Никакого сходства с процессом, описанным в "Молоте ведьм". Никакой тягомотины с рассмотрением слухов, выяснением наличия вражды между свидетелями и обвиняемой. Всё действо проходит быстро и четко, как в, не к ночи будь помянутом, 1937 году. Особая тройка НКВД заменена господином инквизитором и двумя представителями местной власти. Духовной и светской, ага. Плюс секретарь в углу за столиком. Работы у него немного: записать данные обвиняемой, пару свидетельских показаний, и постановление суда. Позже, вероятно, дополнить записью о приведении приговора в исполнение. Виновны все. По определению. Ну, это не ново. Если наказуемый невиновен в том, за что его наказывают, то наверняка виновен в чём-либо другом. Как сказал Феликс Эдмундович "отсутствие у вас судимости — не ваша заслуга, а наша недоработка".
— А эту зачем сюда? Обрить, клеймить, и в монастырь.
"Эта" — это я. Непохожа я на ведьму, оказывается. Обидно даже.
Представитель муниципалитета зашептал что-то, возражая против "мягкого" приговора. На меня обратился горящий ледяным презрением взгляд запавших глаз. Устал святой отец. Утомился. Впрочем, может он идейный? Вид аскетичный, — вполне соответствует.
— Добрые горожане говорят, ты появилась из ниоткуда. Это правда?
— "Добрые" горожане? Не знаю, не видела.
— Десять ударов кнутом за оскорбление суда. — Лицо бесстрастное, голос ровный, безэмоциональный. Секретарь старательно заполняет протокол. — Позже. Отвечай на вопрос, женщина.
Уй... вот уж, воистину, "язык мой враг мой". Почтительно опустив глаза отвечаю.
— Я не знаю, как попала в этот город. Добрые горожане в форме стражников объявили меня ведьмой, сорвали с меня украшения и кинули в клетку.
Худые длинные пальцы побарабанили по столу. Взгляд судьи препарирует чиновника.
— Стражников сюда.
Далее последовала почти водевильная сцена с опознанием мною стражников и неопознанием ими меня. "Наговариваете вы на семью нашу. Грех это". Но у господина инквизитора не забалуешь. Приказал бить батогами, пока не расколятся. Не сознаются, то есть. Ни один из хапуг не оказался идиотом. Рухнули на пол и начали каяться, вопя, прямо по Высоцкому:
И в ночь, когда из чрева лошади на Трою
Спустилась смерть, как и положено, крылата,
Над избиваемой безумною толпою
Кто-то крикнул: "Это ведьма виновата!"
Украшения мне не вернули. Господин инквизитор уточнил у меня всё ли собрано, и... приказал уничтожить их огнём, водой и молотом. На робкое заявление чиновника, что ценности следует передать в казну было отвечено, что дьявольское искушение надлежит сжечь вместе с ведьмой. Идейный, всё-таки. Один взгляд на побрякушки изменил мнение обо мне в "лучшую" сторону. А стражникам назначили по десять батогов и месяц пребывания в монастыре на тяжёлых работах. Чтобы впредь не поддавались соблазну... Парни здоровые, ничего им не сделается. Каково мне будет после десяти-то ударов... Ну, никто меня за язык не тянул. Сама виновата.
Сначала нас всех обрили. Всех ведьм, разумеется. Без пены и с холодной водой. Всех одной бритвой, причём везде. Бррр... Радуюсь, что на моём теле волосы уже изничтожены в гареме. Наверное поэтому, меня обрили первой. А может потому, что ещё под кнут надо успеть. Впрочем, под кнут я не единственная. Ещё четыре "ведьмы" не удержали язык за зубами. Ехидно улыбаюсь в мыслях: моя обритая башка взбесит и лорда Руфуса, и Сэ. Разве что Солли посмеётся.
Вместо одежды выдали нам холщовые мешки с прорезями для головы и рук, длиной до щиколоток, и косынки. Обуви ведьмам не положено. Толпу осуждённых отправили в тюрьму, а нас пятерых оставили во дворе, прикрутив к столбам. Хорошо, хоть, не дыба. Поскольку нам завтра на костёр, палач ограничивал силу ударов. А мог бы и позвоночник перебить, и внутренние органы в кашу размолоть. Но... даже мышцы остались относительно целы. Только кожа превращена в кровавые лоскуты. Пришлось актёрствовать. Чтобы не выделяться на общеведьмовском фоне. А то решат ещё, что меня демоны поддерживают, и начнут изгонять. Или искать под кожей дьявольские амулеты.
