— Я был зол, — передернул плечами Дикон. — А имя этой святоши просто первым пришло мне в голову. Но вам, сэр Джон, лучше бы рассказать мне то, чего я не знаю. Тогда я, может быть, и прощу вам то, что вы ославили меня безбожным чудовищем в глазах всего христианского мира просто по глупой зависти. Как они уживались после моей смерти?
— Сначала все было очень плохо, — покачал головой старик. — Леди Маргарет была в бешенстве и разводилась с лордом Стэнли, ваша невестка с семейством рыдали, как по родному, а Ричмонд ломал свою свежекоронованную голову, как разобраться со своими прежними обязательствами, чтобы жениться на вашей племяннице легально. Потом все постепенно привыкли друг к другу. В семье не без скандалов, конечно, и миледи королева не была легким человеком, как вы знаете.
— А кто бы на её месте был, — задумчиво проговорил Дикон. — Из самых завидных невест Европы в бастарды — такое кому угодно характер испортит. Хотя своего короля она бы в любом случае получила. К тому же, куда как более красивого, чем французский дофин. На чем её заклинило? Вино?
— Лошади. Лошади и карты, — доверительно шепнул сэр Джон, привычно бросив взгляд на дверь. — Вино было у леди Маргарет. Его величество платил по счетам и терпел. Впрочем, незадолго до конца терпение у него закончилось, но это было уже после смерти миледи Элизабет. Сир... силы оставляют меня. Скажите, что вы меня прощаете, и я смогу, наконец, умереть.
Дикон поднялся с колен, и теперь задумчиво смотрел на старика сверху вниз. На мгновение Маргарет усомнилась в его решении, но только на одно короткое мгновение.
— Я прощаю тебя, сэр Джон Дэнзил, за все то зло, которое ты причинил мне и моей репутации, — сказал он, кладя обе ладони на лоб умирающего легким, ласковым жестом. — Ты действовал по легкомыслию и недомыслию, но человек не совершенен — и Господь знает об этом. Как человек и суверен, я отпускаю тебе этот грех, но в остальных ты покаешься священнику, за которым я распорядился послать. Да будет Господь милосерден к тебе, Джон Дэнзил.
Они вышли из дома мэра Холлиса, сопровождаемые благодарным хозяином, сели на подведенных привратником лошадей, и медленно отправились домой.
— Не уверена, что смогла бы простить такое, — призналась Маргарет.
— Истина — дочь времени, Марго. Когда-нибудь люди все равно узнают правду, если к тому времени она будет хоть кого-то интересовать. Господь же читает в сердцах.
Дикон тронул бока своей лошади и слегка обогнал Маргарет, словно желая избежать распросов.
— Так что планировала леди Маргарет? — спросила она, понимая, что заходит чуть дальше, чем ее готовы пустить.
— Аннулировать брак со Стэнли, женить меня на себе, и шантажом вынудить сделать ее сына моим законным наследником. Так исполнились бы три самых больших желаний ее жизни. Она стала бы королевой, и ее сын стал бы королем, — сухо бросил Дикон через плечо.
— А третье желание? — тихонько спросила Маргарет, но ответа так и не дождалась.
* * *
— А дома он просто улизнул от меня в часовню, — горько пожаловалась Маргарет. — Сказал, что будет молиться за душу этого интригана!
Она, вместе с Агатой и Кэт, удобно расположились вокруг кровати Робина. Кот, который, разумеется, подслушивал диалог Дикона с Джоном Дэнзилом, пытался, по их словам, рассказывать о подслушанном по ходу дела, но очень быстро сбился на разъяренное шипение и невнятные проклятия.
— И что осталось для тебя непонятым? — саркастически осведомилась Агата.
— Третья мечта Старой Ведьмы, — буркнула Маргарет, уже предчувствуя, что нарывается на очередную ехидную реплику своей воинственной подруги. Но в голосе Агаты было гораздо больше грусти, чем иронии.
— Тогда она еще не была старой ведьмой, девочка. Она была просто женщиной средних лет, у которой было всё, кроме любви и страсти. А леди Маргарет, как понимаю, по натуре была женщиной с сильными страстями.
