— А "Жигули", а "Волги"?
-"Жигули" — это не ваш дизайн, а итальянский, с минимумом переделок. А "Волга"... "Волга" сейчас это не автомобиль для народа, это государственное авто для чиновников, в продажу ее поступает очень мало, только поэтому и ценится. Лично я ставлю новенький золотой червонец против тусклого гривенника, что через полгода после появления вот этих машин в продаже большинство советских граждан предпочтут и вашим итальянским "Жигулям", и вашим чиновничьим "Волгам" именно мои модели.
— И-за того, что их в продаже мало будет? — подколол Брежнев.
— Мало не будет. Нет, конечно, поначалу их будет мало, но по мере выпуска...
— И сколько же ты собираешься их выпускать? Тысяч пятьдесят в год осилишь? Или сто?
— А давай по-быстрому посчитаем, сколько нужно машин, чтобы насытить рынок. В Союзе 250 миллионов жителей. Делим на три, получаем 80 миллионов семей. Считаем, что половине семей машина пока не нужна, остается 40 миллионов. Считаем, что машина ездит 10 лет, потом нужна новая. Выходит, что в год гражданам страны нужно 4 миллиона автомобилей. Но 4 миллиона это цифра для тех времен, когда машины уже есть у всех желающих, когда удовлетворен первоначальный спрос. Реально лет пять надо выпускать для продажи населению вдвое больше, то есть минимум 8 миллионов машин в год, ну а потом либо сокращать производство, либо пускать излишки продукции на экспорт. Миллион легковушек в год вы и так выпускаете, так что на автозаводах нашей конторы мы должны замахнутся на годовой выпуск миллионов в семь, грубо говоря, по 20 тысяч в сутки.
— Сколько? — У Брежнева даже перехватило дыхание от величины озвученных чертом цифр.
— Три смены в сутки, по шесть с лишним тысяч в каждую смену. По 830 в час. По 14 штук каждую минуту. Каждые 4 секунды за ворота должен выезжать новенький автомобиль.
Черт весело засмеялся, глядя на ошарашенного Брежнева.
— Да, Лёня. Если это будет один завод, то движение через его ворота будет, как на оживленной трассе, только со скоростью пешехода. Чтобы вывезти продукцию, понадобится ежесуточно отправлять по 2500 автовозов, по 8 легковушек в каждом. Если среднее расстояние до автомагазинов будет четыре тысячи километров, то всего автовозов понадобится 20 тысяч, и не менее 45 тысяч водителей к ним. А ведь кто-то еще должен автовозы обслуживать? Где-то должны гостиницы стоять с автозаправками, автосервисами и охраняемыми стоянками. Да много чего еще должно быть. Опять же — само производство, ну и автомагазины, автосервисы, куда без них. Дашь мне миллион человек в автопром — дам тебе года через полтора-два эти двадцать тысяч машин в сутки. Не дашь — сам я столько народа не сманю, хватит только на один завод в Сибири и получится в лучшем случае миллион машин в год. И придется действительно продукцию возить через всю страну, вместо того чтобы поставить еще семь заводов в Европе
— Миллион... где я тебе возьму этот миллион — тихо проворчал генсек.
— Придется изыскать. Есть два пути — армию сократить и высвободить имеющиеся трудовые ресурсы. Для этого надо автоматизацию внедрять. Видел я твои заводы. Один токарь целыми днями нарезает на станке полуфабрикаты втулок. Другой целыми днями снимает фаски на этих полуфабрикатах. Третий сидит и целый день размеры втулок проверяет, брак ищет. А можно поставить единственный станок-автомат, только материал загружай. Но ставить нечего, производите их пока мало.
— Сам знаю.
— Я бы помог, но есть еще одна беда. Вот придет на завод такой станок и что? Думаешь, три человека освободятся? Держи карман шире. Наоборот, потребуется еще один. В министерстве директору скажут — дали тебе новый станок, вот и заодно и план увеличим. И вместо того, чтобы старые два станка списать в какой-нибудь обменно-разборный фонд, да передать туда, где они позарез нужны, на них будут что-то другое точить, а станкостроительному заводу придется делать два новых морально устаревших станка, вместо того, чтобы новыми заниматься. Ты бы пресек как-нибудь эту порочную практику. И заодно планирование от достигнутого. Лучше обложить заводы данью на рабочую силу, увеличили штат, значит пропорционально идет увеличение плана.
