Глава 27. Опасные игры
'На стенах написаны злые слова, за стеклами — злые глаза,
По небу луна плывет как слеза последнего ангела.
Дождь в луче фонарей становиться жидким огнем.
Я как маленький мальчик с занозою в сердце,
И она полюбит все сильней с каждым днем.
Я так искал новых рук, я был согласен даже на смерть
Только бы вырвать с кровью этот посторонний предмет
Но каждые новые пальцы делают только больней...
Я родился с этой занозой, я умираю с ней...
Я родился с этой занозой, и я умираю с ней...
Я знаю — я был не прав, я знаю — я часто грешил
Если ты остановишь дождь, может быть, мне хватит сил
Выйти на улицу и попытаться стать счастливым еще один раз,
Но ты не слышишь моих молитв, а дождь идет все сильней.
Я родился с этой занозой, я умираю с ней...
Я родился с этой занозой, и я умираю с ней...'
Тихо лилась песня. Каждое слово было пропитано отчаяньем и скрытой болью. А может, никаких слов и никакой песни и не было — всего лишь причудливая игра водяных струй, которые обрушивались с небес шелковыми серыми занавесками, укрывая от глаз мелкие детали и сглаживая все острые углы.
День не предвещал дождь, но вечером к Конохе приползла беременная молниями туча, и начались ее мучительные схватки и роды. Она рождала сотни и тысячи дочерей-капель и посылала их к земле звонкими бусинами. Воздух дышал прохладой, наполнялся ароматами трав, цветов и прибитой пылью. Небо развесило везде серые атласные покрывала, сотканные из воды и прохлады.
Гаара сидел на пороге выделенного им для проживания дома и смотрел на сад. Он хмурился, кусал губы и, казалось, растерял всю свою обычную невозмутимость. Покоя ему не давало очень многое — поиски ответов на главные вопросы его жизни уже вроде бы и закончились, все теоремы и аксиомы были доказаны, но вот появился некто необъяснимый и непредсказуемый, и все его предыдущие убеждения зашатались, осыпаясь штукатуркой, как дом, построенный на песке без фундамента.
Взгляд бездумно скользил по мокрым листьям, по отяжелевшим от влаги цветам, по россыпи капель в паутинке между ветками. Гаара думал. И все чаще и чаще ловил себя на мысли, что у него еще не умерло желание чего-то добиться в жизни, кроме смерти других и себя. Ему хотелось многого — спать и видеть сны, не опасаясь за рассудок, просто гулять и просто общаться. Ему хотелось воевать не на поле боя, а на поле логики и разума. Ему необходим был понимающий и уверенный в своих настроениях собеседник.
Собеседница.
Нужна.
Необходима.
И это было хуже всего.
То, что произошло недавно, вызвало жестокое смятение его духа. Он делил постель с другим человеком — раньше ему даже в голову не приходило, что такое может быть предложено добровольно. Ему готовили завтрак и не боялись говорить гадости. Черт ее подери, она его совсем не боялась!
'Она — не источает страх и отвращение. От нее пахнет не только кровью. Возможно, в ней есть привязанность ко мне, и возможно — влечение. Даже сейчас, хотя это все так рано... И этот сон... Почему, ну почему все так поворачивается?! Может, она, как Яшамару, пытается заставить себя что-то чувствовать, а потом предаст меня, растопчет и рассмеется в лицо? Хотя... как можно меня предать, если я ей не доверяю?... Но... ее кожа и волосы так пахнут травами... В Сунне такие не растут... Может, поэтому у меня под кожей живет только влечение? Она делает меня слабой. Я физически чувствую, как камень на моей больной душе начинает медленно сочиться песком... Кажется, пора заканчивать это... — думал он, но все равно хмурился и жевал губы. Ведь, казалось, сама судьба поставила на его жизненной дороге человека, способного понять, принять и, возможно... — Нет. Строить иллюзии так же глупо, как и пить морскую воду'.
