— Смотри, крупные. Если кормить хорошо — по горам такие могут за ночь больше, чем волки отмахать. И никто их не увидит — а увидят, мало ли? — летучих мышей диких везде хватает. Нюх у них не хуже волков, а слух и вовсе несравненный... одно только плохо. Умишко-то у мышей крохотный, но верны они Погонщику. И твари все ему пересказывают, своим шепотком кислым — либо сами, либо через собратьев. Если их сейчас прогнать, они — или другие такие — будут за нами издали следить. Лучше пусть с нами, так хоть польза. Теперь, считай, среди нас всегда шпион есть — хоть и шпион дружественный...
— Вот как...
Я задумался. Седой пытался выковырять застрявший в зубах кусок.
— Слушай, Седой. А ты можешь мне одного мыша на эксперимент дать? Не знаю, что с того выйдет. Но есть одна мыслишка...
— Да бери, мне жалко, что ли?
Седой с остервенением сунул разжеванный мышами палец в рот, и мягким пинком отправил ко мне одно мохнатое тельце; я подхватил подачу, и уставился в черные глаза-бусинки. Экспериментальный мыш не испугался, а зашипел и попытался вцепиться мне в руку. Вот понимаю, у меня в голове крутится не стих и не песня, но уж очень подходит — может, один раз пройдет? Подняв в руке мыша, пытающегося прокусить мне палец, я встал в красивую позу, сконцентрировался и провозгласил:
— Мы с тобой — одной крови. Ты — и я.
Короткая вспышка, у меня по руке течет горящая мышиная кровь, вокруг летит жирный пепел. Большая часть останков от мыша валяется на земле...
— Мда, не получилось. Извини, Седой.
Муклюк глянул на трупик мыша с интересом.
— Ну и дохлятина... Вождь, а неплохо получилось. Мертвый — он не предаст. Опять же, к пайке прибавка. Глядишь, и живые теперь будут держать язык за зубами, а?..
Последний живой мыш затравленно огляделся и с тонким визгом забился Седому под накидку.
Серый болтливый волк обиженно засопел, но промолчал.
* * *
Перед броском через горы мне пришлось поработать над своей маскировкой: пламенеющие одежды окончательно выцвели и потухли, покрывшись серым пеплом — и уже ничем, кроме легкого багрового оттенка, не отличались от обычной блеклой ткани.
Выдвинулись мы на следующую ночь. Плотные облака, закрывающие звезды, висели выше вершин гор; тусклого рассеянного света только-только хватало для чувствительных орочьих глаз. Мыш Седого действительно оказался замечательным разведчиком; он двигался ненамного быстрее бегущего орка, но он летел, а мы шли — в горах разница огромная. Там, где нам приходилось лезть по скалам, скрипя зубами ползти через плотный стланник, обходить нагромождения камней — мыш просто летел. Между Седым и мышом установился диалог; мыш, подлетая, издавал короткий писк, от которого на мгновение закладывало уши — и Седой пересказывал нам, что именно мыш заметил, и где; потом мыш выслушивал новые приказы, и летел исполнять. Седой пояснил — такой диалог ведет Погонщик с каждой из своих мышек, ничего необычного.
Мы шли звериными тропами; лезли по серым камням, продирались через заросли колючек в человеческий рост. На дне одного из ущелий Муклюк углядел чьи-то кости; Седой заслал вниз мыша, и по его возвращении поделился впечатлениями — "орочьи костяки, мертвы давно, кости рассечены мечом, оружие лежит вместе с трупами". Добраться до дна ущелья пешком не представлялось возможным — слишком много времени на это уйдет; а жаль, лишнее оружие не помешало бы — новички вооружены кое-как. Всплыла еще одна проблема — у нас с собой совсем мало фляг для воды на такую ораву народа.
