— Она же потом стала заместителем вашего Управляющего?
— Это потом... И кстати — вот тебе ещё один аргумент в нашей невиновности! А тогда...
— А как же идеал?
— "Да есть да. Нет есть нет. А справедливость — это справедливость". Но её мать помнила ещё про слово "доброта". Хорошо, хоть братья её притормаживали. Ну, и мужа своего она любила.
— Рычаги воздействия? — улыбнулся мужчина.
— Скорее, капли на камень.
— Неощутимо, но вечно?...
— Тридцать три года после смерти матери. Пятьдесят восемь лет от роду. Уж больно маленькая у неё вышла вечность.
— Генетической операцией её можно было спасти.
— Не только её. Риск — двадцать пять процентов для всех женщин Азалиных...
— Да знаю.
— Все знают.
Она замолчала. Молчал и он.
Он не особо вслушивался в её слова. Историю Семьи действительно знали все. Книги, постановки, пьесы, баллады — сколько их... Он слушал её голос, смотрел, как тени кутают её лицо, как дымки возносятся над её волосами.
"Она, вроде бы, завидует "Ниноньке", — подумал Антон, — но Нина Азалина любила мужа. Очень любила. А может ли, умеет ли любить она?" Он опять сжал её колено...
Танюшка, кошкой извернулась, вывернулась из его рук, откатилась, свернулась в клубочек у края широкой кровати, и волосы светлыми тенями опутались вокруг неё. Она не стала трогать, не стала убирать их. Взглянула на Антона. Он любовался ею, он... он нежил глаза ею — аккуратным колечком её фигуры, хаотическими кольцами её волос: они почти совсем закрыли лицо ей, но глазки посвёркивали, улыбка — тоже... Хотя смешливый изгиб губ больше угадывался, чем был различим.
От резкого движения женщины огни трех свечей заколебались, замельтешили, дымки от них закрутились в круги и спирали и на мгновение повторили её позу. Он только покачал головой: ну, что с неё взять — богиня.
— У? — заинтересовалась она, но он не стал озвучивать мистику.
— И всё-таки?! — нежась в его взгляде, стала настаивать она.
— Кажется, тебе понравилось играть вокруг себя вероятностями, — улыбнулся он. — Или эгрегору вашему — вокруг тебя.
Дымы, по-прежнему, гнулись, сплетались, разъединялись, танцевали — и улетали вверх, вверх, вверх. И хоть больше ничего нереального себе не позволяли, но мужчину вдруг проняло: в позе женщины, расслабленной и разморенной, было столько же — как у горячих струек, непринуждённой невесомости.
— Взлететь сможешь? — спросил он. И покачал головой: — Не, вряд ли... в волосах своих запутаешься....
И она взлетела.
У него самого был чёрный пояс, и на тренировках да на показах мастеров чего только он не нагляделся, но это...
Сначала расплелись волосы — как плети ливня, как гроздья метели, как соцветья листьев листопадной осенью, сдёрнутые с сухой земли жёлтым ветром... И следом, — суховеем! — ему на грудь — она. И следом — дождь, метель и листопад её волос.
Он обнял её, прошептал:
— Какая ты...
Прошептал:
— ...душно...
Прошептал:
— ...Богиня!
Она тихо засмеялась в ответ — так замурчала бы растянувшаяся поздним вечером на коленях хозяина кошка в ответ на его ласку: и послушно, и требовательно: "ещё-ё-ё!"
И он не стал противоречить — чего ради?! Его руки пошли по её позвоночнику вниз — к крутому выгибу. Под волосами, залепившими ему лицо, было действительно душно, но убирать их не хотелось.
— Какой запах... Как странно пахнут твои волосы... Ни на что не похоже...
— Похоже, — не согласилась с ним она, и чуть выгнулась... И он расслышал затянувшиеся гласные: похоже, она больше слушала его руки, чем слова.