На самом деле, ему страшно было признаться, что он не хочет заканчивать это, он не хочет ее потерять...
Но должен и сделает это.
* * *
— Господи...
— Чего тебе?
— Но почему вы не позволите связать Матерь и швырнуть ее на ваш пречистый алтарь?!
— Ты еще слаб. Ты не готов...
— Я силен! Я всегда справлялся со всеми вашими заданиями! — нетерпеливый жрец вскочил на ноги и заметался перед алтарем своего Бога.
— Мать — это тебе не простые смертные, с которыми ты имел дело! — рыкнул Бог. От его громового голоса жрец пал ниц и не посмел возражать. — Тем более после того, как ты заставил ее задуматься о своей безопасности. Ты спугнул ее!
— Но она никогда не могла похвастаться здравомыслием или озабоченностью своей безопасностью! Вряд ли она будет что-то предпринимать после того, как я прощупал почву.
— Неразумное дитя! Она способна к предвидению! И после того, как ты, в своей самонадеянности превзошедший все разумные рамки, предложил ей выкупить Сестер, что было потрясающим идиотизмом, она наверняка задумается, к чему это. И уж точно свяжет с недавним покушением.
— Я молю о прощении! — жрец растянулся всем телом и прижался лицом к холодным плитам пола. Из распоротого бока сочилась кровь, и рану жгло от втертых в нее зелий. — Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не привести ее к вам. Поколения служителей до меня искали Матерь во имя твое. И вот она родилась. Заветный час так близок.
— Дитя мое, — голос Бога не стал теплее, но резкости поубавилось, — напомни мне три главных благодетели?
— Терпение, жар веры и почтение, — немедленно ответил жрец.
— Тогда почему ты забываешь о первой благодетели, которую я требую от своих служителей?
— Помилуй... Ты велик, а человек жалок и слаб...
— Дитя мое, я понимаю твое нетерпение. Но Матерь подобна хрупкому цветку, что цветет лишь один раз. Ее душа требует заботливой огранки и бережного любовного почтения. Нельзя все испортить именно тогда, когда она снова пришла в мир. А ты слишком юн, чтобы очистить ее праведной болью и закалить в истинной вере. Без этого она не сможет стать истинной Матерью. Бутон так и не распуститься. Понимаешь?
— Молю тебя, Господи, наставь и направь меня по Пути своему. Я знаю, что недостоин оказанной мне чести служить тебе, — жрец вжался лицом в пол и с трудом сглотнул. Каждый раз, когда Бог снисходил к нему, он чувствовал всю свою ущербность и несовершенство. Это несправедливо, что послушник-недоучка остался единственным, кто еще чтил единственного истинного Бога на этой проклятой земле. Выжившего из ума старого настоятеля принимать во внимание было бы излишне наивно.
— Дитя, ты последний истинный жрец моего культа, который принял мой Дар и выжил. И ты обязан сделать все правильно с первого раза. Второго шанса у тебя не будет, а я не хочу ждать еще одну вечность истинного перерождения. Расскажи подробнее, что там получилось с твоей нелепой попыткой похищения?
— Я следил за нею и узнал, что она собирается посетить ресторан. Там ей в бокал было подмешено сильнодействующее снотворное зелье, которое действует не сразу, а спустя пару часов. Так вот, она благополучно дошла до дому одна. Ее вырубило. Но наемники, которые должны были выкрасть тело Матери, были убиты. Оказывается, к ней зашел в гости шиноби-Джинчуурики из Сунны и без особого труда упокоил наемников. Это было сложно предвидеть.
— Она общается с Джинчуурики? — удивился Бог.
— Да.
— И как?
— Сложно сказать, хотя об этом судачит вся Коноха. Вроде бы, они неплохо проводят время вместе.
— Хм... Джинчуурики неровно к ней дышит?
— Не могу сказать. Скорее всего, ему просто интересно с ней. Возможно, ему не с кем поговорить, а в лице этой полоумной Матери он нашел благодарного слушателя. А может, Биждуу в нем чувствует родство с Сестрами и поэтому он непроизвольно тянется к Матери.