Можно было, конечно, позвать наидобрейшего. Не зову, чтобы не усугублять своё и без того бесправное положение. Скажет, что я несамостоятельная, и отдаст Лаки на воспитание. А мне оно надо? Я просто ЗНАЮ, что могу позвать, и меня вытащат. Если не лорд Руфус, то Лаки. Вероятно, мой выход сюда подкорректирован специально. Чтобы осознала. Или милорд проводит очередные испытания на прочность. Так что я отправилась со всеми в тюрьму. Точнее, нас втащили волоком. Мои четыре товарки были без сознания, им пофиг, а мне пришлось в качестве бонуса ещё и пересчитать все ступени и плиты пола до общей камеры. Гррр...
А через пару часов в нашу камеру вошли стражники из тюремной охраны. Смена поменялась, и перед уходом домой парни решили развлечься.
Удивила реакция женщин. Они покорно позволяют себя насиловать. Ладно, четвёрка отведавшая вместе со мной кнута. Им шевелиться больно. Хотя адреналин блокирует боль, но... с апатией этих ещё более-менее понятно. А остальные?!! Рыдают, блин! Рыдают взахлёб, и покорно позволяют над собой глумиться. Овцы. Воровки из соседней камеры улюлюкают и выкрикивают оскорбления. К ним эти подонки не рискнули зайти.
Я оторвалась на всю катушку. Двинула мерзавцу по яйцам, а когда он согнулся, ткнула пальцами в глаза. Ближайший подонок отвлёкся от изнасилования и завопил:
— Ах ты тварь! Ты знаешь, что с тобой сейчас будет?
Они кинулись ко мне втроём. И я начала терять их одного за другим, выдав им всё, что не могла дать Сэ. Болевая точка, удар сложенными щепотью пальцами — дикий вой корчащегося от нестерпимой боли обьекта, труп. Подумала отстранённо, что придётся восстанавливать квалификацию. Столько времени учиться держать объект не теряя его, а стоило разозлиться и...
Воровки хохочут. "Ведьмы", оказавшиеся рядом, кровожадно визжат, вероятно попав под моё настроение. Как ни блокируй эмпатию, в такие моменты излишки всё равно выплёскиваются. Прочие стражники отвлеклись от изнасилования и попытались избить визжащих женщин. Загнать нас в угол. Но ведьмы впали в боевое безумие. Наверное, осознали, что терять-то, кроме завтрашнего костра, нечего. Двоим стражникам выцарапали глаза, а четверых их жертвы уронили на пол и разбили им головы. Прочих рвали зубами и когтями. И всем оторвали причиндалы. Ибо нефиг!
На шум явились охранники из действующей смены. И остолбенели. Вероятно до сегодняшнего дня никто не сопротивлялся.
— Несите арбалеты. Перестрелять этих сук.
Согнула в локте руку со сжатым кулаком, и ударив по сгибу ребром ладони (это пусть янки средний палец демонстрируют, у нас русский размер), выкрикнула, хрипло расхохотавшись:
— Завтра нас сожгут. А если кого-то убьют здесь, то вы присоединитесь к общему костру. Господин инквизитор не будет слушать вступивших в сношение с ведьмами. Готов сменить форму на санбенито?
Старший смены подумал, и вежливо произнёс:
— Отойдите в угол, нам надо вытащить тела.
— А ты воспользуйся крючьями. — Прилетело из камеры воровок. — Крючьями и люком. Этим ублюдкам самое место в известковой яме.
Однако! Присмотрелась ко входу в камеру. Плита при входе выделяется, относительно других. Вероятно это и есть пресловутый люк. Разумно. Чтобы не таскать заразу по коридорам, отправить трупы сразу в яму с негашёной известью.
