Критичность мышление местная обстановка мне конечно порушила, вот только имени своего я не называл, даже Леоном не представился... Сэми, значит вычислили, но... та нее...
— И-ди, Тысво-бо-ден, тэк... — очередная пощёчина меня перебила.
— Знаешь, я устал от твоего отношения к друзьям. Расскажи о Сэми, или с тобой будут работать они. — пожимаю плечами.
Сэми это Сэми, что о нём рассказывать? Вот пириты, это да, это другое дело.
— Убейся. — советую доброжелательному.
Меня били, истязали резиновыми дубинками, насильно поили водой и кололи чем-то потрясающим, от чего боль проходила, а всё было таким улётным.
А через пару дней перестали колоть и стало так... я думал до того было жёстко, о нееет, когда кости начало выворачивать, а желчь стояла постоянно в глотке, за один долбанный укол тело готово было отдаться роте негров, буквально...
Хм, посмотрел я на прозрачную руку, кажется понял как живёт Лео, я отстранился от куска мяса в котором жил, организм что-то вопил, просил, умолял, его били, поили, ему мастурбировали, но это никак не было связано со мной. А животное коим сейчас являлась оболочка не могло проникнуть в мою память, я чувствовал его жажду это сделать, обменять ненужные знания на заветный укольчик, на большую ласку, на более вкусную еду, на более тёплое одеяло и особенно за матрас, на котором так приятно было бы кайфовать после укола.
Но и отойти, как Лео от этого куска мяса я не мог. То ли не умел. То ли сил не хватало.
Зато в таком состоянии я лучше видел ауры людей, глубже, чётче различал цвета света исходящего от них, даже сквозь толщу камня.
А так как люди тут постоянно ходили туда сюда, то я уже имел представление о местной системе коридоров и охраны.
От же, руку раздробили, правую. Ори ори, и поплачь, легче станет. И как мне теперь с одной рукой замки взламывать?
Я сосредоточился и остановил своё сердце, такой перелом тянет за собой осложнения и ампутацию. Капсулы дома это конечно прекрасно, но сперва ещё вернутся нужно, и мне может не хватить рейтинга, если меня в дезертирстве обвинят.
Но так просто туловище отпускать вражины не хотели. Массаж сердца, эпинефрин, гравитационный мышечный стимулятор.
Мы боролись почти три часа и сердце не выдержало, сосуды полопались, внутреннее кровотечение, кома, операция, но всё же я себя добил.
Мир померк, свернулся в точку...
Вдох... я в лакуне астрала. Значит трепаться поменьше.
— Ты бы поаккуратнее, у тебя едва сердце не остановилось. — Лео был сильно встревожен.
— Ну вытянул же. — устало улыбнулся я и рухнул на траву. Свет! Как же хорошо! Кроме последних нескольких часов на операционном столе я света не видел всю неделю!
— Меня посадили на наркотик, прям карма, я разбойников, теперь меня разбойники.
— Расскажешь? — присел он рядом.
— Лео, я боюсь! Боюсь, что они меня совсем сломали и я теперь буду таким животным падким на всю, лишь бы приятно и сжимающегося в комочек если больно и страшно.
— Боятся все и всё, главное не поддаваться страху, не давать ему завладеть тобой. Мы с тобой проходили медитации отделения. Чувства это химия, бывает своя, бывает превнесённая. Отдели одно от другого, просвети свои чувства, так ли уж они совпадают с твоими убеждениями. Если нет, то посмотри вызывает ли реакция отвращения или же убеждения.
Бывают ситуации на которые ты никак не можешь повлиять, но даже в них есть моменты дающие шанс вырваться.
— Мне руку раздробили, из-за этого я остановил себе сердце.
— Силён! Мне довольно много времени потребовалось, на овладение этим навыком, хотя я уже был Целителем тогда, пусть и только пробудившимся.
— Лео. Что они со мной сделали?! — разревелся я как ребёнок.
Отец обнял меня и прижал к груди.