— На что? — и услышал, как сама по себе затянулась, затянулась последняя гласная и у него.
— Ты его не... — как легко женскому телу быть послушным мужским рукам... — знаешь.
— О— ... пять, — уже по слогам заговорил он. И каждый его слог был подзвучен её вздохом, — сред-... не-... ве-... ковь-... е?...
Как же созвучна мужским ладоням женская кожа! Долгий выдох ответа:
— Да...
— И... чем?...
Она не стала отвечать — было уже не до слов, она потребовала:
— Ещё!.. Скажи ещё!
И он понял:
— Богиня!
— Богиня!
— Богиня!
А ответила она только утром, едва высушив волосы, опять торопясь, обжигаясь кофе:
— Льном. Так пахнет кудель льна.
Когда она ушла, он подумал: "Завести сюда семена, что ли? На пробу, на любую северную ферму?" И тряханул головой: на прощание она развернулась в дверях и чмокнула перед собой воздух...
Она развернулась, и волосы её вокруг неё — той самой метелью, тем самым ливнем... И тот самый туман опять оплёл ему голову.
"Богиня!"
Он вспомнил то самое ощущение своей полной власти над нею, когда её язык, её губы... а он — до конца... а её руки в это время.... Он опять потряс головой.
"Сколько можно! Работать уже пора. Ведьма она, а не богиня..."
"Но какая у неё сегодня походка!"
"Да такая и была..."
"Нет... такой не была..."
"Ты лучше про лён не забудь!"
"Да сегодня же и закажу. Фермеры наверняка уже подобраны и подготовлены — завтра-послезавтра прибудут со всем своим скарбом. Ещё один мешок их не отяжелит. Отдам миссионерам-ботаникам. Вырастят".
17. Алтарь Ментры
< Скьявола > — ...
<Н'Дого> — Истина горька /Но водой ключевою /Глоток красоты
<Скьявола> — "Слушайте родник. Это вам глоток красоты перед боем"... Тебе тоже понравилось?
<Н'Дого> — Тоже.
< Скьявола > — И его богиня?
<Н'Дого> — Тантра? Да.
<Скьявола> — Эскизы Фрея видел?
<Н'Дого> — Да.
< Скьявола> — Хороша... Лёгкая, как... Лёгкая, но... Скажи — как?
<Н'Дого> — Как снежная пыль, клубящаяся перед лавиной.
< Скьявола> — Умеешь же высказать...
<Н'Дого> — Да. Иногда.
<Скьявола> — Хоть каплю скромности бы ещё! Иногда!
<Н'Дого> — Скромность — это ложь, вежливая ложь. Поэзия — отчаянный поиск правды. "Скромный поэт"? — оксюморон какой-то. Как "скромный любовник".
< Скьявола> — Ах, так вот почему правду рисуют — голой... :))
< Н'Дого> — Что-то не видел я таких рисунков правды.
<Скьявола> — Что-то я не помню вообще картин с неё... Может, потому что она — некрасивая?
<Н'Дого> — Почти все знаменитые любовницы — некрасивы. Хромая Лавальер, толстая Менделеева.
<Скьявола> — То ли дело — "его богини", которая другая, да? Как там? "Она шла по цветам, цветов не приминая...". Жаль, Блейк не художник, посмотреть бы... А ты не хотел бы, хоть как бы, хоть одним глазком?..
<Н'Дого> — Нет.
< Скьявола> — Почему?!
<Н'Дого> — Уже видел. И не "хоть как бы".
< Скьявола> — Что?!...
<Н'Дого> — Вчера у меня была гойша.
< Скьявола> — Опять?! Вызвал? Ну, конечно, как же теперь удержаться!...
<Н'Дого> — "Звать"? — откуда столько золота у бедного поэта. Или у бедного шута. "От Богини — за "Леопарда",— прошептала она и ладошкой закрыла мне рот: — Тс-с-с..."
< Скьявола > — И?..
<Н'Дого> — Тоже профессионалка.
< Скьявола > — И только?...
<Н'Дого> — Тот же уровень — поразительный... Два часа, а опять — ни одного фальшивого вздоха, ни одной неуклюжей позы, ни одной вздорной фразы... И... Два часа, у меня опять на два часа хватило сил на неё...
< Скьявола> — Это в Даяне, штоль?
<Н'Дого> — Не смейся, гойша является в обеих реальностях. В обеих! На Гессе тоже...
< Скьявола> — Ну, тогда действительно — поразительный профессионализм...
<Н'Дого> — Два часа, а мне с ней не стало скучно...
< Скьявола> — Хватит! Причём здесь рыжая богиня?
<Н'Дого> — Ментра.
< Скьявола> — Что?
<Н'Дого> — Её имя — Ментра.
< Скьявола> — Сама представилась?!
<Н'Дого> — Нет, гойша. А Она... Помнишь мою хижину у Светлого баобаба? Мы были на террасе, а Она качала ножкой, сидя на нижней его ветви, и завиточками Её волос баловался ветер. Заметила, что я увидел Её, крикнула "Пиши ещё!", вскочила на ветку, легко балансируя руками, пробежала до ствола и ушла в него. Я содрал шлем, и... Помнишь мою старую келью в Пристанище? Мы лежали на кушетке... ну, на той, которая рядом с АП, а Она стояла в левом углу и баловалась с рыжими прядями. Заметила мою обалделую физиономию, улыбнулась, негромко сказала: "Пиши! Слышишь — пиши!", и ушла прямо в стену.
" — Богиня! — выкрикнул я.
" — Ментра, — уточнила моя голая гойша, — имя Её — Ментра.
< Скьявола> — ...Ты понимаешь, оно означает всего лишь то, что в стене твоей кельи...
<Н'Дого> — ...наверное, есть порог.
< Скьявола> — "Наверное"! — наверняка! Вызови специалиста, обратись в Администрацию.
<Н'Дого> — Не хочу. Я... Я, наверное, пойду в Тихую долину.
< Скьявола> — А клан?!
<Н'Дого> — Пройду перерегистрацию. Уйду из клана.
< Скьявола> — Тебе совсем чуточку осталось до четырнадцатого. Сгорит всё. И минус три уровня за срыв клановой печати...
<Н'Дого> — Я в Даяну не за уровнями пробивался.
< Скьявола> — ...Да здесь... здесь на четверть такие... "построить новую реальность..."
<Н'Дого> — В этой "новой" тоже не осталось место красоте! "Битвы", "поединки", "сражения" — драки, драки, драки! А Блейк не любит драк. Я пойду к нему.
<Сток> — Не понимаю: "строить новую реальность"... Пару раз в поколение для заселения предлагается новая планета — езжай да строй!
<Атродис> — А сам-то что не сорвался?
<Сток> — Да ни в одной из них нет чёрного дракона, прокалывающего пространства!
<Атродис> — Камера нуль-Т тебя не устраивает?
<Сток> — Сравнил... Ну, сравни хорошего рысака и мотоцикл.
<Атродис> — Сравнил! Как-то пришлось мне на таком "хорошем рысаке" неделю... "покататься". До сих пор помню... Месяц потом еле ноги переставлял...
<Сток> — Не-е, ты не понимаешь...
<Йосиф> — Нет, это ты его не понимаешь: с теми реальностями то же самое: издали красиво, а как сам попробуешь — так только задницу в кровь рассадишь...
<Сток> — Ты пробовал, что ли?
<Йосиф> — С "рысаком"? — довелось и мне — попробовать, а с реальностями — начитался. Треть новых поселений в первичном контракте на заселение, как могут, смягчают пункт о "неотъемлемых правах человека". Свобода! Чтоб только степи и звери! А проходит лет -надцать-двадцать, и свободные люди свободно обустраиваются по коттеджикам и начинают шлифовать газоны... И прогуливать по специальным, заламинированным тропинкам "зверей" — мопсов да болонок, собирая специальными лопаточками в специальные пакетики собачье дерьмо... Когда не рассиживают в креслах-качалках под виноградными беседками... И максимум, на что хватает их "свободы" — легализуют марихуану... Или какую местную траву наподобие... И ту продают только "по предъявлению документа, удостоверяющего личность, лицам, достигшим совершеннолетия"!
<Сток> — А как же оно так получается?
<Атродис> — Так КОМКОН же!
<Сток> — Так и здесь — вон на базе научников, Чёрная башня!
<Йосиф> — Здесь — это на Гессе. А в Даяне КОМКОНа нет. Нет! И их раком долбанной социабельности тоже — нету.
<Атродис > — Не матерись. Накроют модеры ветку, а то и штрафанут ещё...
<Йосиф> — Да и хрен с ними... И с веткой этой, и с рейтами.
<Сток> — А что — на гойшу копить больше не хочешь?
<Йосиф> — На яхту по копеечке не насобираешь, на гойшу по грошику — тоже.
<Сток> — Есть ещё вариант — угоди Богине.
<Йосиф> — Которой?
<Сток> — А которой бы ты хотел?
<Йосиф> — Эх, может, на гракххов напроситься? На рейд какой-нить?
<Сток> — Тантра, значит... Не, я блондинок не люблю... С чем бы подкатиться к Ментре?
— Нет, девочки. Родовспомощеванием будет заведовать Тантра. Ментра — это красота и любовь. А роды — это кровь и боль.
— Как красота — так, значит, ей? Да она себе уже искусство и без того, без всяких уговоров, вон, хапнула!
— Бери науку.
— "Бери"... Предложил птичке клювик! Это у неё — "уже"! "Ах, с Симоном так невзначай получилось!" Случайненько так — раз! — и ритуал сработал! "На чистой интуиции", видите ли!
— Дамы!...
Чувство, что что-то не так, возникло у Блейка, когда до площадки тигрозавров оставалось метров двести, не больше. Он оглянулся на свой небольшой отряд. Нет, как травница и обещала, Фрей их не задерживал. Сейчас он бежал предпоследним, держался вполне уверенно, а перехватив взгляд лидера, успокаивающе вскинул руку.
Не успокоил. Мурашками по руке до локтя пробежала серия мелких уколов. Недаром он прокачивал интуицию за счёт силы — вот подсказка: что-то не так. Что-то очень не так. Либо он лезет в западню, либо... Либо страшно опаздывает!
— Глоса! — выкрикнул он.
Она на бегу обернулась. Блейк протянул ей ладонь:
— Быстрей!
Водительница поняла правильно:
— Догоняйте! — крикнула она остальным, перехватила руку трежера и, резко увеличив темп, потащила его за собой.
— В пещеру... не суйтесь! — не оборачиваясь, выкрикнул он.
"Кажется... я и здесь... научился... держаться... за... стремя!"
Через полминуты они были уже у подножья. Дорожка наверх, выбитая поколениями тигрозавров, была ясно различима, но она вилась затейливым серпантином...
— Прямо! — выдохнул Блейк.
Глоса опустила правую руку вниз, чуть присела, приглашающе развернула ладонь. Он без раздумий поставил на руку ногу.
— Напряги колено!
— Есть!
— Пошёл!
И она кинула его вверх, к корявому деревцу, угнездившемуся в неширокой, но длинненькой расщелине. Блейк уцепился за свисающую ветвь, подтянулся, бросил тело на терраску, рванул по ней, набирая скорость и — "тут тебе не Гесса!" — пробежав пару метров по почти отвесной стене, прыгнул к следующему уступу! Зацепился пальцами, удержался, выбрался. А дальше оставалось всего-то метра три очень неровной да и не совсем уж отвесной стены. Для его седьмого уровня трежера — ерунда-ерундой.