— Ладно, — согласился генсек, — спорить с тобой бесполезно. Но об этом можно и дома поговорить. Давай-ка я лучше машины осмотрю. Они как, ездят или так, просто модели?
— Конечно ездят. Выбирай любую, которая больше приглянется, ключи в замках зажигания. И действительно, давай уже дорогу смотреть. Скоро рассвет, а я хочу, чтобы ты по темноте немного прокатился. Ну а потом уже можно все подробно осмотреть, и под капот заглянуть, и под днище. Да и необязательно это именно сегодня делать.
Брежнев быстро обошел остальные машины, в каждой присел за руль. Потом вернулся к "Амуру", завел, вышел, послушал звук двигателя, пригнулся к выхлопной трубе, принюхался.
— Самец, однако — выдал Брежнев фразу из анекдота про чукчу, указывая то ли на трубу глушителя, то ли на шильдик с названием. — На нём вот и поедем. Открывай ворота и садись.
Черт лихо свистнул, ворота поднялись к потолку, открывая выезд в темноту.
Взятка
Ночная дорога поразила Брежнева. Конечно, и раньше, передвигаясь в темное время суток, он видел светоотражатели на обочинах. Но здесь светилась даже разметка. Ехать было легко и приятно. Незаметно для себя генсек притопил педаль газа.
— Осторожнее, Леонид Ильич, — забеспокоился черт, когда стрелка спидометра перевалила за сто семьдесят. — По незнакомой дороге ночью гнать негоже. Вдруг яма какая-то или медведи дорогу переходить начнут.
Брежнев бросил взгляд на спидометр, хмыкнул, но педаль газа немного отпустил.
— Да она прямая, как линейка. Были бы повороты, я бы ехал помедленнее. И откуда, скажи, пожалуйста, на новой дороге ямы?
— Ну а вдруг велосипедиста не заметишь?
Замечу. У велосипедов светоотражатели есть.
— Может и есть, на новых. А на старых? Ведь правила не запрещают ездить ночью на велосипедах без светоотражателей.
— Ну значит сами виноваты. Головой должны думать, на то она и дана.
— Подданные твои, Леонид Ильич, своей головой думать не приучены. Есть правила, вот их они и нарушают, с опаской, конечно. Нет правил и штрафов — и спроса нет. И что значит — сами виноваты? Ты о себе подумай. Не на танке ведь едешь. Подумай, что будет, когда ты на такой скорости столкнешься с телом массой килограммов в сто? Хорошо, если его просто через крышу перекинет. А ежели это тело лобовое стекло аккурат напротив руля пробьет и тебя обнимет? Все, ты уже гарантированно в кювете.
— Тут отбойники кругом, не окажусь — возразил генсек, еще немного снизив скорость.
Впереди вдруг зажглись габаритные огни машины, засветилась милицейская мигалка.
— Приехали, — констатировал черт, — Тормози, Леня, вот и права пригодились.
— Зачем тормозить? — не понял генсек.
— Тормози, говорю! — прикрикнул черт.
Брежнев затормозил и, проехав после вытянувшего полосатый жезл гаишника еще метров двадцать, неуверенно приткнулся к обочине.
— Зачем, зачем? Ты хочешь, чтобы за нами погоня пустилась? Ты сейчас не в кортеже, ты обычный автолюбитель, и мигалку гаишники зажгли не для того, чтобы тебе честь отдать, а совсем наоборот. Техпаспорт на машину за козырьком, права у тебя где-то во внутреннем кармане.
Брежнев посмотрел в зеркало на неспешно приближающегося гаишника и потянулся к двери, пытаясь нащупать ручку стеклоподъемника. Черт хмыкнул и подсказал.