Женщины рычат волчицами. Открывать камеру стражники не рискнули. Крючьями подтащили трупы своих сослуживцев ко входу, старший смены дёрнул за рычаг, выступающий из стены, плита перевернулась. И это повторялось, пока не освободили камеру от лишних тел. Какие подонки всё же! Наверняка, большинство семейные. Жёны, дети... а появились в пределах досягаемости бесправные и беззащитные жертвы, и ни один не упустил возможность поиздеваться.
* * *
— Итак, что вы поняли из этого урока? Сначала, ты, дитя.
Почтительно полуприкрыв веки притушила злобный блеск глаз. Старательно удерживаю тигрицу, стремящуюся разорвать обоих своих сотрапезников. Рабыни, превратившиеся от страха в бесплотные тени скользят вокруг стола, обслуживая трапезу. Наидобрейший благостно улыбается. Милорд не стал возвращать свой облик, не знаю к добру, или к худу. Лаки закрылся любезной улыбкой, как щитом, — не пробьёшься. Ну, он со своим наставником дольше меня общается. Что же я поняла из этого урока?.. Ответ "все сволочи" наидобрейшего вряд ли удовлетворит.
— Мне необходимо работать над самоконтролем. Не все так снисходительны к моей дерзости, как вы, отец Иаков.
Благостный кивок, мерные щелчки деревянных бусин. Чётки плавно струятся в пухлых руках. Надо ещё что-то добавить. Наидобрейший недоволен.
— Следует озаботиться своей безопасностью, прежде чем куда-то шагать.
— И каким образом ты намерена озаботиться, дитя?
Доброжелательный вопрос странным образом ассоциируется с фразой инквизитора "десять ударов кнутом за оскорбление суда". Выдумывать что-то нет времени, и я честно отвечаю:
— Не знаю. Может быть надо сначала осмотреться?
— Очень плохо, дитя. После ответа Лаки сообщишь результат анализа своих действий.
Захлебнулась минералкой. Не помогло. Сижу, анализирую.
В первую очередь пытаюсь понять что так разгневало Наидобрейшего. Ко всему, что я натворила в этом, воистину, проклятом мире он отнёсся со снисходительной весёлостью. А сейчас, вдруг, "очень плохо". Опять голову ломать. Я должна была использовать... ЧТО? Что можно использовать в мире, где идёт "охота на ведьм" только что там появившись? Автомат Калашникова. Но у меня его с собой не было, к сожалению. Опять в голове сплошная каша. Да ещё краем уха прислушиваюсь к ответу Лаки.
— Я тоже должен был что-то понять?
Благостный кивок Наидобрейшего. А уж каким взглядом "своего мальчика" одарил! Только что вслух не сказал, что он туп, как пробка. В тёмно-синих глазах появились искры. Молчу-молчу. Сижу, примус починяю.
— Тигра неспособна позвать на помощь. Даже во время аутодафе, будучи прикованной к столбу, она предпочтёт выбираться самостоятельно.
Поощрительная улыбка. Чётки мерно пощёлкивают перетекая через пухлые пальцы. Десяток тёмных бусин, разделитель типа инь-янь, десяток светлых бусин, разделитель... Лаки беспомощно пожимает широкими плечами. Наидобрейший обращает взгляд ко мне, грешной.
— Я утратила контроль над эмоциями и упустила из вида свои способности некроманта.
— Лаконично. Это всё?
Стиснула зубы, ибо мне очень стыдно.
— Я махнула рукой на последствия.
Ага, по принципу "сгорел сарай, гори и хата".
— Махнула рукой? Я бы не сказал.
Злобно смотрю на Наидобрейшего:
— Я усугубила уже сделанное. Чтобы впредь неповадно было.
— Хммм... неповадно... что ж, твоя реакция вписывается в рамки. Можешь идти, дитя. Отдыхай.
Вписывается в рамки? Для кого? Исполненная томной неги скольжу по коридору к выходу во внутренний дворик. Голова как чумовая, надо подышать свежим воздухом. Прийти в себя, рассортировать воспоминания и выбросить из головы лишнее.
