Расскажи мне, как плакали струны,
Как горели стихи, оставаясь на сердце навек,
Как в глазах отражался пламень безумья,
И как в страшных мученьях во мне умирал человек.
Пусть сотрет мою память холодный северный ветер,
И дороги усталую душу от ран исцелят.
И уходит в беззвездную полночь воин рассвета,
Унося свою боль, и без права вернуться назад.
Расскажи мне о мокрой дороге,
Что сокрыла следы навсегда уходящего в путь,
Как застыли в суровом молчании боги,
Нежелавшие снова отнятое счастье вернуть.
Пусть сотрет мою память холодный северный ветер,
И дороги усталую душу от ран исцелят.
И уходит в беззвездную полночь воин рассвета,
Унося свою боль, и без права вернуться назад.
— Может, ты всё-таки скажешь, что происходит? — Ари забрал лютню, осторожно положил её на ковёр и обнял меня. Я тихонько вздохнула, опуская голову ему на плечо.
— Ничего, просто вспомнилась эта песня.
Пытливый, пристальный взгляд в ответ. Зелёные глаза медленно потемнели:
— А мне показалось, что ты прощаешься.
Мать Милосердная! Он, точно, меня насквозь видит!
— Совсем нет, — я изобразила улыбку.
Надеюсь, он поверит. Работать на публику мне удавалось без труда, но играть перед Карисом было почти невозможно, он слишком хорошо меня знал.
nbsp;— Может, ты всё-таки скажешь, что происходит? — Ари забрал лютню, осторожно положил её на ковёр и обнял меня. Я тихонько вздохнула, опуская голову ему на плечо.
;Ари отвёл взгляд и потянулся за бокалом. Я облегчённо вздохнула про себя: 'Кажется, поверил. Теперь только бы не сорваться!'
— А мне? — лёгкий, чуть капризный тон.
— Держи. За что пьём?
nbsp;— За нас, конечно, — чистый звон соприкоснувшихся бокалов, терпкая сладость, с заметной горчинкой. Вкус разлуки... Но, что бы ни было дальше, эта ночь — наша, и она ещё не окончена.
Уронив опустевший бокал, я в отчаянном порыве прильнула к любимому, и мир вокруг исчез. Сводящий с ума вкус полыни и мёда... сильные, ласковые руки, разжигающие желание...
...Короткий взгляд на левую сторону ложа: Ари безмятежно спал. Пожалуй, самое время.
Змейкой соскользнnbsp;Чтоб тебе не до меня, княже, стало.
ув с постели, я взглянула под ноги и усмехнулась: путь от дверей до кровати был отмечен разбросанной одеждой.
Возня с платьем отняла бы слишком много времени, а каждая секунда сейчас была на вес золота, поэтому я надела подобранную с пола рубашку Кариса.
Получилось чуть выше колена, но ничего, сойдёт. Да и кто на меня в потайном ходе любоваться будет.
Уже стоя на пороге, я не выдержала и обернулась, запечатлевая в памяти каждую чёрточку любимого лица: может быть, он всё-таки... нет — не простит, но хотя бы поймёт, пусть не сейчас...
Резко отвернувшись, я переместилась направо: к зеркалу — близнецу того, что было в моей комнате. Только здесь раму украшали львиные головы, одна из которых уже привычно подалась под пальцами. Зеркало беззвучно скользнуло в сторону, открывая ход, и тут же закрылось у меня за спиной.
В своих покоях я задерживаться не стала: зачем, если всё собрано. Одежда дожидается на кресле в гостевой: шерстяные штаны, такая же верхняя рубашка, высокие сапоги, меховая куртка с капюшоном. Пара минут — и готово. Выудив из-под кресла так и не разоnbsp;бранный мешок, прихваченный с постоялого двора 'Под лозой', я закинула его на плечо и, подойдя к зеркалу вплотную, коснулась стекла ладонью. Прозрачная глубина тут же превратилась в серебряную завесу — дорога ждала и я шагнула за Грань, не вытирая катившихся по лицу слёз.
— Солнышко... — но, даже не открывая глаз, Карис почувствовал, что Дары рядом нет. Рука упала на вмятину в подушке, ещё хранящую тепло, и почему-то сжалось сердце.
