Андрей хищно улыбнулся. Только что он вывалил на свою голову проклятия всех русских историков-либералов будущего. Но, он действительно считал, что государь необдуманно легко обошёлся с захваченным городом. Его отец с Новгородом поступил умнее. Впрочем, и в той истории смоляне сами подсказали, что их зря не расселили по всей стране, как новгородцев, и Василию Ивановичу пришлось делать это уже позже, в ответ на заговор. А проклятья каких-то историков его абсолютно не волновали.

Блистая броней, подходило к Смоленску победоносное литовское войско. Ухали бубны, гудели трубы, реяли на ветру стяги. Шли налегке, далеко опередив обозы. Паны вельможные в окружении своих холопов, с отрядами вооруженных гайдуков, мелкопоместная шляхта, все конные. Шли те, кто уже почувствовал вкус победы и верил в удачу своего полководца.

Далеко опередив верных шляхтичей, степенно ехал староста брацлавский, винницкий, звенигородский и луцкий, маршалок Волынской земли, каштелян виленский и гетман великий литовский князь Константин Острожский, оршанский победитель. Вот только не радостно было на душе у полководца, одолевали его тяжёлые думы. Из под Минска выходила с ним тридцатитысячная рать, а к Смоленску он привел лишь её пятую часть. И не было с ним осадной артиллерии, способной сокрушать стены, так что вся надежда была на смоленских заговорщиков, что обещали открыть перед ним ворота. И если это случится, то это будет величайший триумф в его карьере и достойное отомщение за Ведрошь. Разом разбить вражескую армию и отвоевать такую сильную крепость как Смоленск — мало кто из нынешних полководцев Литовской державы мог похвастаться подобным. А значить имя его, и без того известное в княжестве, могло ещё больше возвыситься. А его возвышение, это усиление русской партии и, пусть и постепенное, но усиление роли православной церкви в Литве, ведь сам он, будучи верным и преданным сыном её, всегда боролся за её интересы. И был истнинным врагом процесса окатоличивания литовских земель и шляхты. Ах, Витовт, Витовт, как мог ты не понять, что держава твоя держится на плечах православных русичей. Но в погоне за миражом короны, ты сделал свой выбор и вот держава твоя рушится, а московский князь отгрызает от неё один кусок за другим. Московский князь, который почти стал твоим подручником. Ирония судьбы или месть за отказ от веры отцов и дедов? Но православие ещё не умерло на землях Литвы и, даст бог, он, князь Острожский со товарищи ещё поднимет его и крест православный осенит измученные земли, возрождая былую славу литвинов. Кто помешает ему? Ему, победителю московских орд. Оставалось лишь взять Смоленск, а он уже близок и скоро будет точно ясно, пан или пропал. Потому как ежели ворота не откроют, то не с его силами осаждать крепость.

— Дивись, княже, — голос верного гайдука выдернул князя из его дум.

Не понимая, он оглянулся на говорившего и лишь потом обратился в ту сторону, куда тот указывал. Мда, зрелище было то ещё. Прямо на стенах и башнях крепости московитами были устроены виселицы, на которых раскачивались чьи-то тела. Поскольку было ещё достаточно далеко, то точно определить, кто там развешан было невозможно, но вот сердце немолодого уже воина сжалось в предчувствии катастрофы.

— Едем, — твердым голосом бросил он, вонзая шпоры в бока верного скакуна. Следом пришпорили коней и шляхтичи свиты.

К крепостным воротам князь подъехал примерно на выстрел пищали и остановил коня. Сердце гулко ухнуло. Вот и всё, не будет великого триумфа. Раскачиваясь на ветру, висели в петлях те, кто должен был открыть ворота. Причем висели они в нарядных шубах и кафтанах, у многих на шее были привешаны дорогие кубки и чаши. Это были подарки московского государя, жалованные им за сдачу города. Глядя на покойников, Острожский лишь усмехнулся:

— Вот она, божья кара за клятвопреступление. Нельзя разом двум господам служить, — он обернулся и приказал ехавшему следом гайдуку:

— Объяви им, пускай город добром сдают.

