На подобные разговоры она всегда реагировала излишне остро. Глупо, наверное, но в душе по-прежнему жила острая, чуть со временем притупившаяся, но все равно сильная обида. Со времен юности, когда жила с Митькой. Это не передать словами. Тяжело жить, постоянно ощущая на себе жалость — мерзкую, снисходительную и унижающую, дающую понять, что ты не такой, что ты какой-то ущербный и неправильный. Постоянно жить с переглядывающимися взглядами, шелестевшими шепотками за спиной. Понимать, что все, сделанное для тебя — всего лишь одолжение, избежать которого невозможно. Зато можно позже, намного позже тыкать в сделанное когда-то одолжение носом, мысленно приговаривая: для тебя, для тебя все было.
И сегодняшний разговор с Мишей всколыхнул старые, только собиравшиеся зарубцеваться обиды, которые так больно жгли сердце. Может быть, она и погорячилась с такой реакцией, но ей все, касавшееся темы ее бесплодия, теперь казалось насмешкой, издевательством и одолжением. Вот и Подольский со своим развязным "а че ты раньше не попробовала?" Катю привел в ярость. Это не игрушка и не прихоть. Во всяком случае, для нее.
Она постаралась клокотавший внутри стыд и злость обуздать, успокоиться, хотя вся тряслась от напряжения. Надо в палату вернуться, поговорить как-то — живо было в памяти ее "я хотела как лучше". В этом случае лучше будет, если она Мише все объяснит, чтобы он прочувствовал всю важность и больше Катю не трогал.
Девушка глубоко задышала, вроде бы успокаиваясь, хотя бы внешне, и от большого окна отвернулась. Геннадий Семенович к ней сразу побежал, будто караулил и ждал, пока она обернется.
— Катерина Павловна, случилось что-то? — широко улыбаясь, мужчина подхватил ее за локоть и ненавязчиво повел в сторону палат. — Вы давно здесь стоите. Устали? Или вам что-то нужно?
— Нет, не нужно. Я просто решила размяться. Не могу все время в палате сидеть.
— Понимаю, — сочувствующе кивнул он, как будто действительно понимал. Хотя за те деньги, что Мишка заплатил, доктор должен был, наверное, в красках все представлять. — У нас на первом этаже тренажерный зал есть и бассейн на третьем. Если хотите...
— Не сегодня, — мягко прервала она предложения врача. Проснувшийся в мужчине делец и торгаш Кате сейчас нужен был в последнюю очередь. — Но спасибо за предложение.
Она высвободила свою руку, кивнула прощально и открыла дверь в собственную палату. Здесь был один Кирилл, смотревший что-то на ноутбуке. О том, что Мишка вообще сегодня сюда приходил, напоминал лишь белый, забитый до отказа пакет, прислоненный к стене.
— Миша где?
Кирилл поудобнее устроился на животе и замахал ногами в воздухе.
— Ушел.
— Куда? Курить?
— Нет. Домой ушел.
— Что-нибудь сказал?
Ребенок головой покачал и переставил компьютер.
Чего и следовало ожидать. Правда, Катя надеялась, что он вот так, не попрощавшись и все не выяснив до конца, не уйдет.
Ночью Катя так и не смогла уснуть. Кирилл сладко сопел в своего Боню, в палатах давно все выключили, а свет исходил только от лампы, стоявшей у дежурной медсестры в коридоре.
Миша сделал одну плохую вещь, заговор сегодня с ней. Он подарил ей надежду, за что Катя его почти ненавидела. И сейчас эта надежда грызла изнутри, перекрывая даже старые раны и свежую обиду. Катя вроде бы давно похоронила свои мечты, научилась находить счастье в тех вещах, которые у нее есть, а не в тех, каких лишена. Пусть она многого лишилась, но у нее было и немало ценного. Кирилл, Миша...Разве не в этом истинное счастье? Она всегда хотела семью, и она у нее появилась. Какой смысл роптать и жаловаться, что семья не такая, о какой мечталось лет десять назад? Главное, она любит и Мишу, и Кирилла. Одинаково сильно.