Встав, Карис резко отдёрнул прикроватную занавесь nbsp;— платье Дары смутно белело на полу, а вот его рубашки нигде не было. Губы мужчины тронула лёгкая усмешка — похоже, Дара так и не избавилась от этой привычки.
Куда она могла уйти так рано?
Ощущение тревоги становилось всё сильнее, проснувшееся чутье кричало, что нужно спешить. Быстро одевшись — штаны и сапоги, Карис открыл дверь за гобеленом, и пролетев через подземный ход, почти вывалился из-за зеркала в спальню Дары.
Комната была пуста, в гостевой тоже стояла мёртвая тишина — ни шороха, ни звука.
Кариnbsp;
&
&с на мгновение замер, потом, уловив краем взгляда серебристый отблеск, опустил взгляд на грудь. Амулет замерцал, и приподнявшись, потянулся куда-то в сторону, через правое плечо.
Карис обернулся — зеркало превратилось в полыхающий серебром занавес — и не раздумывая, шагнул через раму.
Под сапогами смачно хлюпнула густая грязь, в лицо ударило сырым холодком. Я ошалело проморгалась — темнота Перехода никак не отступала — и шагнула вперёд. Ни к Ведане, ни тем более, в деревню, идти не стоит, а вот Странника позову — прямо сейчас.
Но не успела отойти от Перехода и на пару шагов, как меня резко схватили за плечо, разворачивая назад.
— Как ты могла?!! — рявкнул растрёпанный полуголый Карис, прожигая меня бешеным взглядом. — Почему ушла без меня?!!
Я дёрнула плечом, сбрасывая его руку, и... согнулась пополам от острой боли, пронзившей живот...
...Хлопок ударившейся о косяк двери...
— Веда, помоги!
— На лавку, живо.
Дикая боль, расплавляющая кости и мышцы, и неудержимо рвущийся из горла вой...
— Дара, нет!!
Поздно... наверное, поздно... проснулся Зверь...
— Держи её!! — Железная хватка на запястьях... зажатый нос... кисло-горькая мерзость, льющаяся в безуспешно пытающийся вдохнуть рот...
— Браслеты, быстро! Надевай!!
Нежно-сиреневое сияние... тепло и покой...
Карис мешком осел на пол, вяло удивившись тому, что вроде бы ещё жив. Дождавшись, когда голова прекратила раскалываться на части, он чуть скосил глаза в сторону: Дара, укрытая одеялом, свернулась калачиком на широкой кровати. Невозможно было поверить в то, что всего несколько минут назад эта безмятежно спящая молодая женщина едва не превратилась в дикого зверя.
Дверь была прикрыта неплотно — из кухни доносился шорох шагов, негромкий стук посуды и вкусные запахи. В отличие от него, Ведана осталась на ногах и даже вполне бодро накрывала на стол.
Словно прочитав его мысли, женщина встала на пороге:
— Пойдем. Знаю, что ты устал, но нам нужно поговорить.
— А...
— Не волнуйся, — Ведана чуть улыбнулась. — Её сейчас и гром небесный не разбудит.
Подняться Карис кое-как сумел, но до стола в передней комнате дошёл на чистом упрямстве.
— Ешь, — перед ним появилось широкое блюдо с румяными ломтями жареной оленины, хлеб в плетёнке и кувшин с травяным отваром.
— Не хочу.
— Через 'не хочу', — Ведана решительно подтолкнула блюдо и полную кружку поближе к Карису, задержав взгляд на его амулете. — Тебе сейчас силы ох как нужны — вдруг Дару второй раз вытягивать придётся. Вместо отвара тебе бы сбитня налить, но нельзя — захмелеешь, вообще ничего не сможешь.
Карис нехотя протянул руку, взяв первый попавшийся кусок, и принялся жевать, не чувствуя вкуса.
Ведана присела напротив, пристально глядя на него:
— Ты мне вот что скажи: чем вы думали, когда в Переход полезли? Тебе ещё простительно, а вот Дара... ей же нельзя.
— Ничем не думали, — Карис сделал крупный глоток. — Дара решила уйти, а я пошёл следом.
