Мы уже выехали на одну из центральных улиц, в этот час ещё весьма оживлённую, и как раз стояли на светофоре. Рейн внимательно смотрел вперёд, лицо у него было спокойное и сосредоточенное. Кажется, он чуть похудел. На правой скуле ещё виднелся синяк. Большего не позволял разглядеть недостаток света.
— Вот ты быстро раскусила этого Питера.
— Ничего подобного, — возразила я. — Его раскусила не я, а один парень, менталист. Если бы не его подсказка, я вряд ли бы догадалась.
— Повезло, значит.
— Нам вообще невероятно повезло, причём много раз. Кстати, а куда именно мы едем?
— В загородный посёлок, — просто ответил Рейн. — Обещают тишину, покой и минимум соседей.
— Минимум соседей это хорошо, — согласилась я, снова закрывая глаза.
И всё, больше мы не разговаривали. Даже когда на выезде из города встали в небольшую пробку. Я успела задремать, проснуться и задремать снова. Проснулась окончательно только от скрежета открывающейся двери гаража.
Посёлок был новым, даже улицу явно заасфальтировали совсем недавно. Окна домов были большей частью тёмными, фонари горели через один. Очевидно, ещё далеко не все обитатели сюда вселились. А может, ещё не все дома и продали.
Выбираться из машины я не стала. По идее из гаража должен был быть выход прямо в дом. Значит, нечего было на виду у всех разгуливать, даже несмотря на то, что вокруг не было ни души. На первый взгляд, во всяком случае.
В доме было тепло. Очевидно, кто-то здесь уже побывал и всё подготовил. Не включая света, я сняла ботинки, прошлась по просторной гостиной, совмещённой по нынешней моде со столовой и кухней, и растянулась на диване перед камином. Вспыхнувший мягкий свет заставил ненадолго зажмуриться.
— Уютно, — равнодушно оценил обстановку Рейн.
Проморгавшись, я осмотрелась. Да, пожалуй тут и правда было уютно. Даже слишком. Белые шёлковые обои в розовый цветочек, куча маленьких подушек с вышивкой, вышитые же чехлы на стульях и повсюду салфетки и салфеточки. И шторы, тоже бело-розовые и в цветочек. А вот телевизора почему-то не было.
Ковёр на полу тоже был белый, в почти такой же как на обоях розовый цветочек. И он был тут всюду, покрывая даже ступеньки лестницы. Только на кухне часть пола была выложена белой плиткой.
— Тут надо рекламу снимать, — не удержалась я. — С образцовой семьёй в главной роли. Он, она, парочка розовощёких детишек и обязательно добрая бабушка, вышивающая очередную салфетку.
— Тебе тут всю жизнь не жить, — флегматично шевельнул плечами Рейн, разуваясь, подбирая заодно мои ботинки и направляясь в прихожую.
— И это очень радует, — фыркнула я.
— Не любишь розовый?
— Терпеть не могу. И цветочки, кстати, тоже, — призналась я. — А салфеточки просто на дух не переношу. Мне больше по душе минимализм.
Вернувшийся Рейн заглянул в холодильник. Я невольно улыбнулась, вспомнив старую мудрость про путь к сердцу мужчины. Желания заниматься готовкой, правда, не возникло. Тем более кто-то утверждал давеча, что и сам умеет это делать. Вот и пусть демонстрирует.
— Ужин, значит, за мной? — уточнил Рейн, роясь в морозилке.
— Верно мыслишь, — согласилась я. — Лично я из ресторана, так что есть не хочу.
— И как только образовалось столько желающих на тебе жениться?
— Ради денег и не с таким крокодилом свяжешься, — протянула я, устраиваясь в подушках поудобнее.
— Видимо, поэтому оба и выбрали вариант с судьёй, — не остался в долгу Рейн, выбрав один из пакетов с заморозкой и теперь изучая содержимое посудного шкафа. — Невозможно найти двух свидетелей, которые поверят, что жениться на тебе можно в здравом уме и трезвой памяти.
— Ничего подобного, судья был выбран исключительно в силу дефицита времени, — парировала я. — А так вообще-то я же девушка мечты. Только ты один этого и не замечаешь.
— Не дефицита времени, а избытка, — поправил Рейн, вытащив одну из сковородок. — За месяц можно десять раз передумать. Да и потом, если что, уже не отвертишься.
Честное слово, я обиделась. Шутки шутками, но разговор получался... странный. Мягко говоря. К чему вся эта дурацкая пикировка на свадебную тему? Тем более, всякой девушке независимо от обстоятельств в глубине души досадно, что её тащат к судье, чтобы расписаться по-быстрому, даже без свидетелей, вместо нормальной церемонии в храме.
Положим, я не очень-то любила все эти помпезные ритуалы. И, разумеется, юридически тот и другой вариант признавались законными. Но общественное мнение всё равно полагало гражданскую процедуру у судьи каким-то не совсем настоящим браком. То ли потому, что его можно было относительно легко аннулировать, то ли потому, что был он чаще всего вынужденным. В моём случае так точно.