* * *
Нас вытащили из камеры утром при помощи стрел с тупыми наконечниками. Проще сказать, оглушили, вытащили и связали, как пленных для продажи в рабство. Длинный брус с прикреплёнными к нему палками, на конце которых болтаются ошейники. Строгие, как для собак, — с шипами. Брус пристегнули к шестёрке лошадей, запряжённых цугом и пустили их шагом, чтобы "добрые горожане" могли рассмотреть нас в подробностях. На каждой ведьме накидка с изображением чертей и огненных языков, плюс колпак на голове с таким же рисунком. Всё как полагается. Народ свистит, улюлюкает, выкрикивает оскорбления. Реакция, впрочем, нулевая. Я наблюдаю, запоминая, а прочие ведьмы, вероятно, в прострации.
Дотащили нас до базарной площади. Все прочие слишком малы, чтобы вместить такое количество столбов. Вокруг каждого столба тщательно уложены вязанки хвороста. Продемонстрировав потрясающую организацию труда, нас отцепили от бруса, и приковали к столбам. Потери времени сведены к минимуму. Интересно, сколько человек надо сжечь, чтобы так набить руку...
Глашатаи попеременно зачитывают приговоры осуждённым. Толпа молча слушает. Это правильно. А то у господина инквизитора не забалуешь, — мигом кнута выпишет.
— Безымянная ведьма, соблазняющая горожан непотребным видом, так же приговаривается к сожжению на быстром огне. Милостью короля нашего...
Имени короля не расслышала за рёвом толпы. Народ требует хлеба и зрелищ, огня то есть.
Хворост разгорается, отовсюду раздаётся кашель. Меня пока дым не беспокоит. Раздумываю, не пора ли вытащить из глубины пяток-другой динозавров. Или ещё подождать? Может быть удастся выскочить не скармливая "добрых горожан" голодным ящерам? Толпа беснуется, периодически выскакивают люди, поправляющие горящий хворост, добавляя очередную вязанку из сложенных рядом запасных. Во мне медленно разгорается бешенство. Настроение толпы заразно. Я честно пытаюсь себя уговорить, напоминая, что люди ведут себя просто соответствующе своему времени, что в благочестивой Испании подданные короля Филиппа второго так же подбрасывали хворост в костры еретиков, что в России сжигали если и меньше народа, то пытали и калечили намного больше, чем в Европе. Да... но это меня не касалось, а сейчас касается. Рассмеялась, неожиданно вспомнив: "Когда нацисты пришли за коммунистами, я молчал, я же не коммунист. Потом они пришли за социал-демократами, я молчал, я же не социал-демократ. Потом они пришли за профсоюзными деятелями, я молчал, я же не член профсоюза. Потом они пришли за евреями, я молчал, я же не еврей. А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать." (известная цитата из выступлений немецкого пастора Мартина Нимёллера, которой он пытался объяснить бездействие немецких интеллектуалов и их непротивление нацистам).
Женщины на соседних столбах истошно кричат. Балахоны наши сгорели, колпаки тоже, кожа на ногах пузырится... площадь пропитывается запахом шашлыка. Толпа воет в экстазе. Не удивлюсь, если кто-то получил оргазм. Смотрю на эти морды — оскаленные капающие слюной, — отнести их к людям при всём желании не могу. Человек, это звучит гордо. А здесь на площади людей нет. Только... земная память услужливо подсказала термин "untermensch" (недочеловек). И вот теперь я по настоящему испугалась. В кого я превращаюсь? Кто дал мне право судить? Это толпа. Толпа способна натворить такого, что ни одному отдельно взятому человеку в голову не придёт. Взять хотя бы русский бунт "бессмысленный и беспощадный". Боль нарастает по экспоненте. И моя некромантия, уже давно исследующая местность на предмет спасения, ввинчивается в холм, заросший боярышником и рябиной. Это как-то связано с мёртвыми, — вроде бы замыкает их там, где они должны лежать.
Барьер. Это против меня?! Бью в него всей силой, — бесполезно. Боль нарастает. Использую боль как точку опоры — не переворачиваю мир, а меняю тактику — начинаю сминать барьер, давя на него всей неиссякаемой силой природного некроманта. Как бульдозер. Вопли ужаса от толпы: "Демон! Демон!" Не до них. Ещё немного... Есть! Призрачные обломки разлетаются в разные стороны и ледяная волна моей силы беспрепятственно обрушивается на холм.