— Ясно... Знаешь, у меня есть хорошая идея, но я обдумаю ее чуть позже. Возможно, их связь нам пригодится.
— Использовать Джинчуурики как приманку? — теперь пришла очередь жреца удивляться.
— Именно.
— Но...
— Это всего лишь один из вариантов. Хотя вряд ли ты воспользуешься им. Ты никогда не отличался сообразительностью, хотя сил тебе и умений не занимать. Так что, в случае чего, можешь обратиться ко мне за советом.
— Да. Господи, я наблюдал за ней довольно долго и хочу сказать, что она растет непутевым ребенком и нечистой женщиной. Она ходит по лезвию смерти, безрассудно рискует. И что хуже всего — разрушает свое тело и душу.
— Так и должно быть. Все Матери такие, у них нет другого пути кроме того, что ведет в бездну. Она должна опуститься на самое дно, чтобы очиститься и стать совершенной. Так что в твоих интересах, чтобы Матерь пала как можно ниже, прежде чем ты заберешь ее в храме и приступишь к ее обучению.
— Я молю тебя о помощи и защите. Наставничеством всегда занимались жрецы первого круга, а я всего лишь жалкий послушник, который незаслуженно одарен милостью твоей...
— Ты справишься, иначе быть не может. И еще одно — больше никакой самодеятельности! В конце концов, она моя будущая Матерь. Ты понял меня?
— Да...
— Тогда иди.
— Повинуюсь тебе, Господи...
* * *
Гроза закончилась, и сад возле дома дышал свежестью. Было удивительно тихо — даже цикады и травяные лягушки молчали. Рена всей грудью вдохнула насыщенный озоном воздух и с наслаждением задрала голову, ловя губами последние капли дождя.
Остаток дня она спала, и ей вновь грезилась пустыня из тонко измельченного стекла. Кошмар принес с собой тупую головную боль и горечь на языке. Пусть за окнами шел дождь и воздух был напоен влагой, но Рена задыхалась от жара и запахов прокаленного черным солнцем песка. Она содрала промокшую от пота сорочку и бросила ее на пол. В душ прошла нагой, с облегчением чувствуя, как ночной воздух овевает ее мокрую кожу, неся прохладу и чувство чистоты.
В этом кошмаре явно была визуализация давно витавшей идеи, и теперь Рена окончательно сформировала в голове то, что хотела попробовать. Конечно, технику, которая вырисовывалась в ее мыслях, сложно было бы назвать практичной, но никто не запрещал просто побаловаться. Все равно свободной оставалась большая часть ночи.
Рена прошлась по дому и собрала все пустые бутылки и банки, которые смогла найти. Небрежно побросав их в кожаный плотный мешок, она вышла со всем этим стеклом на тренировочную площадку за домом, мощенную широкими каменными плитами. Высыпав свою добычу на землю, она заключила все бутылки в энергетический контур и постепенно сжала его стенки, дробя стекло сначала на осколки, а потом — в пыль. В результате этих усилий у ее ног оказалась солидная куча стеклянного песка. Прежде чем приступить к следующему этапу, Рена сбегала в дом и надела маску-респиратор и очки, которые плотно прилегали к коже. Таким образом она защитила себя от возможных ошибок при исполнении новой техники. Сны были слишком правдоподобными и весьма убедительно продемонстрировали, что будет, если надышаться толченым стеклом.