— Прости, — неожиданно сдался Рейн, высыпая содержимое пакета на разогревшуюся сковородку. — Это не тема для шуток.
— Да ладно, — так же неожиданно успокоилась, даже развеселилась я. — Тема как тема. О чём ещё шутить-то? О человеческой продажности? Это грустно получится.
Грустить сейчас не хотелось. Этак начнёшь, припомнишь все имеющиеся поводы, и жить, чего доброго, расхочется. Тем более и заняться тут нечем, телевизора и того нет. И спать-то, как назло, не хочется. Остаётся только выбрать новую тему для разговора.
— Может, свою часть истории расскажешь? — предложила я, несколько сомневаясь в разумности именно такого выбора. — Какие-нибудь интересные подробности планов его светлости?
— Не расскажу, — отрезал Рейн, перемешивая в сковородке что-то мной пока не опознанное, но судя по запаху довольно вкусное. — Не помню потому что.
— Вообще ничего? — поразилась я, аж вскочив от такого поворота.
— Вообще.
Сам этот факт был, к слову, довольно интересен. Если понять, какой в нём смысл и есть ли он, этот смысл, вообще. Версия, впрочем, возникла довольно быстро. Долгое общение с некромантом для меня бесследно не прошло.
Подойдя к Рейну, я мельком порадовалась, что на нём сейчас джемпер, а не свитер и не водолазка, и потянула воротник вниз. Света было достаточно, и на первый взгляд на коже никаких следов не было. Но это только на первый и на взгляд.
— Ты что делаешь? — озадаченно поинтересовался Рейн, застыв с лопаточкой в руке.
— Стой спокойно, — попросила я, чуть приподнимаясь на пальчиках и принюхиваясь.
— Что ты ищешь?
— Пока нашла только гель для душа, — начиная раздражаться, огрызнулась я. — Обязательно был мыться?
— К твоему сведению, я не на курорте неделю торчал!
— Знаю, — отмахнулась я, замерев на несколько мгновений в раздумьях. — Мог бы там поучиться ценить улики.
— Какие ещё улики, Илона?
— Стой спокойно! — уже потребовала я.
Предположим, я окажусь права. Что нам это даст? Собственно говоря, ничего. Пентаграмма если и была, то в любом случае уже уничтожена, установить автора не получится. Да и есть ли смысл устанавливать? Наверняка это Сайкс, чьё участие в этом деле и без того не тайна. Разве что Сантера натолкнёт на какую-то ценную мысль сам факт использования именно такой магии вместо более логичной ментальной.
Окончательно убедив себя, что лишней информации в нашем положении не бывает, я решилась на отчаянный шаг. Ещё немного приподнявшись и зачем-то задержав дыхание, медленно провела языком вдоль позвоночника, стараясь захватить как можно большую площадь.
— Илона?!
На потрясённо-возмущённый вопль мне было плевать. А равно и на всё остальное в этом мире. В прямом и переносном смысле разом. Метнувшись к раковине, я склонилась над ней, поспешно открыв кран, пока слёзы окончательно не ослепили, и принялась яростно отплёвываться.
Ничего более гадкого на вкус, чем настойка реданиса, пожалуй, нет на свете. Мне, во всяком случае, точно не попадалось. Стоило вообще-то смочить палец, потереть кожу, а потом попробовать самым кончиком языка. Но пентаграмму Станхи обычно рисуют довольно маленькой, всего в пару сантиметров. Если видимых следов уже нет, искать, где она была, можно довольно долго. А так я проверила всё и сразу. Правда, конкретно в данный момент весьма об этом сожалела.
— Что с тобой?!
Возмущение сменилось паникой, но давать объяснения сейчас, с полным ртом воды, я была точно не способна. А когда, закончив полоскание, эту воду выплюнула, поняла, что с ресторанным ужином сейчас всё-таки расстанусь. Хорошо хоть раковина тут оказалась модная, с измельчителем, не засорится...
— Илона!
Кое-как отдышавшись, я вытерла слёзы и ещё пару раз сплюнула для верности. Раскрыла, называется, тайну. Заодно и внутренний мир свой, причём не самыми обаятельными сторонами. Ну в самом деле, Арлестан что, менталиста найти не мог, обязательно понадобилось к некроманту обращаться?
— Пентаграмма Станхи, — выдавила я вслух. — Используется для контроля сущности и подчинения. Рисуется на коже настойкой реданиса, худшей в мире дрянью.
— А заранее это сказать нельзя было?!
— Не хотела портить сюрприз, — огрызнулась я, отлично понимая, что Рейн, вообще-то, прав. Надо было сказать сразу.
Вот скажем, если бы не было никакой пентаграммы, как бы я тогда свой поступок объяснила, идиотка? Как глупую шутку или как страшную месть за то, что меня не сочли пригодной для семейной жизни? Хотя если подумать, сам наш недавний спор на эту тему объяснить ничуть не проще. Нервами расшатанными окончательно разве что.
— И что будешь делать с этим... сюпризом?
