель в тело Любы. Та сначала билась и хватала руками острый медицинский нож, но через пару минут затихла.
Старшая поднялась и отбросила скальпель, потом вытерла окровавленные руки об кожаные штаны и приказала замолчавшей девушке:
— Иди отсюда. Скажи там Валентине, пусть пригонит кого-нибудь убраться здесь. Но только через полчаса. Я сейчас этим мудаком займусь, он за все ответит.
Девушка молчала и смотрела дикими глазами на залитую кровью Веронику. Получив приказание, она так же молча закивала и, пятясь спиной, исчезла из комнаты.
— Ну что, сука, рад?
Старшая подошла к столу взяла в руки нож, и начала проверять на пальце его остроту.
Меня потряхивало, но я смог сдержать голос, чтобы он не дрожал.
— Чему радоваться? Зачем девчонку убила? Ты же знаешь, что она не стала бы стрелять.
— Вот как раз и знаю. У меня в колонии, каких только не было. Даже те, что детей своих убили, и, думаешь почему? Из-за мужика. Так что и эта выстрелила бы. Ничего, сейчас ты за её смерть ответишь.
Вероника положила нож и вместо него взяла молоток. Я внутренне напрягся — неужели конец? Неужели все через что я прошел напрасно? Ни хрена себе ирония — выжить в ядерной войне, не погибнуть под когтями тварей, пройти через все схватки последних дней и умереть тут, под ударами молотка. Чертова сумасшедшая сука!
Мне хотелось разорвать её. Теперь мне стало понятно, что с головой у неё явный непорядок. Похоже, после апокалипсиса она съехала с катушек, хотя может и раньше. Начальница тюрьмы могла творить многое, и никто бы не узнал. Мне кажется, что за последние дни я встретил больше сумасшедших, чем за всю жизнь до этого. Мой взгляд опять остановился на мертвой, на полу. Бедная девчонка, хотя в какой-то мере Старшая права — я явился причиной.
— Ну что — выговорился?
Голос Вероники изменился, глаза опять заблестели. Она была в предвкушении того, что сейчас произойдет.
— Вероника, остановись, — я попытался еще раз достучаться до её мозгов. — Пойми, я ни в чем не виноват. Будь благоразумна — живой я гораздо полезней, чем мертвый.
Однако она не слушала меня, постучав молотком по столу, словно проверяя как он сидит в руке, она подняла на меня счастливые глаза и шагнула от стола.
— Сначала пальчики, — сексуально прошептала она и замахнулась.
Я дернулся, но чем это могло помочь? Боль пронзила левую руку, я опять дернулся и закричал. Когда перед глазами перестали плавать красные круги, я повернул голову. Похоже, кончила два пальца. Мизинец и безымянный разбухли и странно торчали в сторону.
После удара Сестра прикрыла глаза и даже тихонько застонала. 'Сколько же она так будет мучить меня?' Мне было страшно, наверное, даже страшнее, чем в тот раз, когда меня чуть не убил людоед. Тогда я все-таки мог бороться, да если бы и умер, то без мучений, а тут, похоже, я буду умирать очень долго.
Вероника очнулась.
— Теперь вторую ручку, — ласково сказала она и перешла к правой руке.
Я со всей силы закусил губу — больше не закричу, хоть так обломлю твое удовольствие. Однако ударить она не успела, дверь опять распахнулась и появилась Валентина. Сзади стояли еще женщины с оружием.
— Что? — недовольно спросила Старшая.
Валентина, стараясь не смотреть не на меня, ни на труп на полу, быстро сказала:
— Тебе надо быть там. Сестры говорят, мужики смогли пробраться внутрь колонии, одна часовая убита ножом, и одна без сознания, связана.
— Суки! — опять выругалась Вероника, бросила на меня сожалеющий взгляд и пообещала: — Я скоро вернусь.
Через пару секунд все исчезли.
Боль перестала быть такой острой и превратилась в постоянное нытье. Кровь, по-видимому, отошла от поднятых вверх рук и пальцы больше не опухали.
Мысли мошкой роились в голове. Чаще всего я думал о ней.
Оленька, как же ты там? Теперь и она, наверное, так и не сможет закончить свое дело. Сейчас, в момент, когда пришла настоящая пора прощаться с жизнью, меня вдруг пронзило — ради чего я ввязался в это дело, ради чего шаг за шагом постоянно двигался к этому роковому концу? И тут, перед лицом смерти, когда не надо было уже придумывать для себя отговорки, я понял, что это все не только из-за Ольги. Хотя она была, конечно, главным побудительным мотивом, но было и другое — подспудно я давно понял, что жизнь кончилась.
Несмотря на то, что я жив и здоров, легко можно было предсказать мой конец. Однажды я, как и многие, до этого останусь лежать на бруствере разорванный тварями. Никакого развития ситуации не было, никакого улучшения. Все превратилось в вечный привычный ад. И возвращение Ольги, а затем и организованное ей приключение, как бы вырвало меня из этой трясины. На кону для меня было совсем не доставка этого непонятного груза, о котором я ничего не знал и не понимал, зачем это нужно, и даже по большому счету, не наша встреча с Ольгой. На кону в этот раз была сама моя дальнейшая жизнь — или я смогу вырваться и найти что-то ради чего стоит жить, или я потихоньку сдамся и сгину.
И еще — за это время я, как ни странно, привязался к этому чудному ребенку, даже не понимая, кто он, я очень хотел, чтобы тот, наконец, добрался до своего дома. Это странное 'место', о котором все время говорила Ольга, начало ассоциироваться у меня с его домом, словно там его ждут родные. Да и должник я его, он спас меня, ничего не требуя взамен. Жалко, что не смогу теперь ему помочь.