Но все равно. Если бы у нее появилась своя малышка — мальчик или девочка, неважно, — Катя не стала бы любить кого-нибудь меньше.
Эти мысли ее так извели, да еще и факт того, что Подольский уехал, не попрощавшись, что Катя не выдержала и вытащила из-под подушки телефон. Набрала их домашний номер и с замиранием сердца слушала длинные гудки.
На пятом Миша поднял трубку.
— Привет, — тихо сказала Катя, стараясь не разбудить ребенка.
Мишка помолчал мгновение, затем довольно напряженно спросил:
— Что-то случилось? С Кирюхой?..
— Нет, — поспешила она заверить. Волновать его, да еще посреди ночи, чтобы, не дай бог, он сорвался и приехал, в ее планы не входило. — Нет, он спит. Все хорошо, не переживай.
— Ясно.
Мужчина замолчал, и слышно было лишь его тихое дыхания. Никто из них не стремился — или не мог — продолжать разговор. Катя на секунду отстранила от уха телефон и взглянула на время. Третий час ночи. Возможно, она его разбудила, не вспомнив о времени. И хотя голос сонным не был, она все равно заботливо поинтересовалась:
— Я тебя подняла с постели?
— Что? Нет, я не спал.
— А поздно уже, — с упреком попеняла ему девушка. — У тебя круги под глазами от недосыпания.
— Неправда.
— Я же видела сегодня. Ты вообще не спишь?
— Сплю, — поспешно подтвердил Миша. Она ни капли не поверила и выразительно хмыкнула. — Я как раз собирался ложиться. Не спиться просто. А ты чего не спишь?
— Тоже. Не спится.
— Почему? — даже после того как она позорно сорвалась и накричала на него, Подольский все равно заботился о ней и интересовался. Катя почувствовала себя последней сволочью. — Болит что-то?Да, но совсем не то, что он думает.
— Нет. Миш, я не специально так сегодня. Извини.
— Все нормально, — он попытался заверить ее в этом, но даже на расстоянии, просто слыша его голос, она понимала, что ничего не нормально. Он тоже, также как и она мучается, места себе не находит. — Забудь.
— Послушай меня, пожалуйста. Я растерялась. Ты же сам говорил, что не хочешь детей, и вообще...
— Я такого не говорил, — весомо заметил Подольский.
Катя даже растерялась.
— Ну как же? Ты же говорил, что сейчас рано.
— Рано. Но это же не прямо завтра. Это долго все. Анализы всякие, обследования, потом еще девять месяцев...
У него так выходило, будто все решено и готово. Так просто.
— Ты узнавал, что ли?— Я с этим врачом разговаривал.
— Тогда ты должен знать, что не всегда Эко получается с первого раза. И помогает не всегда.
Она снова замолчала, мучительно подбирая нужные и нейтральные слова, чтобы объяснить ему все. Но как раскрыться, даже перед близким, дорогим человеком и показать свою ущербность? Настежь раскрыть душу, выставить напоказ свои...отклонения. Перед дорогим человеком еще страшнее, ведь его предательство пережить еще сложнее. А выдержит ли она еще раз новый ад — с сочувствием, с жалостью. Если Подольский решит быть с ней как с калекой, из сострадания, то лучше вообще никак.
— Миш, мне не нужна жалость. Ни сочувствие, ни жалость. Еще раз я их просто не вынесу, понимаешь? Это слишком больно.
Он понимал. Возможно, лучше, чем кто-либо.
— Разве я говорил что-то о жалости? Для тебя это важно.
— А для тебя? Ты сам хочешь детей или пытаешься сделать меня не такой...
— Какой?
Сказать вслух Катя так и не решилась.
— Ты сам хочешь? — повторила она снова, в надежде услышать ответ. Ничего важнее сейчас не было.
Хочет ли он, без всякой жалости и не в виде одолжения, а действительно хочет? Своих детей? Готов ли?
— Да. Наверное.
Не то, что хотелось услышать. Забавно. Задавала вопрос и ожидала правильного ответа. Как в викторине. Но это не викторина, к сожалению или счастью. Правильных ответов просто нет.
