Заплатки на обшивке все же дали течь, и трюм заливало. Помпы работали день и ночь, откачивая воду, и я чувствовал их через вибрацию стен и нервной сети в стенах.
Искра Матиаса в последние дни сияла совсем неярко. И вновь — где-то в конце коридора, за самой последней дверью. Внутри было совершенно темно; гудели какие-то механизмы, и я распахнул дверь шире, позволяя полосе света протянуться по полу. Матиас сидел, забившись между дребезжащими коробами, и раскачивался на месте, зажмурив глаза и закрыв уши. Металлический шум не мог заглушить грохот моря.
Я постоял на пороге и закрыл дверь.
Люди одиноки. Каждый человек живет в своем мире, и этот маленький мир рождается и умирает вместе с ним.
Ради убийства времени мы с Шеннейром играли в фишки. Поначалу я старался, радуясь каждой разгромной победе, пока не понял, что Шеннейр бездумно переставляет камешки по доске, погрузившись в свои мысли. В его эмоциях не сверкало ни крохи азарта. Победа над светлым учеником в какие-то камушки не имела в глазах темного магистра ни малейшей ценности.
Жаль. Невозможно побеждать того, кто даже не пытается играть.
К приходу Миля я изворачивался изо всех сил, заводя свою команду в ловушку. Очередной план самоуничтожения был блестящим и идеально безысходным, но фишки Шеннейра никак не хотели ходить правильно, и приходилось их направлять.
— Я сломал их систему и подключился к сигналу. Жалкие дилетанты. Полезли грязными ручонками в то, что не понимают, — торжествующе объявил заклинатель, и навис над моим плечом, ухватив одну из фишек: — Ну кто ж так играет!
Я печально смотрел, как одним движением Миль разрушает всю тщательно выстроенную стратегию.
— Вот поэтому я и не могу убить Миля. Он слишком талантлив, — поведал мне Шеннейр, проводив мага долгим сожалеющим взглядом.
Миль может мешать сколько угодно, но его действия — вклад в традицию гильдии. Все сложные печати, созданные Милем, будут утеряны с его смертью.
Шторм закончился внезапно. Луч солнца разорвал тучи, море приобрело бирюзовую глубину, и впереди показался низкий коралловый островок. Сразу за белой песчаной косой качались перистые листья пальм.
— Ну что, Рейни, чувствуете радость от возвращения на родину? — эмоции Миля звучали так, словно остров лично ему чем-то мешал. Так же, как мешала бы моя радость — и любая радость.
— Магистру не должно проявлять излишние эмоции.
— Темному не должно, — недовольно поправил он. — Вы, светлые, не берите на себя слишком многое.
В Аринди я давно отвык от яркости. Здесь все еще оставалось солнце и разные цвета; Миль продолжал говорить бессмыслицу, а я смотрел на море, и на белый песок, и на зелень пальм, и ровным счетом не чувствовал ничего.
Острова были странным местом. Начать с того, что они были единственной окраиной, которая присоединилась к Аринди мирным путем. Точнее, на архипелаги случайно попала экспедиция магов, островные слегка ошалели от того, что не остались единственными выжившими, и поспешили присоединиться хоть к какой-нибудь цивилизации. Метрополия от неожиданности выдала новым владениям широкую автономию — на самом деле тогда никто и не понимал, как этим краем света править — и пользы обе стороны получили немного. Островные — сомнительное счастье именоваться гражданами Аринди, а граждане Аринди — право ткнуть пальцем куда-то в южный океан и сказать, что там тоже наша земля. Маги имели на южных владениях свой интерес: светлые строили исследовательские базы, на дальних атоллах и в океане темные испытывали заклятия, которые не рисковали применять на материке. Все неконвенционное оружие берет начало на Островах.
Ходили слухи, что Маро Раэту тряхнуло как раз из-за испытаний. Темные не подтвердили, что в общественном мнении значило лишь то, что темные отказались признать вину.