— Оно и видно, — посуровела Ведана. — Хорошо, с Дарой, как проснётся, я сама поговорю. Поешь, и иди ложись, вид у тебя — краше в гроб кладут. Я тебе на печи постелила.
— Я лучше там, на полу лягу, мало ли что.
— А дойти сможешь? — усомнилась женщина. — Тебя шатает, как nbsp;— Любимый...
дерево на ветру.
— Уж как-нибудь, — усмехнулся Карис.
Ведана изучающе взглянула на него.
— А Эстин и впрямь постарался. Кто бы мог подумать, у меня бы так не получилось. Только вот откуда... — женщина побледнела, оглянулась на дверь спальни, снова взглянула на Кариса:
— Рассказывай...
— Что? — опешил мужчина.
— Про Выкуп, — Ведана, спохватившись, понизила голос почти до шёпота. — Сколько Дева ей отвела?
— Второй Выкуп равен первому, — Карис чуть запнулся, — третьего не будет.
— Второй? — на лице Веданы отразилась смесь недоверия и изумления. — Да как такое быть может! Впрочем... когда она в последний раз болела, сильно болела, помнишь?
— Такое захочешь — не забудешь, — нахмурился Карис. — Чёрный год.
— Мор, значит. Хотя, твой отец должен за эту напасть благодарственные свечи ставить, иначе ни видать бы ему короны, как своих ушей.
— Веда, — страдальчески поморщился Карис, — не надо. Мне эта корона и даром не нужна.
— Ладно, твоё дело, да и разговор не о том, — Ведана задумалась. — Постой, Даре тогда выходит, было девять?
— Только сравнялось.
— Она выздоровела и исчез отец, так? — добывать нужные сведения Ведана, похоже, умела ничуть не хуже коронных дознавателей.
— Да, — Карис невольно вздрогнул от непрошеных воспоминаний. — Мы ещё год в труппе пробыли, а потом всё как-то наперекосяк пошло — пришлось в деревню вернуться.
Ведана резко щёлкнула пальцами, и Карис чуть не свалился под стол от удивления: с полки над окном бесшумно соскользнул увесистый фолиант в тёмно-красном переплёте, и спланировав на стол перед женщиной, раскрылся на нужной странице.
Ведана углубилась в чтение, напрочь забыв про Кариса, и только через четверть часа, словно про себя, произнесла:
— Сходится.
— Веда, объясни, наконец, что происходит, — взмолился совершенно сбитый с толку Карис.
— Лиат не просто так от вас ушёл. Это и был первый Выкуп — он свою человеческую жизнь за Дару отдал. Теперь понимаешь?
— Ты хочешь сказать...
— Да. Встретив Мирелу, Лиат ушёл из Стаи. Если Волк сумеет прожить пятнадцать лет в человеческом облике, ни разу не поменяв ипостась, он навсегда становится человеком, не теряя при этом волчьих качеств. Ему нескольких дней до конца не хватило.
— Но тогда почему Уводящая сказала, что срок Дары окончен?
— А ты не догадываешься? — Ведана накрыла ладонь Кариса своей. — Она ведь тебя после ухода отца поддерживала, жизнь отдавала. Пусть и понемногу, но три года набралось.
— Значит, — лицо Кариса окаменело, — всего двенадцать лет...
— Меньше, — чуть слышно произнесла Ведана.
— Почему?
Потому что Эстин исцелил тебя только благодаря ей. От пары заклинаний никто не выздоравливал, чтобы по-настоящему вылечить человека, нужно отдать ему Силу — свою или заёмную. Эстин взял Силу у Дары, по-другому было никак — но даже для такого мощного Источника, как она, полное исцеление — это потеря нескольких лет жизни.
Карис едва удержался на лавке.
— И сколько ей... — горло перехватило, — ...осталось?
— Не знаю, Карис. Я всего лишь маг, а не Дева Пресветлая, — Ведана, не выдержав, опустила глаза. — Матери молись, чтобы Дара ребёнка родить успела.
— Ребёнка??
— Ты не знал?
— Нет.
— Теперь знаешь. Сын у вас будет.
Карис улыбнулся — мягко и нежно:
— Сын... Веда, скажи, новую жрицу в храм уже прислали?