К рассвету Муклюк вывел отряд к старому пограничному блокпосту, спрятанному в стороне от тропы. Забравшись за перегиб рельефа, мы заползли в щель под камнями. Серия узких лазов соединяла между собой несколько естественных помещений, прорытых между каменными глыбами; короткие отнорочки вели к наблюдательным засидкам. В центральном помещении блокпоста валялись четыре иссохших орочьих трупа; по мозолям рук я бы предположил, что это солдаты. При трупах не обнаружилось ни оружия, ни одежды, ни обуви, ни даже опознавательных жетонов. В помещениях явно побывали мародеры: дверь в кладовку выломана, деревянные стульчики наблюдателей сожжены. Какой умник додумался жечь костер прямо в помещении? явно не те, кто охранял этот пост. Наши новички лезли во все щели любопытными носами, а Муклюк рычал на них для поддержания дисциплины. Его терпение вскоре закончилось — когда один новичков, обнаруживший колодец, первым вытащил туесок с водой, и никого не спрося попытался было пить; меткий удар Муклюка выбил туесок, расплескав воду по проходу, и отправил новичка в полет к противоположной стенке. Начавшуюся ругань мгновенно прервал Седой.
— Замерли.
Все тут же затихли и насторожились. Седой, стоя на месте, нюхал воздух, а потом расплылся в гадостной улыбке.
— А знакомый-то какой запах...
Макнув палец в воду, разлившуюся по полу, Седой облизал его, и потом тщательно сплюнул.
— Колодец отравлен. Мне-то знакомый яд, а заметить не просто — знать надо эту горчинку. Такая концентрация... доза глотков в десять смертельная, а меньше не убьет, только помучаетесь хорошенько. Ты, снага, Муклюку теперь одну жизнь должен...
Новичок, хотевший испить водицы из ведра, побледнел. Седой продолжил.
— Воды искать поздно, место открытое, просматривается. Днюем так, всухую, завтра отопьемся — выше по горам будет больше сырости.
На фоне отсутствия воды — урезанная пайка смотрелась мелкой неприятностью.
Выдвинулись, как только стемнело. И орки, и волки с трудом сглатывали; новичка, попробовавшего отравы, пришлось разгрузить и посадить на волка — бедняга шел шатаясь, и поминутно оседал от боли. Нам повезло — где-то к полуночи Патлатый нашел на слух крохотный ручеек, вьющийся на глубине между камней, и сумел выйти к месту, где можно достать до текущей водицы. Я объявил привал; напились все досыта, и наполнили фляги. Чхыгыр, скрепя сердце, пересыпал какие-то из своих возгорающихся припасов в тряпочки, и отдал бутыльки под воду. Восполнив запасы питьевой воды, мы продолжили путь.
* * *
Муклюк с Патлатым в один голос твердили, будто мы "идем по тропе". На мой взгляд, "тропой" это можно назвать весьма и весьма условно. Ничьих следов на голых камнях не заметно — ни человеческих, ни звериных. Единственный возможный путь проходил по острым гребням скальных контрфорсов, и мы шли перепрыгивая по каменным плитам над отвесными обрывами. Затем наш путь уходил в глубину узких кулуаров, и мы лезли по отвесным стенам цепляясь всеми конечностями за редкие трещины и выбоины в наслоениях плит, стараясь не спустить камень на своих спутников. Волкам в такие моменты приходилось помогать; все же, человеческие конечности куда лучше приспособлены для лазания. Я, было, робко заикнулся "а не сошли ли мы с тропы"; в ответ Патлатый, отсмеявшись, начал показывать мне приметы. В особенно крутом месте кулуара пара зацепок явно выбита искусственно; правда, чтобы это заметить, надо смотреть на характер рельефа, а не судорожно цепляться за скалу, стараясь не упасть. На более ровных участках в зазорах камней тут и там укоренились крохотные пучки травы; как пояснил Патлатый, "с обуви у кого-то грязь отвалилась, вот трава и растет". Изредка попадались особым образом сложенные пирамидки; вроде бы, для неподготовленного взгляда пара камней лежит естественно, но Муклюк с Патлатым единодушно заявляли — "здесь развилка тропы, вот туда и туда". На этих тропах бывают еще и развилки?.. Бараны горные, кстати, здесь не водились.
Под утро на нашем пути встретился ободранный орк, затаившийся вблизи очередной ключевой точки. Мышь сообщил о нем заранее, но мы решили не обходить кругом — слишком долго. Увидев наш отряд, орк принюхался и забился в припадке.
— Отряд, крепкий отряд! Возьмите меня к себе... проводником! Я вам все-все расскажу, я все пути тут знаю, всех, кто тут ходит! Только мне бы еды чуточку, чуточку, самую чуточку...
Муклюк глянул на меня вопросительно; Седой неприязненно поглядывал на бродягу. Вместо обуви у того к лапам были кое-как подвязаны обгрызенные остатки подошв, одежда драная, но ржавый ятаган имелся — орк без оружия как рохиррим без коня. Посомневавшись, я все же принял решение:
— Расскажешь сегодня — что, где. Посмотрим на твою полезность. Клянись — временной клятвой по Закону.
— Клянусь, Вождь, клянусь...
— Муклюк, присмотри за ним...
Задневали в длинной расщелине, забившись поглубже. Прибившемуся бродяге тоже выдали нашу урезанную пайку, которую он тут же жадно проглотил. Новички неодобрительно ворчали — введенные после болот нормы пайка позволяли только чуть приглушить голод. Бродяга рассказывал взахлеб — где и кто на той стороне хребта контролирует тропы; но сопоставить его треп с картинками Камня я пока не смог. Мы выставили дозоры и задремали.
Ближе к полудню случилась неприятность. Муклюк ненадолго отвлекся на какое-то шевеление внизу в долине; улучив момент, бродяга схватил сапоги одного из наших новичков, одним движением натянул их себе на ноги и рванул к выходу. По пути беглец дернул было руку еще и к тючкам с припасами, но Седой уже успел высвободить свой ятаган, и бродяга решил не рисковать — зашипев, он одним прыжком выкатился из трещины, и помчался вприпрыжку вбок по склону, виляя влево и вправо. Муклюк, в это время наблюдавший за долиной, показал отмашку "лежим", и мы могли только сжав зубы наблюдать за беглецом — который вскоре завернул за отрожек хребта и пропал из виду. Муклюк тихо рычал сквозь зубы.
— Свинтил, падаль. Гондорцы внизу. Всего двое, но если шухер поднимут всем хватит. Нас они тут не видят, а за крысой смотрят внимательно. Если мы все вместе за ним сча рванем... ладно бы ему просто сапоги нужны были — он нас подставить хотел. Ну, гнида, поймаю — уши отрежу...
Седой зло сунул ятаган в ножны.
— Расслабились мы, раздобрели. Эта дрань мне сразу не понравилась — кто же так за своей обувью в горах следит? Эй, снага, ты, безсапожный. Как теперь пойдешь?.. камни в горах острые. Без сапог ты через день загнешься. С чего ты свои портянки разложил тут?.. Свободы захотелось?..
До ночи сидели как на иголках, но люди одним бегущим орком не заинтересовались. Я просмотрел дальнейший путь беглеца через Камень — тот ушел не особо далеко; как только понял, что за ним погони нет — пропрыгал по крупным камням, завернул вверх по склону, пролез через несколько казавшихся непроходимыми стенок, и залег на незаметной полочке. Обсудив дальнейший путь с Муклюком, мы решили зайти за беглецом — вернуть обувь. Молчаливый вызвался идти за ним по следу, а мы пошли по тропе похитрее — проходившей по другой стороне стеночки точно напротив лежки беглеца. Опустилась ночь...
Бродяга почуял нас издали, и поначалу затаился в своей трещинке. Когда же он услышал шебуршение карабкавшегося по его следам Молчаливого, и высунулся с ятаганом на край полки — вот тут мы поняли простую красоту его задумки. Если бы мы пошли за ним "по следам" — он со своей полки ятаганом и камнями поскидывал бы в пропасть всех разом, сколько преследователей бы за ним не погнались. Но один лучник с нашей стороны ущелья сразу превращал его замечательную засаду в такую же отличную западню для него самого. Поняв, что его ждет либо меч Молчаливого, либо стрела Седого — бродяга заскулил и завыл, и принялся заламывая руки ползать на брюхе.
— Прости, прости, Вождь! Сильный Вождь, справедливый Вождь! Я исправлюсь, исправлюсь...
Я ухмыльнулся.
— Даже награжу по достоинству. Сапоги сними.
Как зачарованный, глядя мне в глаза, оборванец снял сапоги и поставил и на край полки — после чего, получив стрелу в брюхо от Седого, взвыв улетел вниз. Седой хмуро складывал лук.
— Горящий, я же тебя правильно понял?..
— Правильно. Достойная награда за предательство. Ятаганом его лично резать — ненужный риск, засидка у него узкая, может с собой забрать...
Молчаливый вылез на полку, подобрал оставленные сапоги и все так же, не сказав ни слова, полез вперед — к точке встречи. Патлатый грустно глянул вниз, на окровавленный распоротый труп на острых камнях на дне пропасти, и пробормотал:
— Жалко...
Мы с Седым с одинаковым изумлением уставились на него. Седой уточнил:
— Стрелу жалко?..
Патлатый недоуменно оглядел нас, и пояснил:
— Свалился, зараза. Столько мяса зря пропадает.
* * *
Глава 47
Выше в горах стало заметно прохладней, бойцы плотнее кутались в свои тряпки. Вход на второй пост, встретившийся нам по пути, по словам Муклюка — "Узловой", расположился недалеко от перевала — как обычно, в стороне от главной тропы. Мы подошли к нему, когда уже светало и требовалось срочно найти место передневать.
Мощная узкая дверь, обитая толстым листом темного от времени железа, наглухо перекрывала проход в скале. Дверь оказалась заперта; бессильные царапины на ней намекали, что открыть ее непросто. Я предложил выбить дверь огнем, но Нургуш остановил меня — предложив попытаться открыть умом, а не силой. Замочная скважина располагалась рядом с дверью, в скале; Нургуш сунул туда тонкие стальные прутики, и долго возился — ничего не добившись. Мне надоело ждать — рассвет близко — и я дунул дымом в скважину, получив объемную картинку запорного механизма. После чего рассмеялся в голос.
— Это не запор. Это обманка, механизм ничего не открывает. Ты с ним можешь до вечера возиться... хотя нет, сейчас, погоди. Сунь веревочку внутрь скважины, и согни прутик вот так, так, а потом вот так...
Аккуратно зацепив петелькой веревки по очереди два засова, находящиеся за углом, мы выдвинули их — и дверь открылась. За первой дверью скрывалась вторая; дым продолжал мне давать картинку внутренностей искусственной пещеры. Весь потолок комнатки между дверями оказался одной большой ловушкой; резко дернув спрятанную веревку, обороняющиеся могли одним движением обрушить на головы атакующих груду камней. Вторую дверь удалось открыть примерно так же, как и первую — то есть, прутиками, веревкой и моим дымом. За ней открылся проход в каменное чрево горы — грубо вырубленные ступени вели куда-то вглубь и вверх. Мне, чтобы идти по этому ходу, приходилось сгибаться почти вдвое; бойцам оказалось достаточно ссутулиться. Ослабив концентрацию дыма до еле заметной, я дунул его вперед, получая картину пещеры; затем выдвинул из руки огненный меч и пошел первым. Кто-то не особенно крупный шел к нам навстречу, сверху, звякая набойками сапог по камню.
Рубленый ход, извиваясь, вывел в широкий и низкий зал с выбитыми на стенах письменами. Глаза бойцов медленно привыкали к мраку подземелья; в подсвечниках на стенах торчали гнилушки, подсвечивая рубленый камень слабым светом — достаточным только для орочьих глаз. Впрочем, сейчас багровые переливы моего меча освещали помещение не хуже факела. Здесь нас и встретил шатающийся местный житель, больше похожий на живой скелет, обтянутый кожей. В руках это существо держало ятаган нового образца, и было одето в стандартную униформу Мордорского егеря, потрепанную, но аккуратную. Его глаза слезились от непривычного света, а голос звучал под стать внешности — сиплый и скрипящий; Черное наречие отдавалось в переходах коротким эхом.
