Всё что ни делается, всё к лучшему!
Интересно, сколько раз он тогда повторял эту фразу — сто? тысячу? — не важно, тогда, десять лет назад она всё равно ровным счётом ничего для него не значила... а сейчас?..
А сейчас, спустя столько времени... что?.. появился смысл?..
Может ли этим смыслом быть то, что он нашёл отца? Отца, которому, судя по всему, он совершенно безразличен. Но дело даже не в этом. И вообще не в том, что испытывает к сыну Аркулов — да ни хрена он не испытывает! и по-настоящему любит только свою чуждарскую "дочку"... Важно только то, что чувствует к нему сам Денис.
Он вздохнул и, задав системам "Зубра" ряд новых тестов, решил больше не думать о смысле выпавших на его долю испытаний, а лучше прислушаться к тому, что вот уже минут десять он вроде бы улавливал в ментальном поле. Излучение, если оно и было, ускользало и как будто бы... расширялось? Расплывалось? Это было что-то новое, но оно ускользало от его понимания, оно менялось, перестраивалось и... скрывалось?.. Оно словно... не хотело быть обнаруженным... нет, скорее, хотело, но не для всех, и шифровалось, давая доступ только своим...
Исследование прервала внезапно ожившая панель связи: Беркутов приказывал немедленно явиться в кают-компанию. Ответив на вызов "Иду!", Денис встал и от непривычной гравитации как-то уж слишком пружинисто зашагал к выходу из машинного зала, размышляя об излучении в ментальном поле.
Уверяя полковника, что отлично чувствует отца живым, Денис, мягко говоря, преувеличивал, принимая желаемое за действительное. На самом деле, он ощущал только отдалённые, размытые и непонятные признаки того, что свято место пусто не бывает и ментальное поле уже заново осваивается способными к этому игроками. Ему очень хотелось верить, что первым среди этих игроков непременно проявится Аркулов, вот Денис и верил, но так ли это было на самом деле?..
Свернув в последний коридор, он увидел Борткова, уже подходившего к кают-компании. Тот оглянулся и поманил Дениса рукой. Узкое лицо майора оставалось спокойным и серьёзным, но от его светлых глаз и этого, казалось бы, совсем простого жеста вдруг повеяло такой теплотой, что Денис, легко отбросив все мучившие его мысли, заторопился догнать друга.
* * *
Когда эйфория от встречи с матерью схлынула, Альфа понял, что должен срочно найти силы для них обоих, и аккуратно уложив её себе на спину, встал на четвереньки, исследуя носом воздух. Результат не обнадёжил: ни одного теплокровного не болталось поблизости, видно, все они разбежались по норам, дуплам или каким другим убежищам, хоронясь от дождя и урагана. Ноги и руки Альфы дрожали, всё тело болело — он был слишком слаб и изранен, чтобы ломиться по лесу сквозь ураганный ветер, разыскивая добычу.
Спину тихонько кольнуло и под шкурой защекотало — мать зашевелилась, закрепляясь на его шкуре, проникая сквозь короткую плотную шерсть и кожу, чтобы слить остатки своих разорванных жил с его, срастить нервы и объединить кровоток. Альфа даже не вздрогнул, настолько это делалось нежно, приятно и правильно, он только тихо стоял, ожидая окончания процедуры. Боль постепенно уходила, дрожь в руках и ногах почти прекратилась.
А потом вдруг пришло понимание, куда двигаться. Не надо было идти далеко, пища жила тут, рядом. Альфа, для устойчивости всё так же на четвереньках, направился к большому старому полусгнившему пню. Там не было теплокровных, но Альфа чуял обилие жира, белка и ещё массу крайне нужных им с матерью витаминов и микроэлементов, чуял не носом, а каким-то новым, только что открывшимся чувством. Отодрав сохранившиеся в самом низу пня крупные, мясистые чешуи, Альфа обнаружил под ними огромное количество толстых розовато-зелёных личинок, сплошным слоем покрывавших оголённый ствол. Альфа ел их и ел, а они даже не пытались скрыться в земле, траве или трещинах, позволяя легко отдирать себя от древесных волокон. Чуть кисловатые на вкус, плотные, жирные и в то же время сочные, они были ничуть не хуже мяса теплокровных и быстро принесли насыщение.