— Да или наверное? — понизила голос, чтобы не так дрожал от сдерживаемых слез.
— У меня их не было. Я не знаю. Я с ними никогда не сталкивался. Кирюха вот только...Не хочу врать.
И на том спасибо.
— Что ж, — она поерзала на кровати и взбила подушку, — ладно. Потом поговорим, хорошо? А сейчас спать. И ты тоже, — с нажимом произнесла Катя.
— Пошел спать, — покорно согласился Миша. Что-то зашуршало. — Спокойно ночи.
— Спокойной.
Лучше не стало, но неопределенность и вина за свое поведение, по крайней мере, исчезли.
* * *
Выписали их примерно через неделю, как раз к выходным. И Катя, и Кирилл уже маялись в четырех стенах, не зная, чем еще заняться. Все-таки за короткое время они привыкли к просторному загородному дому и к большому заднему двору. Постоянный свежий воздух и прогулки стали просто необходимыми.
— Ого, вам там настолько надоело? — с улыбкой спросил он, когда Кирилл и Катя почти выскочили из машины на свежий воздух. В дом они идти не горели желанием. — У вас там вроде все было.
— Вот именно. Я устала от отдыха, — надув губы, жаловалась Катя, но тут же улыбалась.
— Лови меня, — крикнул Кирилл и понесся по выложенной плиткой дорожке. — Катя, лови!
— Куда помчался, проказник?Она стояла на одном месте и бежать не собиралась. Кирилл замедлился, потом вовсе остановился и прибежал назад к ней. Начал нарезать вокруг нее круги.
— Катя, ну лови же!
Дождавшись, когда племянник окажется непозволительно близко, Катя его резво сцапала и прижала к себе. Кирилл радостно завизжал и забрыкался.
— Поймала! — заливисто рассмеялась девушка и, мгновение понаблюдав за слабыми трепыханиями, ребенка все же отпустила.
— Миша, теперь ее лови! — и ткнул в нее пальцем.
Она тонко взвизгнула и бросилась наутек, лавируя между голыми клумбами. Кирилл с воинственным кличем бросился следом. Мишка стоял в стороне и над ними громко ржал. — Миша! Лови ее!
Катя как раз мимо пробегала и была неуловимым движением схвачена и, также как Кирилл минуту назад, прижата к мужскому телу. Миша ее даже приподнял, и ей оставалось только мотать в воздухе ногами.
— Попалась! — Кирилл в три прыжка достиг их и сцапал ее руку. — Ты снова водишь!
— Все хватит, — она попыталась отдышаться и встать на ноги. — Ты уже покраснел.
— Ну!
— Никаких ну. Я тоже устала. Пойдем в дом.
Кирилл еще побухтел, но засеменил по выложенной дорожке.
Задумчиво глядя вслед ребенку, Катя произнесла в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Хочу на твердую землю.
— Зачем тебе?
— Ножками работать хочу.
— Потом поработаешь. Вечером.
Она покраснела и энергично задергалась.
— Фу на тебя. Отпусти.
— Что мне за это будет? — прощупывал выгоду Миша, обращая внимание на ее дерганья не больше чем на ползущего муравья.
— Я тебя накормлю.
— Мало, — качнув головой, он отказался.
— Много накормлю.
— Мало.
— Что ты хочешь? — сдалась Катя.
— Тебя хочу, — после многозначительной паузы, давая возможность в красках представить его желания, Миша добавил: — Всю.
— Тебе частями или целой тушкой? — попыталась пошутить, но шутка сразу улетела в молоко. Таким хриплым и гортанным голосом шутки не рассказывают.
— Зачем частями? Мне всю надо.
Поцеловал чувствительную кожу за ушком и дразняще потерся носом. Катя в его руках вздрогнула и выгнулась, касаясь попкой доказательства его желания.
— Мы на улицу.
— Придумай что-нибудь получше, — посоветовал Мишка и поцелуями спустился ниже до воротника курточки. — Забор высокий.
— Холодно, — выдохнула через силу.
— Ты горячая. Тебе не холодно.
— Вы идете?
Кирилл стоял на крыльце и от нетерпения постукивал ножкой. Мишка замер и досадливо выдохнул, прямо по распалившейся коже, и Катя поежилась от слишком сильного ощущения.
— Отпускай. Дома.
Подольский без слов ее на ноги поставил, пальто поправил и подтолкнул в сторону дома.
Весь вечер прошел в ожидании. Казалось, напряжение между ними, обострившееся после продолжительной разлуки, было настолько сильным, что ощущалось электрическим разрядом в воздухе. Каждое движение, слово и жест был рассчитан на то, чтобы возбуждать и усиливать желание. Под конец это стало неосознанной потребностью. После того как, оставшись вдвоем на кухне, они чуть не сорвались, старались вместе не оставаться.
И когда Кирилл отправили спать, возбуждение взорвалось, как огромный разноцветный пузырь, затопив все вокруг. Один взгляд — и они как сумасшедшие накинулись друг на друга, срывая мешающую одежду.
Казалось немного странным — так скучать по человеку. Ну и что, что живешь с ним, что он тебе дорог. Все равно страшно чувствовать себя такой зависимой от кого-то.
Несколько позже, когда первая, лишающая разума лихорадка отступила и они обессилено лежали на смятых простынях, Мишка ее тихо окликнул.
Катя уже засыпала, но заставила себя открыть глаза и вопросительно к нему обернуться.
— Что?
— Пока тебя не было, я думал.
В другой раз Катя непременно за него порадовалась бы, но не сейчас. Недоуменно нахмурила лоб и смахнула с лица прядку.
— Угу. Хорошо. О чем?
— О нашем разговоре.
Ничто другое не могло заставить ее в один момент проснуться и прояснить разум. Она напряглась в теплых руках, перевернулась, оказываясь лицом к лицу с уверенным и решительным мужчиной, и с надеждой и страхом приготовилась ждать ответ.
— И что ты решил?
— Знаешь, — доверительно шепнул он. — Мне кажется, что я тоже хочу. Кого-нибудь такого...мелкого. Если ты хочешь. Я не буду на тебя давить ни в чем. Но мы можем попробовать, так ведь?
Сколько лет она ждала именно этого. Не жалости и сочувствия, а понимания и поддержки. Вот таких — простых и уверенных, без всяких самокопаний и анализов. За что ей такое счастье? Почему ей?
Миша ее с ответом не торопил, терпеливо ждал ее решения, изредка успокаивающе по голой спине гладил, словно говорил, что ничего страшного не случилось. А Катя даже дышала через раз. И пусть еще ничего не решено, все еще не точно, и неизвестно, получится ли у них, главное, что Мишка от нее и не думал отворачиваться. Он лучше нее с ее же страхами мог справиться, делая Катю увереннее и сильнее. Не давил, подминая под себя, как Митя со своей семьей, а снова собирал, давая веру и надежду.
— Миш, — прерывающимся от слез и сильных эмоций голосом пробормотала Катя, пряча лицо у него на груди. — Я тебя очень люблю. Очень сильно, — у нее вырвался истерический смешок. — Мне иногда даже не верится, что ты настоящий. Спасибо тебе.
Он ее повыше подтянул, так что их глаза на одном уровне оказались.
— Не благодари за это. Это не одолжение. А я настоящий. Иногда это я не понимаю, как ты меня терпишь, — тоже усмехнулся Мишка, но как-то невесело, но тут же излишне серьезно добавил: — И не говори за это спасибо. Никогда.
— Не буду, — пообещала она. — Я тебе это слово никогда больше не скажу. Доволен?
— Доволен.
Она еще долго лежала без сна, улыбаясь дрожащей улыбкой, а сама мыслями была далеко. В своих мыслях Катя — хоть и знала, то загадывать нельзя — держала на руках ребенка. Девочку. Или мальчика. Это даже не важно. Но в глубине души хотелось девочку — Кирюша же уже был. Старший брат и младшая сестренка. А вот когда эта девочка (ну хочется девочку все-таки!) родится, на кого она будет похожа? На Мишку или на нее? У Миши, конечно, и волосы, и глаза черные — гены доминантные. Наверное, на него будет похожа.