К острову корабль подплывал осторожно: не хватало на радостях налететь на отмель и застрять в компании кокосов и пляжа на первой половине пути. Матиас, очень бледный и исхудавший, по стенке прокрался к выходу и замер в тени, лихорадочно блестя глазами на вздымающиеся волны.
— Оно шевелится. Шевелится, — прошептал он, с ужасом покосился на спущенную на воду лодку, и медленно, по шажочку, отступил в спасительный мрак.
Я не стал настаивать.
Миль остался на месте, опершись на ограждение и разглядывая лодку с высоты корабельного борта.
— Миль, а что с вами? — с любопытством спросил я снизу. — Что с нами случится? Нас закусают дикие москиты? Сожрут хищные лианы? Сожжет лава? Там совсем страшно?
— Я просто ненавижу гребаный лес, — величественно ответил он и удалился.
Песчаная отмель уходила далеко вдаль. Волны накатывали на нее неспешно, прозрачные и искристые, и песок под ними был чистым и мягким. На песке лежал перевернутый остов лодки, под которым прятался большой краб с сигилом на панцире.
Все было точно так же, как я помнил.
Темные рассыпались по берегу, не скрывая радости от того, что оказались на твердой земле. Солнце слепило так, что болели глаза; Шеннейр с наслаждением покрутил головой, осматриваясь по сторонам, и спросил:
— А почему вы, Кэрэа, не пошли работать в ваш островной отдел?
Островной отдел занимался традициями Островов, и я не совсем ошибусь, если скажу, что он был частью другого отдела, который занимался делами Островов. Я бы мог пойти туда, как поступали многие островные сородичи, и вернуться после обучения. Я не хотел возвращаться.
— Я только в Аринди узнал, что существуют Хора, приграничье, Загорье, и за столицей не начинается черная непознанная пропасть. Мир оказался гораздо больше.
Я хотел вершить великие дела — и чем все это обернулось.
Шеннейр еле заметно поморщился. Кажется, мотаться по Загорью — это последнее, что, по мнению темного магистра, стоило делать светлому с Островов.
Разведчики сразу направились к малой навигационной вышке, чтобы снять координаты и разобраться, куда мы выплыли. В джунгли уводила хорошо натоптанная тропинка, и Шеннейр без раздумий двинулся по ней; я накинул капюшон, активируя перед лицом защитную печать, и пошел следом, осторожно отводя с пути липкие ветви лиан. Чудесная природа Островов уже начала проявлять себя в полную силу: жарко, душно и повсюду мелкие кровососы. Мой народ, Тхаэ Ле Ри, коренным населением южных широт ни разу не был. От остальных колонистов мы отличались только тем, что остальные колонисты мимо материка не промахнулись.
— А вы считаете, что лучше Острова, чем северные границы?
Шеннейр одним движением прожег в зарослях широкую просеку, и вывалился прямо на деревенскую площадь, оптимистично заключив:
— Да забавно тут у вас.
Главную деревенскую площадь отмечало большое кострище. Дома стояли кругом, условным кругом: похожие друг на друга настилы на сваях, прикрытые лиственными крышами. Кое-где в крышах зияли отчетливые дыры, и молодая поросль вплотную подступала к поселению, затягивая узкие дорожки. Я порадовался, что с нами не было Миля. Миль бы нашел что высказать и про архитектуру, и про жилую среду, но, в отличие от него, темные деловито и молча разошлись между домами.
Хотя если бы мы пошли с Милем, то на нас уже через минуту выпрыгнули бы призраки-монстры-людоеды, которые только и поджидали заклинателя за каждым деревом. Шеннейр, по моим представлениям, сам не прочь был выпрыгнуть на какого-нибудь призрака, монстра и людоеда, исключительно чтобы узнать, кто из них лучше, но в жизни темного магистра было куда меньше теней.
Солнце едва пробивалось сквозь полог леса, оставляя на земле разноцветные пятна. Я тоже заглянул в несколько домов, обнаружив только разноцветные покрывала, морозильные короба и амулеты, отгоняющие мошкару, спугнул желтую маленькую змею, свернувшуюся клубком на разобранной постели, и почти испугался, что она могла бы попасть на глаза темным. Змея вряд ли такого заслуживала.
В кронах орали потревоженные вторжением птицы. В деревне все было в порядке, кроме людей.
Возможно, поселение было временным. На таких низких маленьких атоллах каждой общине принадлежат несколько островов, и люди кружат между ними каждый год, следя за садами и косяками рыб. Но ариндские магические безделушки на Островах дороги. Никто не станет уезжать, не захватив их с собой. Я прихлопнул комара, все же пробившегося сквозь защиту, и предложил:
— А давайте-ка заглянем на кладбище.
Чем мне нравилось работать с темными — от подобного они не отказывались.
Кладбище стояло в стороне от поселения. Длинный дом, почти скрытый в листве, из почерневших досок снаружи, темноты внутри и полок вдоль стен, на которых стояли в ряд глиняные кувшины.
— А я уже забыл эти забавные островные обычаи, — Шеннейр сразу же сунулся в один из кувшинов, любуясь на лежащие внутри выбеленные фосфором кости. Я осторожно вынул погребальный сосуд из его рук и поставил на место, закрыв крышкой.
— Это традиция. Мы чтим традиции.
— А это охранительные маски духов-предков? — какой-то особо любознательный темный сунулся к дальней стене. — А все духи-предки были такими страшными?
— Это творчество по традиционным народным мотивам.
— На островах есть темные культы? — с проснувшимся интересом спросил кто-то из столпившихся позади.
Они желают присоединиться? Ни один темный культ, желающий жить долго и счастливо, не является темным культом. По-моему, это аксиома.
— Пожалуйста, не поцарапайтесь. Здесь все отравлено. У нас нет антидота от редких ядов.
Темные, уже стащившие с крючков маски и с полок кувшины, все же вернули их обратно, притворившись, что так изначально и собирались. Деревянные лики теней неодобрительно следили за мной.
— По крайней мере, массовых захоронений в последнее время не было. А значит, что остров не карантинный, мы не подхватим неизвестную заразу и не помрем от неизвестной эпидемии, — подвел итог я. — Если жители, конечно, не умерли одномоментно.
Но рядом с поселением еще никто не видел лодок. Возможно, жители просто бежали от неизвестной угрозы. Я надеялся на это, и продолжал надеяться, даже когда пришло сообщение от разведчиков, и Шеннейр выжег нам тоннель прямо через джунгли, к широкому оврагу.
— Тело, — радостно сказал кто-то. — Тела.
На жаре тела разлагаются быстро, но из-под небрежно разбросанных поверху листьев отчетливо торчали выцветшая ткань и белые волосы. Волосы тлеют медленнее.
Шеннейр качнулся на пятках и оценивающе протянул:
— Кто-то убивает наших граждан на нашей территории, и это не мы.
Факт, достойный осуждения.
— Стреляли в затылок, снесли полбашки. Типичная Ньен, — так же радостно сообщил темный, спрыгнувший в яму, посмотрел на меня и отчего-то занервничал.
Я кивнул и продолжил смотреть на песок, блестящую полоску моря и разрушенную навигационную вышку.
Не было ничего приятного в трупе и в насильственной смерти тоже. Но светлый источник весьма естественен, и нет ничего более естественного, чем смерть.
* * *
С потерей венца Та-Рэнэри я почти смирился — после того, как перспектива получить себе армию зомби стала вполне реальной. Но темные, как всегда некстати, подсуетились и его достали.
Окованный железом ящик бухнулся о доски веранды. Принесшие его маги встали по сторонам, какие-то слишком напряженные и угрюмые. По именам я их не знал, но видел где-то в группе Эршенгаля — и это не значило ничего по-настоящему хорошего. Люди из группы Эршенгаля не нравились мне даже на фоне других темных — потому что я был уверен, что от них, в отличие от группы Рийшена, живым бы не ушел.
Под деревянной крышкой прятался второй сундучок, теперь из свинца, и замок из нескольких связанных печатей. Такое ощущение, что они притащили мне бомбу.
— Благодарю, — я поднялся, осторожно держа венец, завернутый в плотную ткань. Темные сделали странное движение, словно хотели отодвинуться подальше, но остались на месте. Я уже собрался уйти, но внимательнее прислушался к эмпатическому звучанию и спросил: — Вы желаете мне что-то сказать?
Ноты нерешительности и колебаний звучали очень уже резко, пока один из пришельцев не произнес:
— Наш товарищ пострадал, когда доставал эту штуку. Вы — светлый магистр.
Я бережно стер пылинку с нейроартефакта четвертого поколения, запрещенного через две недели после создания, и спросил:
— Что он сделал и что с ним случилось?
Штаб Шеннейра занимал целый квартал. Когда-то здесь находился один из дворцов благородного рода, контролировавшего столичное побережье, но аристократия Аринди, как известно, однажды перебежала дорожку темному магистру, и с тех пор аристократия в Аринди закончилась. Дворец Шеннейр снес подчистую и отгрохал на его месте несколько однотипных зданий-коробок и высокую стену. Стену — исключительно для спокойствия местных жителей.
За весь путь темные не произнесли ни слова, только в начале обогатив меня мудростью, что с простым людом светлому магистру общаться негоже. Судя по всему, после того, как становишься магистром, остается только вешаться. Без Матиаса я бы даже не сел с ними в одну машину — Эршен уже пытался вывезти меня на пустырь и придушить, так почему другим не последовать его примеру. Конечно, у меня нашлось бы, что им предложить — но бедняги до сих пор не отошли от освобождения Шеннейра. Куда им новые идеи.
К Шеннейру я так и так планировал напроситься в гости, но лучше было сделать это без Шеннейра — темный магистр имел нехорошую привычку втягивать посторонних в разные опасные деяния как раз тогда, когда было полно работы. Через ворота меня пропустили без вопросов, и хоть штаб больше напоминал военный лагерь, чем удобное место для жизни, зато был просторен. Шеннейр не терпел узкие извилистые улицы и слишком плотно застроенные побережные города. В этом мы сходились.
Коридоры, пустые и безликие. Мы задержались только у одной из дверей, пока спутники безмолвно совещались, но все же зашли внутрь. Больничная палата тоже была безликой и пустой; огромное окно — и кровать напротив, на которой неподвижно сидел еще один темный. На шум он даже не повернул головы.
— Он коснулся светлого венца Та-Рэнэри и ослеп, — кратко сообщил мой сопровождающий. Второй темный так и предпочитал хранить молчание. — Физически все в порядке. Медики не нашли причины.
Да. Трогать светлый артефакт — чудесная затея. Кто же удержится и не полапает светлый артефакт, который принадлежит самому светлому магистру? Это же светлый артефакт, какой вред он может причинить? Надеюсь, венец хотя бы не надевали на голову. Зато теперь стало понятно то давящее чувство, что наполняло эмпатическое поле. Получить неизлечимое увечье для боевого мага — конец всему.
Выглядел пострадавший полностью здоровым, и глаза его на первый взгляд были в порядке. Что ничуть не лучше — поражения, которые видны, лечить проще. Эмоции спутников отражали сомнение и даже злость — злость на то, с чего я вообще пришел сюда и собрался им помогать. Ведь двенадцать лет, двенадцать лет назад. Не забуду, не прощу. Как глупо. Я не забыл и не простил, и я мог отказать одному темному магу в помощи, но что в мире изменится?