Наевшись, довольный Альфа лёг прямо возле пня на живот и прикрыл глаза, чувствуя, как мать тоже получает силы. Он с радостью отдавал их, сколько мог, и был готов отдать ещё больше, и даже вообще всё до капли, но мать регулировала процесс, не допуская перерасхода. Альфе ничего не оставалось, как полностью расслабиться и уснуть.
* * *
Тихоня всё же сумел добраться до пещеры, несмотря на то, что стихнувший было страшный ветер внезапно поднялся снова и на землю опять стеной обрушились струи воды, сбивая с ног, стремясь замесить в грязь и придавить сверху гибкими палками так, что уже никогда не выберешься.
Тяжело дыша, Тихоня плюхнулся на землю, с опаской глядя на бесновавшуюся снаружи тёмную круговерть, озаряемую яркими вспышками света, и вздрагивая от временами раздиравшего воздух неистового грохота. Хорошо, что здесь сухо и то, что снаружи, до него не достаёт. Можно перевести дух. Тело чуть побаливало, словно что-то распирало его изнутри, но это неплохо, это значит, он станет ещё сильнее и быстрее. А вот шум в голове ему не нравился. Шум появился не так давно и временами ужасно мешал, особенно, если вдруг превращался в шёпот Бешеных, настойчиво зовущий, страшный и болезненный. Когда это случалось, Тихоня выл и тряс головой, или катался по земле, зажав уши, пока шёпот снова не притихал, а голоса не сливаясь в неразличимый шум.
Ветер, дувший от пещеры, вдруг резко сменил направление и бросил внутрь столько ледяной воды, что Тихоня в одну секунду стал мокрым с головы до ног. Отпрыгнув от входа, он отряхнулся, окатив брызгами лежавшего на полу Управителя. Тот застонал и приоткрыл глаза. Тихоня схватил его под мышки и стал поднимать, потому что эти существа всегда были вертикальными, и казалось, так станет лучше, но получилось всё наоборот: Управитель горько вскрикнул и обмяк. Тихоня понял, что ошибся, и виновато хмыкнув, заволок неподвижное тело подальше вглубь пещеры. Аккуратно положив его возле стены, Тихоня наклонился и слизнул воду с его глаз и рта. Управитель так больше и не пошевелился, однако по-прежнему оставался тёплым, а щека Тихони чувствовала равномерные, слабые дуновения. Инстинктивно понимая, что это хорошо, он всё равно не мог избавиться от накатывавшей откуда-то изнутри тоски и, вздохнув, уселся рядом с Управителем.
Ждать лучших времён — это был самый простой способ справиться с тоской. Просто сесть и подождать, пока что-нибудь само собой изменится. Такое часто помогало ему в прошлом, может, сработает и сейчас.
По телу побежали жаркие волны — под кожей опять разливался огонь, после которого, он уже знал, очень захочется есть. Подобные штуки происходили с ним постоянно с тех пор, как он оказался в лесу. Штуки помогали ему не мёрзнуть, легче бегать, быстрее двигаться, так что теперь он мог ловить травяных прыгунков, которые поначалу всё время ускользали и прятались. Прыгунки утоляли голод, но были не такие вкусные, как еда, которую раньше давали ему Управители... и прыгунки никак не помогали преодолеть страх, преследовавший Тихоню с тех пор, как он перебрался в лес — бесконечный и непредсказуемый, где каждый шаг вёл в неизвестность. Тихоне было так трудно! Трудно и страшно... Он снова вздохнул.
Всю свою жизнь он провёл в ограниченных пространствах. Они бывали всякие — большие и маленькие, удобные и не очень, но всегда управлялись такими же существами, как то, что он приволок в пещеру. Потому Тихоня и звал его Управителем. Управители почти всегда оставались снаружи его жизненного пространства, но непременно присутствовали где-то поблизости, они могли поменять его обиталище, давали воду, еду, игрушки, а порой какие-то странные вещи, про которые он знал только, что получит вкусное, если этими вещами заинтересуется. Тихоня брал непонятное и крутил так и эдак, пытаясь угадать, какие действия понравятся Управителям. Иногда это удавалось, иногда — нет... но сегодня он точно знал, что удалось.
Вещь была круглая, прозрачная, как пузырь, она захватила голову того Управителя, что лежит сейчас рядом у стены. Тихоня нашёл его, когда бесновавшийся до этого ветер ненадолго стих, позволив выйти из пещеры в лес. Там, среди поломанных палок громоздилось что-то большое и железное. Он понял, что это одна из тех штук, которые доставляют Управителей и всех, кто с ними, из одного места в другое, Тихоню часто перевозили в таких, только целых и красивых. А эта была сильно смята и разломана на куски. Среди обломков торчала эта круглая и прозрачная, как пузырь, вещь: в ней виднелась голова Управителя — он хлопал ртом, стучал и скреб по пузырю. Тихоня потянул вещь вверх, но сразу понял, что не угадал, потому что Существо выпучило глаза и заколотило по обломкам, из которых торчала его заключённая в пузырь голова. Шум, до того почти незаметно переливавшийся в голове, вдруг всплеснулся громким криком, и Тихоня внезапно понял, что во всём виновата одна из железок: она зажала прозрачную вещь, перекрыв доступ к затворам. А потом Управитель закрыл глаза и перестал двигаться. Шум в голове стих, однако Тихоня не забыл услышанное, и хотя он понятия не имел, что такое затворы, но зато точно знал, что делать с железкой и принялся тянуть её и толкать с разных сторон, стараясь как можно скорее освободить пузырь.
Обломок оказался здоровым, но жизнь в лесу, подкожный огонь и прыгунки сделали Тихоню намного сильнее, чем раньше, так что в конце концов у него получилось. Раздался лязг металла, железка полетела в сторону, а сосредоточенное сопение и пыхтение сменилось торжествующим воплем. Радость была так велика, что этот победный крик заполнил Тихоню до краёв и, молнией прорезав никогда не смолкавший в голове шум, внезапно превратился в слова. "Я сделал, я смог! Посмотри!" — услышал сам себя Тихоня, и тут же Управитель очнулся. Он умирал, задыхался, из последних сил тянулся к затворам, но Тихоня уже открывал их, сам не зная как, руки просто выполняли нужные движения до тех пор, пока пузырь не отделился. "Молодец!" — похвалил его Управитель, жадно вдыхая лесной воздух.
Вспомнив, как ловко он справился с прозрачной круглой штукой, Тихоня довольно заурчал. Ему всегда нравилось угождать Управителям, и он не понимал, зачем Задира вечно злился и, каждый раз норовил их укусить. Жизнь из-за этого всегда была такой неспокойной! Управители наказывали Задиру за неповиновение, тот в ответ кричал, Маха пугалась и тоже кричала, все вокруг вопили, даже Тихоня не мог удержаться от визга. Он не любил издавать слишком громкие звуки, но тут уж приходилось, иначе Маха могла решить, что Тихоня не достоин её внимания. А она — такая красивая! Вот и Задира с самого начала тоже положил на неё глаз и, если бы их не держали отдельно друг от друга, дело, наверняка, кончилось бы кровавой потасовкой. Драться Тихоня тоже не любил, но ради Махи... ради Махи он готов был на всё!
Маха, милая Маха, где она теперь? Жива ли?..
Последний раз Тихоня видел её в руках Бешеного.
Это было в тот день, когда они убили Задиру. Внешне Бешеные чем-то походили на Управителей, но были больше, сильнее, много-много злее и совсем по-другому пахли. Они пришли после того, как Управители куда-то пропали. К тому времени Тихоня, Задира и Маха давно уже хотели есть и пить, им было страшно и грустно от того, что их бросили. Ни лазать, ни играть не хотелось, и Тихоня просто лежал на полу, слушая, как тоненько подвывает от тоски Маха и угрюмо ворчит Задира, пытаясь выломать запертую дверцу. Делал он это совершенно зря, рискуя сильно рассердить Управителей и остаться за это, как минимум, без сладкого.
Хотя зачем Задире сладости, если в те редкие случаи, когда он их получал, он никогда ими не делился? Всё всегда пожирал сам с такой жадностью, что, без сомнения, отобрал бы конфеты даже у Махи, окажись они случайно в одном домике. Тихоня считал такое поведение крайне глупым и никогда так не поступал. Он умел порадовать Маху и всегда отдавал ей все свои конфеты (ну или почти все). Их решётчатые домики стояли напротив, и Тихоня приловчился забрасывать сласти прямо ей на подстилку. Маха не отказывалась, с наслаждением ела конфеты и смотрела на него таким призывным взглядом, что дыхание перехватывало, а яростные вопли возмущённого Задиры ласкали уши приятнее самых нежных слов Управителей.
Вот и в тот день, когда Тихоня лежал на полу, слушая жалобные завывания Махи, он готов был отдать ей всё самое вкусное, несмотря на то, что у самого живот давно подвело от голода, а из поилки уже не удавалось выдавить ни капли. И хотя Управители никогда раньше не оставляли их так надолго одних, Тихоня верил, что если терпеливо ждать, то к ним обязательно кто-нибудь скоро придёт.
И он действительно пришёл. Только совсем не Управитель, а другой — Бешеный — огромный, злой и очень, очень опасный. Он был один, но Тихоня отчего-то сразу понял-почувствовал, что где-то рядом топчется целая стая таких же Бешеных, и от этого охватил такой страх, что Тихоня забился в самый дальний угол и отказался выходить, даже когда распахнулась дверца его обиталища. Бешеный прошёл между рядами домиков, открывая их все. В комнате, помимо Тихони, Махи и Задиры, жили маленькие белые шустрики, Управители с ними не разговаривали, просто доставали их, тонко пищавших, из домиков за голые хвосты и куда-то уносили, позже возвращая на место. Бешеный отпер все дверцы, и шустрики-пискуны мгновенно разбежались, норовя нырнуть в любую попавшуюся щёлку. Как бы малы и глупы ни были эти создания, но даже они, почуяв Бешеных, понимали, что надо быстрее сматываться от них и прятаться.
В отличие от Задиры...
Воспоминания о том, что случилось дальше, неприятно жгли живот.
Бешеный не стал, как Управители, разбираться, отчего оскалившийся Задира на него бросился, не стал громко ругаться или наказывать провинившегося. Бешеный просто разорвал его пополам. Кровь брызнула так, что всё вокруг стало красным. Она попала на Маху и та громко завыла, но когда Бешеный, отбросив в стороны останки Задиры, развернулся и подошёл к ней, замолчала и ползком приблизилась к выходу из домика. Бешеный протянул к ней руку и Маха лизнула её, всё так же прижимаясь животом к полу и униженно глядя на Бешеного снизу вверх. Он рассмеялся (звук походил на смех Управителей, но был таким недобрым, что шерсть на загривке Тихони встала дыбом), потом схватил Маху за шкирку и поднял в воздух, разглядывая со всех сторон.
И вот тут Тихоню словно кто-то подбросил в воздух, так что он одним скачком преодолел расстояние от дальнего угла домика до выхода, а следующие два прыжка вынесли его за пределы пространства, где стояли решётчатые домики. Тихоня почти не соображал, как, куда и почему скакал, бежал и лез. Он смутно помнил, как стрелой преодолел двор, перескочил какую-то большую серебристую штуку, пронёсся по траве и запрыгнул на высокое дерево, а оно вдруг согнулось вниз, возвращая его на землю, и следующее тоже, и ещё одно...
Страх, адский страх гнал его вперёд и вперёд, пока он не очутился в лесу, сидя на самой макушке торчавшего из земли и совсем не сгибавшегося толстого приземистого дерева, жёсткого, как решётки домиков.