— И я вас уверяю, что свои страсти с моим дедом Стэнли она не удовлетворяла, — фыркнула Кэт. — Их брак всегда был притчей во языцах в семье. Мой папенька-епископ вообще считал, что смирение плоти приводит к излишней истеричности натуры. Во всяком случае, именно на это он напирал, поселяя в своем доме очередную подружку.
— Но шантаж?! — возразила Маргарет. — Чем, интересно, она собиралась шантажировать Дикона?
— Ну, это-то понятно, — подал голос Кот. — Жизнями тех, кто был ему дорог. А принимая во внимание большое сердце моего суверена, в число таких людей входили сотни, если не тысячи. Было где развернуться, надо признать.
— В сердце короля не должно быть место человеческим слабостям, — отчеканила Агата, выпрямляясь в кресле.
— А что, любовь — это слабость? — заинтересовалась Кэт. — Спаситель наш пошел на муки и смерть из любви к людям. И меня учили, что любовь спасёт мир. Насчет всего мира не знаю, он большой, но лично меня спасла любовь папаши Джузеппе. Любовь, которую он питает ко всем творениям Божьим, даже к тем, кто совершает смертный грех.
— Спаситель наш принял смерть, уготованную низшим из низких, рабам, чтобы указать людям их место в этом мире, — возразила Агата, набожно перекрестившись. — И для раба любовь — непозволительная роскошь, делающая его слабым, боязливым и уязвимым.
Маргарет невольно вспомнила Каталину, мавританскую рабыню Арагонки, которая явно любила свою госпожу, и которую эта любовь совершенно точно не сделала боязливой или слабой. Скорее наоборот, если на то пошло.
— Дурная ты, Агата, — продолжала тем временем спор Кэт. — Ну вот чем ты оправдаешь свою жизнь, когда придет твой последний миг? Что скажешь ты, когда предстанешь перед престолом Всевышнего?
— Я скажу, что уничтожала врагов Его, — холодно ответила женщина-рыцарь. — Я скажу, что очищала христианский мир от скверны, для которой в нем не должно быть места!
— А я тебе снова скажу, Агата, как не раз уже говорил, что если ты уничтожаешь без любви к тем, ради кого идешь в бой, то раньше или позже ты погубишь свою душу, — вступил в разговор Джон, заходя в комнату.
— Отправь её помолиться в компании с Диконом, — взмолился Кот, простирая к Джону руки шутовским жестом и морщась от боли, которое причиняло ему каждое движение. — Может, если она постоит часа два-три на коленях на каменном полу, её сердце смягчится?
— Страдания плоти укрепляют дух, неразумное ты существо, — огрызнулась Агата, но поднялась с кресла. — Но я с радостью присоединюсь к вашему королю в его молитвах.
— А как обстоят дела с твоим духом, Робин, — спросил Джон, когда Агата вышла из комнаты. — Укрепился?
— Всегда, — ухмыльнулся Кот. — Мой дух привык укрепляться через любые усилия моей плоти, знаешь ли. У нас такой договор. Он укрепляется, а я ему предоставляю усилия поприятнее.
— Ну, не гарантирую приятность того, что нам сейчас предстоит, — ухмыльнулся Джон, — но мы задобрим твой дух фляжкой доброго вина после процедур. А дамы, как мне кажется, могут отправляться спать или сплетничать.
Маргарет не успела возмутиться предложению отца, как уже оказалась в коридоре, еле успевая за Кэт, тянущую ее за руку по направлению к купальне.
— Он нас выставил! — шипела она на ходу. — Отправил спать, как маленьких девочек! А Робин, между прочим — мой муж!
— Не будь дурой, Марго, — хмыкнула ее подруга. — Уход за лежачим больным — не такая уж приятная работа, так что будь благодарна папеньке и его опыту оруженосца и сквайра.
— Оооо!... — только и смогла промямлить пристыженная Маргарет, которой подобная проза жизни просто не пришла в голову.