— Там кнопочки светятся. Стеклоподъемники электрические.
Брежнев опустил стекло. Гаишник представился и протянул руку. Брежнев передал документы.
— Нарушаем? — лениво поинтересовался гаишник и двинулся вокруг машины. Обойдя вокруг, он спросил — Самоделка, что ли? Или японская?
— Наша — ответил вместо Брежнева черт. — Новая модель. А что мы нарушили то, командир?
— Новая модель, новая машина, новая дорога. А права старые, в том смысле, что еще при Сталине на них сдавали. И в новые правила дорожного движения, конечно же, с тех пор не заглядывали. И о том, что за городом ввели ограничение скорости, мы не догадываемся.
— Какое ограничение? — наконец заговорил Брежнев. — Никаких знаков не было.
— 90 километров в час. Конечно, если нет других знаков ограничения скорости. Здесь, правда, автомагистраль, поэтому ограничение 130. Знаки такие зелененькие видели?
— Видел, — подтвердил Брежнев. — Здесь все знаки хорошо видно. Светятся так, как будто лампочку воткнули.
— Ну вот. Почему же тогда Вы ехали 149?
Гаишник достал дырокол, прицелился и продырявил талон предупреждений, затем сделал в нем запись и протянул документы обратно.
— Больше не нарушайте. И обязательно правила новые почитайте. Полезно.
Козырнув, гаишник снова обошел машину, восхищенно покачивая головой.
Брежнев тронулся. Когда он отъехал метров на сто, мигалка сзади погасла,
— Да, приключение — глубокомысленно изрек генсек и радостно засмеялся. — Я, честно говоря, что-то совсем струхнул. Давно я в народ без охраны не выходил. Надо это дело перекурить. Сейчас остановлюсь.
— Тут остановка запрещена, автомагистраль — возразил черт.
— Какой-нибудь перекресток будет, или за ним остановимся, или свернем — ответил Брежнев, вглядываясь в дорогу. — Вот, теперь можно. Знака автомагистрали нет, значит, закончилась. После перекрестка все знаки заканчиваются, это я точно помню.
Брежнев прижался к обочине, вышел из машины и закурил. Присел, рассматривая разметку, потрогал рукой.
— А я-то думаю, почему она спереди светится, а назад в зеркало глянешь — нет? А она, оказывается, не совсем сплошная. Свет от торцов обратно отражается, так?
Черт кивнул.
— А еще, Леня, если ты заметил, по ней колесами ехать неприятно — шумит. Значит, ездить по ней не будут и дольше прослужит.
— А чего это вся обочина асфальтом покрыта? Дорого ведь?
— Это не обочина, а полоса разгона. Ты гаишника послушай, сходи в киоск Союзпечати, купи Правила и разметку выучи. Хотя дальше уже действительно обочина, и действительно, тоже вся асфальте. Дорого — не дорого, а край проезжей части всегда целым будет. Дождями такую обочину не смывает, вода под асфальт проезжей части не просачивается, значит при замерзании не начинает его рвать. И вообще, Леня, асфальт — это уже сущие мелочи по сравнению с самой подушкой под дорогу. Плохая подушка — никакой асфальт долго не простоит, хоть полметра его уложи.
Вдалеке на пустой дороге появились фары приближающегося автомобиля. Брежнев прислушался.
— И звук у этой дороги совсем другой. Хороший асфальт, ровный. Молодцы.
Автомобиль промчался мимо, обдав собеседников волной воздуха, но тут же затормозил. На его крыше вспыхнула мигалка и он задним ходом подобрался к "Амуру". Из машины вышел давешний гаишник, подошел, снова козырнул, снова представился.
Опять нарушаем? — поинтересовался он, требовательно протягивая руку. — Стоим на автомагистрали?
— Перекресток был, — ответил Брежнев, доставая права. — За ним и остановились.
— За каким перекрестком? — поинтересовался гаишник.
— Вон, метров двадцать отсюда.
Гаишник хмыкнул
— Пойдемте, посмотрим, где это Вы перекресток увидели. Я тут неделю езжу и никакого перекрестка не видел.