Гайдук тронул коня и, подъехав поближе к стене, сложил ладошки трубочкой и прокричал князево предложение. Со стены в ответ раздался залихватский свист, улюлюканье и смех, а потом кто-то густым басом прокричал ответ:

— Князь-наместник предлагает тебе, клятвопреступник Костька, сложить знамёна или уходить. Города тебе не взять, а за государевой помощью уже гонцы посланы.

Услыхав оскорбительные речи, Острожский побледнел от гнева. Таким вот незамысловатым способом Шуйский напомнил ему, что и сам он, Константин, выпущенный когда-то под честное слово из узилища, куда он попал после поражения под Ведрошью, обещал честно служить московскому государю, но при первом же удобном случае бежал в Литву.

— Мы это ещё посмотрим, — выплюнул он, поворачивая коня.

Что ж, он был профессионалом и прекрасно понимал, что с его силами взять Смоленск нереально. Но и уходить сразу, не солоно хлебавши, даже не попытавшись, он тоже не мог. В конце-то концов, в городе ещё куча людей и, как знать, может среди них есть ещё желающие вернуться под руку литовского государя. А значить садимся паны в осаду, и да поможет нам бог!

Да, неприятное это ощущение, находиться в осаждённом городе, даже если знаешь, что ничего плохого не случиться. Впрочем, ничто уже не могло лишить Андрея хорошего настроения. В последнее время жизнь его только радовала. Недели следствия, аресты всё новых и новых фигурантов остались давно позади, скорый, но справедливый суд успел вынести свой вердикт и дома заговорщиков наводнили целовальники, описывающие имущество подлежащих казни. Большая часть уходила на имя государя, но кое-что досталось и воеводам. А оценив, насколько это кое-что пополнило его личные закрома, Андрей буквально впал в эйфорию. Воистинну, год выдался удачным. Теперь не нужно было латать тришкин кафтан, выжимая последние соки из своего бюджета. Оставалось лишь отбиться от войск Острожского.

Первые дни литвины забрасывали город посланиями, щедро сыпя обещаниями тому, кто поможет отворить ворота Смоленска. Но на горе им, королевских сторонников среди смолян больше не было, или, насмотревшись на участь других, они оказались более благоразумными. Андрей помнил, как в канун 500-летия Орши в сети шли баталии любителей двух княжеств. Белорусо-литвины сыпали как всегда одним штампом: как несправедливо, что победила ордынская Москва, а не свободолюбивая Литва и чтобы было, если бы не... Но один перл ему запомнился особо: как раз про повешенных Шуйским заговорщиков. Типа свободные литвины никогда не вешали людей для устрашения врагов. Дурни, их повешали не армию Острожского устрашать, а в наказание за измену, ну и для остраски тех, кто ещё колебался внутри городских стен. А армию вторжения повешенными не напугаешь. Они же не диванные юзеры. Однако спорить с национально озабоченными дело неблагодарное, потому в том сраче он участвовал редко и постольку-поскольку.

Стоя на стене, Андрей с интересом взирал с высоты на вражеский лагерь. День сегодня выдался погожим, и видимость была просто великолепной. Пестрели под сентябьским солнцем палатки знати, отливал серебром шатер гетмана Острожского. Возле него, кстати, с самого утра бурлило какое-то нездоровое движение. Неужто литвины наконец-то решились на приступ? Ну-ну, пусть попробуют.

Едва подход вражеского войска был обнаружен, наместник князь велел затворить ворота и садиться в осаду. К имеющемуся у него полку для защиты города князь добрал ещё несколько сотен посадских и даточных людей, дворян и детей боярских. Все они были распределены на отряды, каждому из которых была выделена башня и прилегающая к ней часть крепостной стены. А из оставшегося у него небольшого отряда поместной конницы Шуйский создал отряд для вылазок, который имел своего командира, подчинявшегося только ему. Разумеется, этим командиром оказался родственник воеводы, князь Барбашин. И именно этому отряду удалось первым пощипать литвинов, совершив одним ранним утром дерзкую вылазку и обстреляв ещё не проснувшийся вражеский лагерь.