* * *
— Знаешь, чего нам сейчас не хватает? — задумчиво протянула Кэт, запрокинув голову к потолку купальни и болтая ногами в исходящей паром воде.
— Вина? — хмыкнула Маргарет. — Я бы не отказалась, кстати говоря. Побольше и покрепче. Устала я... А к цели мы ни на шаг ближе.
— Слуг нам не хватает, — поморщилась Кэт. — И не говори мне о вине, ради святой Троицы. Не знаю, что вы с Агатой надо мною сотворили, но о вине я даже слышать не могу, тошно становится.
— Ничего мы с Агатой не творили, — вяло возмутилась Маргарет. — Она сама по себе творила, а я — сама по себе. И, кстати, насчет слуг не скажу, а вот камеристка у тебя как бы есть, хотя приводить ее сюда мне до смерти не хочется. Вот послушай, что это за особа...
— Только оборотня мне в камеристках и не хватало, — притворно обреченно вздохнула Кэт, выслушав всю историю похождений Джейн Попенкур. — А если она бешеная? Цапнет — и будет ваша Кэт в полнолуние на крыше мяукать. Учти, прихвачу тогда Робина для компании, и придется тебе винить во всем только себя.
Маргарет прыснула, представив себе разгуливающих по крышам Кэт и Робина в сопровождении Крыса, присматривающего за поведением супруги.
— Она это отрицает... — ответила девушка Кэт, отсмеявшись. — Вернее, она сказала что-то вроде того, что если бы всё было так просто. Но если Джейн не оборотень, то почему серебро чуть ее не убило? Ты бы видела, что было с ее рукой.
— Да мало ли, — нахмурилась Кэт. — Может, просто грешная она. Серебро — божий металл, не любит оно грязной жизни. Может — злая. Злых серебро тоже не любит. А может — и вовсе демоница. Похоже?
— Да нет... — покачала головой Маргарет. — На демоницу она точно не похожа. Обычная женщина, не грешнее прочих. Тут что-то другое.
— Ты её приводи поскорее, — посоветовала Кэт. — Разберемся. Волосы-то нам кто-то укладывать все равно должен. Расспросим, приглядимся. Всё не так скучно будет. Праздника нам не хватает, подруга моя, праздника! Мне наряжаться хочется, танцевать.
— Боже милосердный, турнир! — вскрикнула Маргарет, вскакивая на ноги. — Но ведь Кот-то пластом лежит! А там, между прочим, кое-кто планирует Гарри убить.
— Успокойся, воительница, — потянула ее за руку Кэт. — Все под контролем, и твой Гарри получит такой турнир, что до смерти не забудет, уж поверь мне.
— Что-то зловеще звучит, — буркнула Маргарет, опускаясь обратно в воду. — Рассказывай.
— Не-а, — заявила Кэт, лукаво поглядев на подругу. — Кто все время ворчал про железо? Теперь терпи до турнира, сама все поймешь, если поймешь.
— Где-то я уже слышала эти слова, совсем недавно, — обреченно вздохнула Маргарет. — Как раз перед тем, как моя жизнь встала с ног на голову.
Глава 9
Насколько её жизнь встала с ног на голову, Маргарет пришлось убеждаться каждый долгий день всей следующей недели, работая без устали и не имея возможности не то, что наведаться домой, но хотя бы отдохнуть в своих скромных дворцовых апартаментах. Ей пришлось убедиться, что Арагонка продолжала неуклонно выполнять свои королевские обязанности, несмотря на то, что теперь под рукой у неё находилось гораздо меньше служащих, чем это было обозначено в штатном расписании.
Переписка её величества поражала своими масштабами. Казалось, в королевстве не осталось ни одного захудалого городишки, откуда хоть кто-нибудь не послал бы королеве какую-нибудь слёзную мольбу. Приданое дочерям малоимущих дворян, кипы стихов разной степени бездарности, чьи авторы мечтали о высоком покровительстве, просьбы о деньгах на ремонты монастырей и часовен, ходатайства об устройствах браков, жалобы на нарушенные брачные обеты...
Англия не забывала свою королеву, а королева не манкировала своими обязанностями перед Англией. И Маргарет писала, писала, писала... Сначала под диктовку, но очень быстро ей пришлось начать разбирать хотя бы стихи и романы, приток которых в канцелярию королевы не оскудевал. Что самое удивительное, известие об этом каким-то образом почти мгновенно стало достоянием гласности среди поэтической братии, и в результате часть стихотворного потока стала адресоваться уже лично ей.
— "Чудесная Маргарет, Майская роза, Прекрасна, как ястреб, Как сокол утёса. В ней кротости сила, И верности сила, Мила она мило", — с выражением продекламировала девушка и раздражённо отшвырнула лист бумаги сильно несвежего вида на пол. — Пресвятая Дева, что за чушь они пишут!
— Не раскидывайся комплиментами, душенька, — рассеянно сказала Арагонка, чиркая пером по очередному опусу на латыни, присланному ей учителем принцессы Мэри. — Не успеешь и глазом моргнуть, как вместо стихов тебя начнут засыпать прошениями.
Лиз Даррелл проворно подхватила отброшенный Маргарет листок, и, задыхаясь от смеха, прочла вслух концовку поэмы.
— "Очьми Ипсифила, Устами Кассандра, И благоуханней она Кориандра". Нет, право, ничего подобного я в жизни не слышала!
— А уж ты-то у нас в поэзии теперь настоящий знаток, — ядовито заметила Джейн Паркер, продолжавшая, как ни странно, исправно появляться на дежурства в покои опальной королевы. Маргарет, наблюдавшей за графиней всю неделю, быстро отказалась от подозрений, что та ходит в покои королевы шпионить для Болейнов. Похоже, что в компании неплохо образованных дам, явно не стремящихся в первые ряды придворных, леди Рочфорд просто отдыхала душой. Что ещё более удивительно, в этом кружке острую на язык и резкую в манерах молодую женщину принимали довольно тепло, без обид на её выпады.
Не обиделась на прозрачный намек и Лиз Даррелл. Приняв величественную позу, она продекламировала:
Покинешь ли меня?
Любил я много лет
Среди богатств и бед;
Ужель твой чёрств ответ?
Покинешь ли меня?
Скажи: "Нет! Нет!"
— Вот что я назвала бы настоящей поэзией, — вздохнула королева, на мгновение оторвавшаяся от правки текста. — Впрочем, скоро каждый сможет блеснуть на празднике после турнира, и сэр Томас тоже.
— На празднике, о поводе для которого не хочется и думать, — горько отозвалась Мэри Виллоуби. — Видит Бог, в этом дворце умерло настоящее веселье с тех пор, как...
— Мэри! — строго одёрнула подругу королева. — Его величество устраивает турнир, подобного которому при дворе не видели со времён, когда солнце Англии сияло на весь христианский мир. И мы не поддадимся мелочным чувствам, чтобы не испортить праздник.
Немного помолчав, она продолжила более мягким тоном:
— Мы просто состарились, Мэри. И твоя старая королева больше не может быть королевой турнира, не делая себя при этом смешной. Но это не значит, что я сдалась. Ты знаешь, что я не сдамся до конца, когда бы он ни случился, и каким бы он ни был. Моё место займёт леди Маргарет, и именно она, представляющая меня, будет на турнире королевой любви и красоты, потому что эта честь принадлежит королеве навсегда. Она, то есть я — а не та, другая.
— Но что скажет его величество? — вкрадчиво спросила Мэри Скроп, поднимая глаза от шитья.
— Его величество подтверждает, что после её величества при дворе нет дамы прекрасней, чем графиня Бьертан, чудесным образом избежавшая многих опасностей, чтобы вернуться к нам, и осветить этот дворец сиянием своей красоты, и вернуть покой в нашу душу, — раздался от двери всем хорошо знакомый голос.
Маргарет, совершенно онемевшая от неожиданности, осталась сидеть за конторкой, во все глаза глядя на входящего в комнату короля. Остальные дамы, кроме неё и королевы, успели вскочить и склониться в глубоком реверансе.