— Плачь, плачь, вымой этот страх. Знаешь есть притча про учителя воинов. Он учил обращению с мечом, у него была своя школа. А в той стране есть традиция, что сильный боец может бросить вызов школе и если одержит победу, тогда забирает название и школу себе.
И был там сильный боец которому нравилось сражаться и побеждать, он выводил противников руганью из себя и побеждал их.
Так он пришёл и к тому учителю, но не бросал вызова, он хотел чтобы тот вышел из себя и сам на него напал.
Он ругал его школу, обзывал его и его учеников. Те хватались за рукояти, но учитель сказал им не обращать внимания и продолжать занятия.
Ступай, сказал он войну, тебе здесь не рады.
Тот видел, что учитель спокоен и не был уверен в своём ударе против него. Потому ушёл.
Ученики обступили учителя, спрашивая почему тот не ответил на ругань, почему потерял лицо.
Вот, сказал он, камень — прими его, чувствуешь его тяжесть? Первый ученик принял камень и просел под его весом.
Так и его ругань, за мной был выбор, принять её на себя, или оставить у него.
— Я видел своё тело со стороны. Оно было хуже животного, так и ластилось к моим мучителям, лишь бы дали ещё дозу.
— У тебя есть выбор, отождествлять себя со слабым животным поддающимся на любой обман, либо быть человеком понимающим, что есть вещи тяжелее чем можно принять, но не обязательно их за собой таскать.
— Я убью их.
— Право на месть священно. Когда оно опустошит тебя наполни его вновь теплом и не пускай в опустошённое сердце страх. Боятся все, но трусы умирают тысячи раз.
— А храбрец лишь однажды. — закончил я.
Ладно, что там у меня на сегодня?
— Зайцы. Но давай мы с тобой ещё посидим, потом подерёмся в полный контакт, потом полетаем и подерёмся в небе, а вот когда ты успокоишься и вымотаешься, тогда я введу тебя в курс дела и ты пойдёшь делать себе помощников.
— Тебе виднее. — и мы сидели и смотрели на необыкновенное небо всех цветов радуги мерцающее и туманное, чистое и глубокое, но кажется что только руку протяни. И драконы в фиолетовых облаках устроили танцы, а летающие бегемоты кружили вокруг хоровод.
Птицы с Хан с пятью, четырьмя, восемью глазами взлетали с веток кристаллических деревьев. Ведер шуршал травами, а перезвон листьев зарождал вдохновение.
Большая бабочка в две ладони сияющая тельцем, как лампой, села мне на палец и разрядила в меня заряд электричества, довольно больно, но в отличии от леса, в астрале это не страшно.
Её раскраска на хитиновых крылышках мерцала, как местное небо, только более четко и угловато.
Птицы за ними больше не охотятся, прожилки в хитине содержат твёрдые соединения способные порезать желудок, а само тельце бьёт током даже некоторое время после смерти.
Создаю шпагу и кинжал в руках.
— Начнём, пожалуй...
Леон. (Хан. Всё ещё Дарь. 15-й Цикл. Утро.)
Создание большого количества зайцев ничем не отличалось от создание одного, в чём-то даже было проще, у меня был Корунд, как готовая матрица, с него можно было снять кванты, а с них проводить копирование.
Что я в принципе и собирался сделать. За одно проверю, как состояние кванта влияет на живое существо, самому Корунду это во всяком случае повредить не должно.
Какие-то процедуры и процессы можно было сделать массово, но в основном каждого зайца нужно было подгонять индивидуально.
Но цикл тоже зря не прошёл, я наработал превосходную базу по нейросетям, программированию кибероргаников.
Фуууф, вдооооох, выдооооох....
Начинаем с последовательности "ери", и раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь... и два шесть, пять, четыре, три, два, один. "Ото" раз, два....
Шаг за шагом. Голос Лео иногда сообщал время и он же светящимися маячками сообщал следующую последовательность, указывая на тот или иной самоцвет на папке, если чувствовал, что я сбиваюсь.
Круг за кругом, вспыхивали руны вязью, призрачный свет, что не исходил из векторов, а был как бы облаком окутывал зайца за зайчихой.
Отпить воды из высокого стакана. И "Херъ" раз, два, три....
Я вогнал себя в транс и не чувствовал времени, главное чтобы не сбивался ритм, не мешал шум, не отвлекали посторонние.
Ничего из этого не случилось и я благополучно потратил на преобразование зайцев одиннадцать часов.
Но их проверку не было ни сил, ни желания, отправил их посидеть сутки в клетки, где они обитали ранее. Поставил миски с едой перед решётками, а в сами клетки заранее заготовленные горшки. Подобный исход был ожидаем.
Кое как поев, и выпив глюкозы, уже не помню как мылся и свалился ли в душе, или Лео довёл меня до кровати.
Снились формулы, и зайцы, куски кода вместо слов, и оголённые мышцы, было ещё что-то, но я уже не помню.
(Нил, всё ещё Тайлетъ. 1883 Лето.)
Очнулся под градом ударов, боль наплывала сперва вяло, будто уверенная, что я уже весь её, а потом набросилась рывком.
Сегодня у меня цель, сохранить руку, и вообще не допустить переломов.
Но ушли молотобойцы вернулся синдром и не знаю, что хуже.
Он крутил так, что мысли о прекращении мук нет нет, да мелькали.
Чтобы выйти из тела требовалось усилие, но чтобы в него вернуться, в энергетическом плане нет, а вот в морально, будто одеть сорочку в которую кто-то посторонний наблевал.
Ужасно мерзкое ощущение.
— Что ты знаешь о Сэми, Киря? — похлопал тело по щекам один из "злой" команды водя перед носом дозой.
— Я знаю! Знаю! — счастливо и суетливо заволновался организм. — Сэми, Сэми, это вы про того мелкого, что в новостях показывали! Я знаю! Знаю!
Дай, дай быстрее!
— Ты знаешь, кто его сделал? — терпеливо спросил он.
— Конечно! Капиталисты! — просиял наркоша. — Дай, ну дай!
— Промойте его и введите концентрат. Он заговорил. Осталось снести блоки.
Ох, хо, хой, бедная моя печень и сосуды, после "развязывателя языков" реабилитация пол лета, это если не в капсуле. Но где я, а где капсулы...
Два дня как в бреду, уверен, что ничего путного не сказал, но совершенно не помню ни о чём меня спрашивали, ни что отвечал.
А это что? Разговор в коридоре, как я могу его слышать?
— У вас получилось? — спрашивал доброжелательный.
— С огромным трудом, после его пропажи они все попрятались, а ищейки землю носом роют. — незнакомый голос, незнакомый рисунок ауры. Преобладают цвета почтения, какая-то болезнь желудка.
— Сколько? — их было трое, но третий караульный в коридоре.
— Троих, ещё одну из рода и пятерых бывших. — ответил подчинённый.
— Прекрасно, просто прекрасно.
Он как обычно тихо вошёл в камеру. Туловище била дрожь под одеялом.
— Эй, друг, — похлопал он меня по лицу. — У меня для тебя сюрприз. Хороший сюрприз, но если ты будешь себя так же плохо вести, и играть в молчанку, это будет плохой сюрприз, ты меня понимаешь?
— Нет, друг, нет. — помотал башкой нарик. — Дай уколоться, а? Совсем ломает!
И это при том, что кровь мне промыли, а после эф-пять-ноль-пятнадцать не ломает, а мутит.
— Расскажи мне про Сэми и я договорюсь, для друга мне ничего не жалко. — придержал он мне плечо в перчатке.
— Сэми, это программа которая перекидывает деньги со счёта на счёт, как-то в обход обычных протоколов. Насколько я знаю, поймать её так и не смогли, или уже?
— Что за язык ты использовал? — немного досады разлилось по его ауре, но на лице напряглись мышцы. Наверное улыбается.
— Обычный язык, всегда на нём говорю.
— Но сейчас мы говорим на другом. Можешь сказать что-то на том?
— Э-эм, так мы же на нём и говорим, разве нет? — звиздюля короткая с правой в скулу.
— Не серди меня, Киря, так с друзьями не поступают!
— Но я не понимаю, что ты злишься? — завыл нарк. — Мы говорим на том же языке с самого начала!
— Интересная защита, но ничего и не таких кололи. — пообещал он, похлопал по плечу и вышел.
Через некоторое время действительно вошёл боец и уколол меня дурманом. Мысли тут же стали размытыми и путанными, где-то выше был астрал, грозный как чёрная туча.
И меня понесло выше, я воспарил, пробил головой перекрытия поднимался ещё и ещё... и оказался в высоко в небе.
Ть, это реально другой континент и до побережья очень далеко!
Как же мне выбраться из этой... дыры.
На задворках, как эхо я слышал, что лепечет моё тело...
И это тоже была пытка.
Я привык к своему недугу, сросся с ним, и в этом мире меня от него избавили, я очень любил за это этот мир. Но теперь мне будто нагадили в душу.
Вывернули всё наизнанку. Что толку от крепких костей, если тебя предаёт всё тело?
Это животное готово на всё! На всё за дозу!
Резать? Кого? Только укажи! Ублажать? Только не бейте!
И себя я чувствую предателем, от того что бросил его и прячусь здесь, презираю его как заразное.
Но оно кудес его дери и есть заразное!
Нельзя его понимать и принимать в таком виде! Нужно выжечь всю эту отраву из крови, из памяти, из подточенной воли, сточить как ржу, и наварить заплатки, сточить и закрасить!
День прошёл в бреду. Тело даже напоили и накормили, возможно даже не помоями. Не знаю, я бродил по бункеру, где меня держали, бродил, терялся, забывал где бывал, снова бродил, и так пока не возвращался к пускающему слюни тулову, смотрел на него, плевал на пол и начинал поиски выходов и способа всё разрушить, старался что-то запомнить и всё было в тумане, в бреду... бреду, куда я бреду?
А! Выход! Я был уже тут?
Тьфу...
Бреду, в бреду, а бред это не медленный неустойчивый шаг, это брести! Бред это навязчивое желание выговорится с логической или без логической связи!
Так что я бреду в бреду!
Отлично! Я установил что я делаю и в каком я состоянии!
Вот только, где я?
Коридор... коридор, ещё коридор, а там моё тело, гы-гы-гы...
Тьфу, опять...
Сел рядом.
— Почему ты такой слабый? Или эта синтетика такая сильная? — спросил я нарика.
— Гы-гы-гы, — всхрапнул он.
— Ведь ты в таком состоянии очень силён физически, сняты запреты на повреждения, ты очень быстр, в несколько раз быстрее не разогретого простого человека. Не должен чувствовать боли, практически. Пусть из-за диеты схуднул и рёбра торчат, а из-за простуды тонус в мышцах пропал, химия должна их подстёгивать.
Так почему я не вырвусь?
Чтобы вырваться нужно знать куда! Точно! Я собирал карту, чтобы найти запасной выход и возможность всё тут уничтожить!
А... я уже делал это... всё забыл... проклятый туман...
— Режь пальчик... — крутит в пальцах счастье друг.
В руках нож, под руками мой малыш! Атеня! Как ты тут?
— Режь, а то не будет тебе счастья. — убирает дозу в кулак друг.
Счастье! Один укол и боли уйдут, придёт тепло и забвение, прекрасное, красочное!
Атеня! Как же ты тут?
Ручка сына на разделочной доске, бойцы в броне, шокеры наготове и палач тоже. Если не я то он, на моих глазах, и ты будешь страдать сынок, тебе будет очень страшно.
— За каждый пальчик по укольчику, ну же Киря, сделай это! — подбадривает меня друг, что постоянно дерётся, он не злой, просто я по другому не понимаю.
Атеня... голубые глазки смотрят на меня со слезами, он уже охрип плакать и звать маму... папу тут сынок.
Не могу тебя спасти, не могу помочь, могу только отпустить...