Нет, воистинну, враги точно что-то задумали. Вон и отряды стали стягиваться друг к другу. Ага, вот и у пушек засуетился народ. Ну точно, созрели православные.

Словно в подтверждение его мыслей на позиции пушкарей вспухли белесые клубы, и лишь через некоторое время до ушей осаждённых донёся громовой рык. Увы, мощи лёгких пушек, что привёз с собой Острожский, с избытком хватало в поле против конницы, но крепостные стены им были не по зубам. Потому и не надеялись литвины на удачный обстрел, подхватив лестницы и щиты, они пошли на приступ, сопровождаемые музыкой боевых труб и барабанов. Это было красиво, очень красиво. Вот только красота эта была смертельная. Ведь никто не собирался просто так их подпускать. Гулко ухнули крепостные орудия, выплюнув в сторону нападающих заряд ядер и каменной дроби. Сегодня огневое превосходство было на стороне смолян, а не атакующих. Защёлкали тетивы луков, пыхнули пороховым дымом ручные пищали. Огонь защитников был плотен и точен. Но это не остановило нападавших. В некоторых местах они даже сумели подобраться к самим стенам и прислонить длинющие лестницы, но на этом всё их везение и кончилось. На головы приблизившихся полился кипяток и расплавленная смола, а сами лестницы отталкивались баграми и копьями. И крепостная артиллерия продолжала бить, бить и бить. Так что не стоит удивляться, что литвины не выдержали и, побросав всё лишнее, бросились назад. Первый приступ был отбит, и отбит достаточно легко.

Андрей же весь бой провёл не на стенах, а возле ворот, ожидая сигнала на атаку, но Шуйский решил в этот раз с вылазкой повременить. Что ж, не очень-то и хотелось. Зато, едва схлынуло боевое возбуждение, как сразу вспомнилось, что кроме лёгкого завтрака, во рту у него и маковой росинки не побывало. А, как говорится, война-войной, а обед по расписанию. Распустив бойцов, князь поспешил домой.

Теплые осенние дни пролетели незаметно. Осада шла ни шатко, ни валко. За это время литвины смогли совершить ещё несколько приступов, но стены были крепкие, гарнизон и горожане бились мужественно, а дерзкие вылазки летучего отряда заставляли осаждающих держаться в напряжении. Скоро по ночам стало ощутимо холодать. Приближалась зима, и в войске Острожского резко увеличилось число воинов отъезжающих домой. К тому же осаждающих начали косить болезни, ведь ни о какой санитарии в эти времена не было и понятия. Тут ещё, словно и без того мало было плохого, пришло известие, что от Дорогобужа, где была ставка великого князя, к Смоленску движется русское войско. И Острожский был вынужден снять осаду. Гарнизон с весельем наблюдал, как литвины сворачивают шатры, и отряд за отрядом покидают насиженный лагерь. Но просто уйти им не дали. Сигнал "на вылазку" сорвал с места не только особый отряд, но и большую часть воинов. Со свистом, гиканьем и улюлюканьем они навалились на арьергард уходящего врага. Рубка получилась кровавой, но не долгой и, бросив часть обоза на волю победителей, литовские воины спешно бежали от стен непокорённого города.

На этом боевые действия и окончились. Сигизмундово воинство возвратилось домой, где князь Острожский, за его заслуженную победу, был почтён торжественным триумфом, а великий князь Василий III Иванович, оставив для усиления смоленского гарнизона ещё один полк пищальников, увел русскую рать в Москву. Но перед тем он воспользовался сложившейся ситуацией в полной мере, приказав выселить из города всю верхушку и лучших людей. А в освободившиеся дома и городские усадьбы поселить московских детей боярских. И не прогадал. Городские верхи (те, кто остался) присмирели, а плебсу было, в общем-то, все равно, в чьем подданстве находиться. Смоленск навсегда (ну, по крайней мере, до андреева попаданства точно) вошёл в состав Московской Руси.