Вернувшись во двор, она стала подбирать печати для контроля стекла. Понятно, что напрямую им управлять у нее не вышло бы — для этого потребовалась бы стихия земли, которая была ей чужда. Но мелкая пыль была почти невесомой, и ветер легко гонял ее по двору. А со своей склонностью к стихии воздуха Рена надеялась добиться вполне приемлемого варианта контроля над стеклом. Идеальным вариантом было бы найти мастера земли, чтобы он огранил стекло особым образом — каждый кристалл должны были бы покрывать многочисленные иглы и острые грани. Но это можно будет сделать и позже, если сейчас все получится. Подбор печатей продвигался медленно — последовательности выходили слишком громоздкими и долгими в исполнении. Рена долго сидела над кучей зеленоватой пыли, пока не смогла подобрать хоть что-то относительно приемлемое. Наконец, повинуясь ее воле, мерцающее облако взвилось в воздух и начало сначала медленно и осторожно, а потом все быстрее выписывать вокруг хрупкой фигурки кольца, восьмерки и изящные петли. Потом внезапно рассыпалось и складывалось в уже иную фигуру, взвивалось вверх, опадало покровом на камни, скользило по плитам и вновь окутывало тело Рены сияющей сферой. Она опять вспотела от напряжения. Все-таки сырая техника тянула ее запасы чакры просто с невероятной прожорливостью. Рена с неудовольствием отметила падение резерва более чем на половину. И это за неполные два часа!
Она очень внимательно следила за тем, чтобы ни одна песчинка не подлетала ближе, чем на три пальца к ее телу, иначе эта затея могла плохо кончиться. Увы, как Рена ни старалась, но на расстоянии метров трех она не могла контролировать песок, и он беспорядочными кучами опадал на землю.
Рена так увлеклась новой забавой, что потеряла счет времени. Опомнилась только тогда, когда поняла что уже с большим трудом стоит на ногах; пот стекал по ее напряженным членам, даже волосы слиплись. Резерв достиг отметки 'Почти ноль, еще немного, и все. Совсем все' и теперь она была подобна разряженной батарее — проголодавшаяся и бесполезная, случись сейчас что.
— Что же, мне это нравится, но не пора ли попытаться использовать это? — вслух подумала Рена и завертела головой в поисках подопытной жертвы.
На глаза очень вовремя попалась пролетающая в опасной от нее близости стайка летучих мышей. Рена, не задумываясь, последним усилием направила стеклянную пыль наперехват мелким зверькам. Мгновение, и сверкающее облако накрыло их. Зверьки сначала заметались, бестолково пытаясь выбраться из смертоносных объятий, а потом безвольными тушками попадали на землю. Отправив всю пыль в кожаный мешок, Рена подбежала посмотреть на результаты своих трудов.
Большинство мышек уже были мертвыми, часть, попискивая, ползала по земле, кашляя кровью. Кровь текла у них из ушей, сплющенных носиков, ртов, даже из глаз. Стеклянная мука забилась им в легкие и в считанные секунды превратила их в кровавую кашу.
— Это восхитительно! — обрадовалась Рена и добила мучающихся зверушек, свернув их хрупкие шейки.
Закинув мешок в пристройку для садового инструмента, довольная Рена побежала купаться, радуясь, что сон подсказал ей такую прекрасную идею, которую она смогла, к тому же, воплотить в жизнь. Тем более что техника была несложная, но требовала потрясающего умения контролировать чакру. И даже если она была совершенно бесполезна в практическом плане, то отлично подходила для огранки микроконтроля за чакрой. Уследить за потоками чакры всегда было сложно, а нормальных тренировочных техник просто не существовало, и каждый шиноби изгалялся как мог в попытках отточить свое мастерство. Рена же теперь могла вполне отчетливо дойти до предела своего контроля и внимания. К тому же никто не мешал носить с собой маленький мешочек с пылью просто на всякий случай, а еще лучше — утрамбовать его в форме какой-нибудь безобидной безделушки. В конце концов, мало какой шиноби ожидает подвоха от дешевеньких бус. Рена улыбнулась и размечталась о том, что ее возьмут в плен, а она тихо всех отравит, будучи вроде как и не при делах.
* * *
— Отлично! У нее и вправду все задатки для того, чтобы попытаться привести ее к истиной вере, — восторженно прошептал притаившийся в кроне деревьев мужчина. — Объемов чакры должно хватить на то, чтобы она пережила первую инициацию. Мой Бог воистину прозорлив!