Брежневу ничего не осталось, как пойти за слепым гаишником.
— Вот — одна дорога, вот вторая, — генсек постучал каблуком по асфальту. — Значит перекресток. Даже полосы разгона и торможения есть. Разметку видите?
— Эти полосы ничего не значат. Там, — гаишник посветил фонарем в темноту, — всего через десять метров, находится площадка для отдыха. И всё, дальше ехать некуда. Можете сами сходить и проверить. Другими словами — это выезд с прилегающей территории, а не перекресток. ПДД надо знать. Придется Вам, товарищ Мазалов, влепить вторую за сегодня дырку.
— Подожди, подожди — возмутился Брежнев. Как я на скорости 130, да еще ночью, мог узнать, что там не дорога, а...
— Ну, со скоростью 130, да еще ночью, Вас никто ехать не заставлял. Ехали бы днем, километров 70, вот и увидели бы, что никакой дороги там нет. Это еще хорошо, что там хоть площадка отдыха есть, тут эти дорожники понаделали на будущее десятиметровых ответвлений, вообще ничем не заканчивающихся... Формально Вы, конечно же, правы — поди разбери на незнакомой дороге, даже днем, выезд это с прилегающей территории или въезд на нее, или действительно перекресток. Но ПДД не мы составляли, мы только следим за их соблюдением и наказываем нарушителей. Не нравится — обращайтесь к народным депутатам, пусть они эти Правила поменяют.
— Командир, может пятерочку и разбежимся? — подошедший черт развязано помахал зажатой в пальцах купюрой. — Мы торопимся.
— Вот, значит, как? — озлобился гаишник. — А я хотел предупреждением ограничиться.
— Мало? — удивился черт. — Сейчас добавим.
— Я сейчас так добавлю, так добавлю — пригрозил гаишник, доставая дырокол. — Дача взятки должностному лицу...
— Какая взятка, начальник? Взятка, это когда свидетели есть — в руках черта уже была сотенная купюра. — А без свидетелей это всего лишь добровольный взнос в фонд мира...
Брежнев возмущенно сопел, косясь на вальяжно развалившегося на пассажирском сидении черта. Тот невозмутимо насвистывал какую-то незнакомую мелодию.
— Вот зачем ты влез? Теперь у меня две дырки.
— А я тебе говорил — остановка запрещена. Да и что курить надо бросать, тоже говорил, так ты не слушаешься. И вообще, ты радоваться должен, что есть в Стране Советов такие гаишники, которые взяток не берут, а ты, наоборот, дуешься.
— А что, берут? — удивился Брежнев. — Мне об этом не докладывали.
— Конечно берут. Ну сам посуди — работа у людей на выезде, поди проверь, действительно работает человек или весь день спит в машине. Значит, что? Значит, о его работе можно судить лишь по числу заполненных им протоколов. Всё бы неплохо, вот только такая практика тянет за собой множество уродливых явлений. Ну вот хотя бы — план по протоколам. Если никто не нарушает, значит, протоколов нет, значит человек не работает. Много протоколов — работает хорошо, можно премию дать. Так что, дорой Леонид Ильич, устанавливается некий негласный план и если никто ничего не нарушает, то гаишнику приходится нарушения из пальца высасывать, благо ПДД это действительно позволяют. Ты много здесь машин видел, кроме нашей и гаишной? — Ни одной. И что он со смены начальству привезет? — ничего. Так что не отпустил бы он тебя, все равно не отпустил бы.
— Так зачем ты тогда ему взятку предлагал?
— А это уже другое. За каждого нарушителя ему какая-то копеечка от государства перепадает. А если нарушитель ему сразу рубль дает, то можно и смириться с неудовольствием начальства. Тем более, что нарушение действительно липовое. В настоящем нарушении обязательно умысел должен быть. То есть, если бы ты знал, что там просто парковка, но все равно остановился, то действительно нарушил бы.
Брежнев на минутку задумался.
— Ну хорошо, а если бы я просто не знал это пункта ПДД, в чем тогда мой умысел?