В голубых глазах Веданы заискрился смех:
— Зачем тебе жрица? Вы уже женаты — целых три часа.
— Пожалуйста, не шути так, — выдохнул Карис.
— Я не шучу. Ты на неё свои родовые браслеты надел: отныне вы — муж и жена. Это самый древний обряд и самый надёжный. Брак на браслетах можно расторгнуть, только если кто-то из супругов бесплоден, но вам это не грозит. Ступай, поспи — а утром обрадуешь Дару приятной новостью.
— Непременно, — усмехнулся Карис, встав из-за стола, и уже на пороге спальни, обернулся:
— Спасибо, Ведана, за всё спасибо.
Глава XXVI
Тепло, мягко, спокойно. Просыпаться совсем не хотелось, и я повернулась на другой бок, решив ещё немного подремать, но всё вспомнила... и сон тут же удрал, как перепуганный до полусмерти заяц. Я осторожно коснулась ладонью живота, сосредоточилась, и на душе сразу полегчало — с малышом всё было в порядке.
Вот теперь можно потихонечку и встать. Но вместо этого, я сдвинулась на край кровати, опустив руку вниз.
Мою ладонь тут же накрыла другая — пальцы привычно сплелись и я умиротворённо вздохнула. Отчитывать за побег меня пока что не будут — надеюсь, поесть сначала дадут? Мы очень проголодались.
Карис, не выпуская мою руку, поднялся и присел на краешек кровати, пристально глядя в глаза:
'Дара, почему ты не сказала мне о ребёнке?'
'Потому что собой я ещё могу рискнуть, а тобой и малышом — нет, — честно ответила я. — Если от меня всерьёз решат избавиться, ты ничего не сможешь сделать'.
'И ты решила, вот так, всё перечеркнуть?' — золотые искры в глазах Ари исчезли, сменившись тёмной, почти до черноты, зеленью.
'А что мне ещё оставалось делать? Я не смогу жить и гадать, кого из нас первым отправят на встречу с Уводящей'.
Карис отвернулся, глядя на дверь, я молча застыла на кровати, казалось, время остановилось.
Когда Ари всё-таки обернулся, мне нестерпимо захотелось забиться под кровать, а ещё лучше — провалиться сквозь землю.
— Знаешь, — глуховато-устало произнёс он, и по моей спине пробежали мурашки, — я бы сейчас просто перегнул тебя через колено и... жаль, нельзя.
Пусть тебе наплевать на себя, на меня, но как ты могла не подумать о малыше? Что ты вообще собиралась делать: восемь месяцев на четырех лапах бегать или к тётке вернуться?
Она тебе вряд ли обрадуется, — меня словно обдало кипятком, лицо залила густая краска, а Карис неумолимо продолжал:
— В труппу тебя бы тоже не взяли, а если бы взяли, самое большее, месяца через три выставили бы. Повзрослей сначала, а потом уже решай.
Ари умолк, резко поднявшись и больше не глядя на меня, обронил:
— Пойду, дров наколю. Если что надумаешь — я на заднем дворе, — и вышел.
Я даже не могла пошевелиться, сидела, чувствуя себя нашкодившим щенком, которого взяли за шкирку и от души натыкали носом в собственную лужу.
Ещё не хватало утонуть в жалости к себе. Заварила кашу — вот теперь и расхлёбывай!
Я решительно откинула одеяло и потянулась за одеждой — штаны и рубашка висели в изголовье кровати. Рука попала в солнечный луч и на запястье что-то лилово сверкнуло. Я изумлённо вытаращилась на браслет Ари, непонятно как оказавшийся у меня на руке. Мало того, что он сидел как влитой, так ещё и почти не ощущался на коже, иначе я бы заметила его сразу. Снять его, вернее, их — второй браслет обнаружился на левой руке — я не пыталась, прекрасно помня, что вещички слушаются только Кариса, да и не до того сейчас было.
Быстро одевшись, я стянула волосы в хвост, влезла в сапоги и тихо вышла через заднюю дверь.
Карис наклонился за очередным чурбаком, поставил на колоду, но заметив меня, опустил топор, хотя подходить не стал.
Я спустилась с крыльца, под сапогами захрустели щепки — остановилась в шаге от него, глядя в глаза:
