Но вот уже самый край по времени: сейчас дверь откроется — и всей вереницей вперед, на Мавзолей, на долгое праздничное стояние!.. А куда деваться партийцу-ленинцу — должен, значит, делай!
— Володя, дай-ка мне шапочку!
В мгновение ока — еще мавзолейная дверь настежь открыться не успела — Медведев подскакивает к Леониду Ильичу, протягивает шапку и принимает шляпу. Вот так! Брежнев очень доволен: шутка удалась! Остальным бы тоже не худо утеплить головы, но уже поздно, все застаны врасплох! И теперь, кроме Брежнева, один лишь Суслов в шапке, только у Брежнева серый, относительно современный "пирожок", а у Суслова черный, совсем уже древний... Ан нет, чуть позже еще и Мазуров ненароком подсуетился, ему, что называется, повезло-не-повезло: болен с утра, и вдруг приспичило немедленно в туалет, а всем уже на трибуну выходить! Куда тут денешься, ничто человеческое, как говорится... поднялся чуть позже, один, едва ли не крадучись, заранее "предвкушая" втык от Генерального! Наказать не накажет, но обсмеёт при всех, и Подгорный непременно подхватит, причем неумно и грубо, Подгорный не умеет иначе. Зато в шапке стоит товарищ Мазуров: личный охранник успел увидеть, что к чему, и подменил чуть ли не на бегу шляпу на шапку-ушанку, тоже мерлушковую и с поднятыми, разумеется, "ушами". Ладно, что Мазуров с шапкой спроворил — это не считается, это случайность, а не расчет. Уверял, что серьезно приболел, лицо землистое... в данном случае пьянка тут как бы и ни при чем. Молод еще Кирилл Трофимович, весной только шестьдесят стукнуло, а уже лица на нем нет, и желудок не держит. Впрочем, может и того... не рассчитал вчера сил и здоровья... Андропов на него дает сигналы время от времени... Ну, это и понятно, Юра сам не пьет и других на свой лад стреножит. Теперь Мазуров пытается втиснуться на свое законное, обычаем и ранжиром установленное место, между Гришиным и Полянским, а те как бы и не замечают попыток, разговором увлеклись! Бестолковый он какой-то, на лету ничего не схватывает, все ему надо по сто раз объяснять и разжевывать. А ведь это тебе, брат Мазуров, не партизанские леса, это государственная служба. Исполнительный, не спорщик, но все у него невпопад, Косыгин им недоволен. Хотя Алексей редко бывает доволен окружающими, так что... Но ведь старательный и верный, хвостом на бок не крутит. Ладно, пусть шапкой согревается партизан Трофимыч, втык за опоздание на потом останется, на после праздников. Дело житейское, но мы запомним. А остальные на общих основаниях, вот так вот!
У Брежнева плащ темно-зеленый, у Подгорного посветлее, по типу хаки, а Косыгин и Суслов почти одинаковые надели, коричневые, под цвет Мавзолея. Плащи тонкие, без всяких там подкладок меховых и синтетических, а все же-таки дополнительное тепло: при дожде и ветре очень даже немаловажное подспорье.
— Холодно, товарищи! Я, пожалуй, перчатки надену. Коля, а ты чего?
Подгорный отнекивается, всюду ему не терпится показать свою независимость:
— А у меня руки под плащом, так согреются.
— Ну, как знаешь, а я надену.
Остальные члены Политбюро в этом важном диспуте немедленно берут сторону Леонида Ильича: один за другим руки в перчатки суют! Да оно и теплее!
Микуле стебово стоять среди привилегированной толпы, без малого на четверть профаршированной крепкими парнями и мужиками с напряженными лицами, но этот стеб такой... недостаточно "духоподъемный": на лице ухмылка стебовика-нигилиста, замаскированная под лучезарную улыбку строителя коммунизма, а внутри — на уме, на душе, под сердцем — все-таки скучновато. Стоишь, такой, под зонтиком, топчешься на тонкой слякоти... Что он, грузовики с муляжами баллистических ракет не видел!? Да их толком и не рассмотреть за воздушными шарами, зонтами, шапочками с помпончиками... Бравурные марши под дружный топот парадных батальонов он тоже сто раз наблюдал и слышал, по телевизору, и так... А, вот, что там на трибуне?.. Сбоку-снизу не очень-то и разглядишь...
Микула не просто взирает снизу-сбоку вверх на высшее политическое руководство Советского Союза, он важным делом занят, он, дабы совсем уже не заскучать, систематизирует их про себя, по возрасту, по росту, по свежести лица, сравнивает оригиналы с их газетными фотографиями: это Полянский, а это Андропов, а за ним Пономарев... Жаль, что он по губам читать не умеет, а то было бы очень хиппово знать, из первых уст, так сказать, о чем они между собою беседуют... Понятно, что пустая болтовня, и все-таки...
Много позже, через годы, Микуле довелось вступить как бы в заочный спор с неким Александром Игмандом, главным кремлевским портным, обшивающим самого Леонида Ильича и всяких прочих "шишек", актеров, эстрадных знаменитостей: тот любил иногда, "в близком кругу" поболтать о своей причастности не только к пиджакам и штанам власть имущих... Дескать, он далеко не челядь: намекнет Леониду Ильичу насчет тех или иных новаций в одежде, а генсек благосклонно прислушивается. И потом уже, через него и дальше вниз, вся страна подхватывает идеи, придуманные им, Александром Даниловичем Игмандом!
Жена Игманда была доброй знакомой Ануш Курбатовой, почти подружкой, несмотря на разницу в возрасте шириной в поколение, и она, по беспечной молодости лет, под великим секретом, разумеется, намекая и умалчивая, рассказывала ей, да и не только ей — ох, далеко не только ей! — об этих серокардинальских притязаниях своего мужа-закройщика!.. Ануш, само собой, передавала эти рассказы мужу, а тот информировал своих товарищей-сообщников по "ПрВр". Не для дальнейших сплетен информировал, но для изучения механизмов "подхода" к "верхам", чтобы реально влиять на те или иные процессы в государстве, весьма далекие от того, сколько пуговиц на пиджаке правильно иметь, две или три. Примерно то же самое проделывают все разведки из внешнего мира, шпионы-агенты которых всегда крутятся "при дворцах", пытаясь подобраться ушами и губами как можно ближе к руководству страны-соседа, а тем паче страны-противника. Нашлись подходы к семье и друзьям "высокого лица" — тоже хорошо, очень даже перспективно. Высмотрел Никсон, Черчилль, Сталин или Форд с помощью агентуры слабые места в кремлевских раскладах, нащупал, где нажимать на те или иные тайные пружины — и действуй! То же самое и Брежнев по отношению к недавно умершему Помпиду, или, там, к Гарольду Вильсону...
Получалось у кого-то, получается ли?
Одни говорят одно, другие противоположное, но пока История не знает ни одного достоверного случая, чтобы подобный тайный план, по оказанию воздействия исподволь, совпал количеством, качеством и направлением с результатом, с тем, что в реальности получилось.
Да тут у себя, без всяких внешних влияний и воздействий, надорвешься выруливать по намеченному плану! Проблема "бумаги и овраги", что называется. Но и не только в этом засада: на одни факторы воздействия накладываются всегда и постоянно иные — слабые, мощные, объективные, субъективные, случайные, целенаправленные, до поры сокрытые, вновь рожденные!.. Комар может взобраться на слона, а взобравшись — укусить, в ухо назудеть, или просто вдаль на халяву проехаться, но влиять на скорость бега, выбор водопоя, партнера по брачным играм, количество съеденных веток — вряд ли. И комар в данном аллегорическом примере отнюдь не Мата Хари, не Гришка Распутин, не Вячеслав Штирлиц-Тихонов, не Гюнтер Гийом... Леонид Ильич, старый ты москит, ну поверни брови влево, глянь на Микулу, встреться с ним взором! Любопытно же! Ну, елки-палки, Суслов-то посмотрел!..
Не слышит Брежнев, только правым крылышком взмахивает иногда...
Стоит Леонид Ильич на трибуне, улыбается вымученно... Сегодня он почти всесилен в пределах СССР, но всесильность его условная, как и у его предшественника Никитки Хрущева, а до этого у товарища Сталина... Разве может он, к примеру, взять и не появиться на трибуне Мавзолея на параде седьмого ноября, взвалив всю тягомотину этого дела на Подгорного с Косыгиным? Теоретически да, но только не дай бог!.. Вот именно! Только и ждут, но не дождутся.
Он, Брежнев, конечно, может продавить постановление советского правительства... пусть даже и самое дикое, даже вопреки возражениям Косыгина, по типу: всем гражданам страны уменьшить потребление хлеба на двадцать процентов!.. И подхватят высочайшую инициативу комитеты да райкомы с обкомами, ринутся на местах выполнять и камлать... И вызовут в народе брожение и недовольство. А толку? Все равно придется хлебушек за границей покупать. Тот же и Никита попытался кукурузой переломить позорную ситуацию с импортом зерна. Искренне хотел! Его бы воля — так по самую Воркуту кукуруза бы урожай давала! Его бы воля... Она как раз была, и кто бы ему помешал!? Не послушалась кукуруза лысого Хруща! Товарищ Сталин, опять же, всей душой хотел искоренить преступность и бедность... Ну, и!? Кто — Микоян с Маленковым посмели бы сопротивляться директиве повысить вдвое уровень жизни трудящихся за одну пятилетку!? Но у Сталина, при всей его безграничной, казалось бы, единоличной власти, со всеми его капризами и дуростями, доставало ума не давать безумных директив...
— Коля, что думаешь — надолго эта гадость с неба?.. Да, сам вижу, что... А люди между тем мерзнут. Вон, я пододет со всех сторон, горяченьким подкрепился, да и то... Ты это... за меня глянь, глянь, только осторожно... Полянский наш хорохорится, острит чего-то... А партизан наш белорусский совсем увял, хоть и в шапке!..
А если он прикажет всем быть богатыми и счастливыми? Ведь хрущевское обещание коммунизма к восьмидесятому году официально так никто и не отменял? Ага, как же! Посмей он официально продолжить линию на скорый коммунизм, или попробуй встать с докладом и громогласно хрущевскую программу отменить — хорошим не кончится, нет... Соратники, сегодня преданно заглядывающие в рот, зашушукаются там, за спиной, в кулуарах, и придут к выводу, что чокнулся главный, пора его того... Как и он сам Никиту, десять лет назад, в шестьдесят четвертом... И зарплату своему народу вдвое-втрое волевым решением поднять он не в силах, чтобы как у американцев... И дороги в одночасье сделать не хуже, чем в Европе и той же Америке... Работать надобно, а тут соратнички только и думают, чтобы все свои заботы на него, на Брежнева взвалить!
Игманд утверждал в своих воспоминаниях, что на рубеже семьдесят четвертого и семьдесят пятого годов именно он внушил Брежневу мысль поменять устаревший каракулевый пирожок на более современную шапку-ушанку. Но Микула хорошо помнил ноябрьские парады тех далеких лет: лишь в ноябре 1977 года появилась на голове у Брежнева норковая шапка, и в том же семьдесят седьмом наметилось и проявилось у его окружения странное вольнодумство по головным уборам: кто в шляпах, кто в шапках на трибуну вползает — полнейший разнобой! Лесть — подленькая сласть. Карикатурный культ Леонида Ильича в прессе и в речах пропагандистов расцветал и наливался все новыми яркими красками, но в народе восторженные рассказы об "Ильиче номер два", да и сам он, все чаще вызывали насмешку и многочисленные анекдоты вместо чувства уважения... В самом Политбюро анекдотов про Брежнева не звучало (о Хрущеве и Сталине — да, если умеренно и в тему, а про Ленина и Брежнева — ни в коем случае!), ибо товарищи по партии, соратники по ЦК КПСС, вовлеченные в нескончаемые крысиные бега за статусом и привилегиями, бдительно и беспощадно следили друг за другом, даже мелких оплошностей не прощая, но, если говорить об уважении, то и они того... постепенно его утрачивали, заменяли презрением, которое, впрочем, прятали от посторонних тщательно и очень глубоко, в самый кишечник. А внешне — пресмыкались.
В этот ноябрьский дождливый день семьдесят четвертого года всяк, стоящий на кремлевской трибуне, готов был бы немедленно последовать примеру генсека, поменять шляпу на каракуль, и отнюдь не только из-за холода!.. Тремя годами позже сие уже было далеко не так важно для статуса и карьеры: верховная власть в лице Леонида Ильича дряхлела на глазах.
Но сегодня, в свои неполные шестьдесят восемь, Брежнев смотрелся молодцом, доблестно отстоял весь воинский парад, а до этого с большевистским терпением выслушал доклад маршала Гречко! Соратники тоже мерзли, на коротких отлучках за спинами других членов Политбюро (рокировались без наглости, по очереди) все чаще прикладывались к согревающему: кто подогретое винцо хлебал, вслед за генсеком, а кто сладкий чай. Убежденный "чаевник" Косыгин вдруг потребовал какао погуще — ему и какао нашлось!
— Алексей, ты-то не замерз?
— Я? Нисколько. Свежо, празднично, хорошая музыка, так бы стоял и стоял.
Косыгин даже шутит с каменным лицом. Хотя... это он на людях всегда мрачен, а в своей компании, да ежели когда ушица по своему рецепту, да под хорошую закусочку... Брежнев не ценитель косыгинской ухи, но пробовать доводилось. Неплохо. Только Алексей человек не компанейский, на охоту в Завидово приезжает еще реже Суслова и Пельше. Одно слово, рыбак!
Во время очередной короткой передышки, тут же, в глубинах мавзолейной трибуны, сидя на специальной приступочке со стаканчиками горячего глинтвейна в озябших ладонях (в перчатках очень уж неудобно тоненькую пластмассу держать), Брежнев и Суслов (этот только черный цейлонский чай без сахара употребил) с Подгорным решили: из-за непогоды отменить демонстрацию, люди ведь не виноваты, что над всей Москвой ненастье, чего им понапрасну мерзнуть!?
Так и сделали, отдали соответствующее распоряжение: парад военной техники закончился, оркестр прошел — пора и отдохнуть, подкрепиться коньячком, салатиком, послушать концерт, обменяться поздравлениями...
Полноводные реки москвичей-демонстрантов тут же и растеклись по матушке Москве ручейками да струйками: побросали знамена и транспаранты в подставленные грузовики — и чао, все свободны! И к столу! С одной стороны хорошо, что все быстро закончилось, а с другой... все же есть какое-то смутное сожаление, что не прошли мимо Кремля и Мавзолея... Как бы, праздник получается не по всем правилам!..
Простые люди всей страны дружно смотрят телевизор, примерно одни и те же передачи, ибо выбор программ невелик: в Москве их три, "на местах" и того меньше. Главный телеканал из всех немногих: Первый! Самые популярные передачи — Клуб кинопутешествий, КВН, Здоровье. Но сегодня четверг: кэвээна нет, кинопутешествий нет. Есть, правда, "спокойной ночи малыши", но она коротка, и показ парада туда не помещается. Да, а в остальном разрешенный выбор предельно однообразен... Или, как однажды деликатно и почти по-военному сформулировал секретарь ЦК Демичев, отвечавший перед партией за культуру вместе с Фурцевой: единообразен. Миллионы и миллионы советских граждан с вялым нетерпением, под закусочку, ожидают репортажа о параде на Красной площади, а главное — вечернюю трансляцию праздничного концерта, где будут петь-плясать-выступать Кобзон, Плисецкая, Магомаев и Синявская, где прозвучат песни Пахмутовой и Добронравова, Таривердиева, братьев Покрасс... Выступит сама Людмила Зыкина, это уж непременно! Говорят, из-за Людмилы Георгиевны Зыкиной у Косыгина с самим Брежневым контры возникли, потому как оба старичка глаз на нее положили. Но та, опять же по слухам, Косыгина выбрала в близкие друзья.