Ах да, Васько Ходыкин, сдавший верхушку заговора Андрею, сумел пережить всех заговорщиков, и был лично отпущен князем по окончании осады. Что стоило уговорить Шуйского не казнить парня, навсегда останется только между ними, но прежде чем отпустить боярчонка, его "уговорили" кое-что написать и подписать. Компромат, знаете ли, ещё никому не мешал. Андрей честно не знал, как там, в иной реальности сложилась судьба племянника епископа, но в этой он точно остался жить, а вот как он это будет делать с таким-то грузом на душе, это Андрея интересовало мало.

Ну и незадачливые воеводы Челяднин с Булгаковым сполна расплатились за своё поражение. Они попали в плен, и теперь томились в цепях, не зная, что и ожидать, ведь польский король наотрез отказывался обмениваться пленными, хотя русские захватывали "вязней" чаще и были готовы дать на обмен людей много больше. Что ж, за это у Андрея к полякам и литвинам был особый счёт, предъявить который он собирался в скором времени.

Глава 25

Зима — чудесная пора! Сначала закружила, завьюжила. Морозом сковала водоёмы. А потом словно одумалась. Посыпал с неба крупными хлопьями мягкий, пушистый снежок. Снежный покров надёжно укрыл землю. Домики, деревья — всё покрылось толстым слоем снега.

Но снегопад не вечен и вот уже разогнаны серые тучи и в белёсом небе заблестело, заиграло лучами солнце. И мир словно преобразился. Тысячами искр полыхнуло округ, заблестело так, что слепило глаза. Молчаливо застыли березы, принакрывшись белоснежной бахромой, ярко заблестели мохнатые шапки на соснах, заискрились припорошенные снегом шишки на ветвях елей. Красота! А выйдешь во двор, мигом сопрёт дыхание. Кусается морозный воздух.

Зимний день короток, оттого крестьянину работы хватает, но всё же зима — это больше время для отдыха. Вот и Андрей, прикативший в родные Березичи, заразился общим настроем, перемешивая ленностное ничегониделанье с зимней охотой. Да сабельками позвенеть не забывал. А как же, молодечная его была ныне полна народа, но вот мастерства у них было маловато. Ну, по крайней мере, на его взгляд. Да и потом, вскоре этим парням предстоит корабли на абордаж брать, и умение владеть клинком лишним тут точно не будет. Да и самому навыки терять не стоило. Оттого до обеда пара часов ежедневно отдавалась тренировкам. И, как обычно и бывает, вскоре выявились в его дружине те, кто словно рождён был для сабли и те, кто ходил в отстающих. С первыми всё чаще занимался сам Андрей, а со вторыми уже сами отличники, подтягивая их на свой уровень.

Не забывал князь и о делах. Правда, не всегда они были радостными. Вот Игнат отписался, что за всё лето поисков руду они так и не нашли, но уже под зиму немец по каким-то своим наблюдениям подтвердил, что медь здесь есть, так что на следующее лето надеется он найти, наконец, месторождение. А вот Ядрей порадовал. Все силы кинул он на доведение варницы, в которой уже труба забурена была, и даже цырен для варки заказал. За лето сотворить успели многое, и приказчик честно обещал, что уже через лето даст соль с нового места. Потом был отчёт по сбыту уже вываренной соли. Немного, конечно, но копеечка к копеечке, вот и рубль в кармане. В местах, намеченных под деревеньки, всё лето тын городили, благо денег на работников хватало. Ну да, места там, почитай, до екатерининских времён неспокойны были. А в ближайшей перспективе войны с Казанью и черемисой предстоят. Да и окромя людей ещё и зверь дикий не редкость какая. Так что лишним высокий забор точно не будет. Ещё Ядрей печалился, что рабочих рук ему не хватает, но холопов для ведения хозяйства Андрей ему уже направил, так что вскоре ожидал отчёта, как их обустроили. Феодализм феодализмом, но людей беречь надо.