— Сантеру расскажу, — ответила я. — Пусть он думает, что с этим делать.
— Есть будешь?
— Издеваешься? — буркнула я. — Кофе тут есть?
— Сейчас посмотрю.
Вытирая последние остатки слёз, я добрела до дивана, наконец-то сняла куртку и повалилась в подушки вниз лицом. Чувствовала себя как с похмелья. Сейчас бы правда кофе хорошего... только он и отбивает привкус этой пакости.
— Кофе только растворимый.
— Сойдёт, — обречённо согласилась я, выныривая из подушек.
— Сейчас.
Сантеру я не дозвонилась, только гудков вдоволь наслушалась. Отвлёк меня от этого занятия восхитительный аромат. Растворимый кофе тоже разным бывает. Надо бы точно выяснить, кто этот дом любезно подготовил, и поблагодарить.
— Ты сумасшедшая, Илона, — вздохнул Рейн, садясь рядом и тоже прихлёбывая кофе. — Но очевидно, я должен тебя за это благодарить.
— Я не виновата, меня заставили, — тут же заняла оборону я, наслаждаясь вкусом уже напитка, а не проклятой настойки. — И вообще, псих в этой истории только один — Арлестан. А мы все — нормальные люди, вынужденные играть по его больным правилам.
— Может быть, — задумчиво согласился Рейн.
— Одного не понимаю, — продолжила я. — Что, Орено влез в эту грязь только ради моих денег? Богатые невесты у нас уже окончательно перевелись?
— Да нет, осталась ещё парочка, — хмыкнул Рейн. — Думаю, конкретно ты стала для него дополнительным стимулом, а причина была иной. И потом, насчёт крокодилов... ты их ещё не видела. А вот Карл навидался.
— Значит, я всё-таки не крокодил? — прищурилась я.
— Ты пиранья, — со смешком отозвался Рейн. — Впиваешься мёртвой хваткой, и ничего с тобой уже...
— Ах, пиранья?! — возмутилась я. — А ты... ты...
— Мишка. Плюшевый.
— Змей ты, а не мишка плюшевый! Хитрый и ядовитый!
— Не согласен, — запротестовал Рейн, отодвигая чашки подальше от края стола. — Я вообще не кусаюсь.
Словесных возражений у меня не нашлось, зато под руку очень удачно подвернулась подушка. В запале я, разумеется, не вспомнила, чем закончилась предыдущая попытка использования этого оружия. А напрасно.
Прошла, может быть, пара секунд, прежде чем я осознала себя в знакомом уже положении: руки над головой, ноги прижаты к дивану. Можно было попробовать повертеться и продолжать ругаться. Но не более того.
— Ты же девушка, — укоризненно сказал Рейн, глядя мне в глаза. — Почему сразу в драку лезешь?
— Потому что ты меня достал! — сердито выдохнула я. — Не на курорте он побывал... У меня тут, можно подумать, был сплошной сеанс расслабляющего массажа!
— А тебе нужен расслабляющий массаж?
— Я этого не говорила! — запротестовала я, но было поздно.
Не успев ни брыкнуть ногой, ни пискнуть, ни даже о чём-нибудь подумать, я оказалась лицом в подушках. Дёрнулась, но без толку. Удалось только повернуть голову так, чтобы можно было нормально дышать.
Одна рука продолжала прижимать мои запястья к дивану, а вторая нахально нырнула под свитер. Кончики пальцев пробежали по коже, преследуемые волной мурашек. Какое там расслабление? Сердце, рванувшись куда-то в сторону горла в первой, слабой пока попытке выскочить, начало неумолимо ускорять ритм.
— Будешь ещё драться?
— Буду, — разом охрипшим голосом пообещала я, и в подтверждение дёрнулась. Вышло слабо и неубедительно.
— А так?
Пальцы нажимали, гладили, снова нажимали и снова гладили. Удары сердца отдавались в ушах колокольным звоном, быстрым, но уже почему-то размеренным. Ноги стали ватными, и начало казаться, что в комнате наступила тропическая жара.
— Хватит... — пискнула я, тщетно пытаясь дышать ровно.
— Будешь драться или нет?
— Н-нет, — запнувшись, выдохнула я.
Пальцы провели четыре дорожки по боку, заставив меня вздрогнуть, нырнули ниже, нахально протискиваясь между диваном и моим телом, и двинулись от талии вверх. Я попыталась выгнуться, разорвав прикосновение, но только дала им больше свободы.
— Прекрати, — почти шёпотом взмолилась я. — Не надо...
— Правда?
Обжигающее дыхание тронуло кожу у самого уха, заставив ещё раз вздрогнуть, непроизвольно ёрзая под навалившейся на плечи тяжестью. Что там дальше? Лучше и не вспоминать, это плохо кончится...
— Прекратить?
— Н-нет... то есть, да... не-е-т...
Пальцы добрались до цели и чуть сжали грудь, дразня лёгкой колкостью нового кружева. Я всхлипнула от отчаяния, не понимая больше, чего хочу, окончательно утратив способность внятно мыслить.
— Знаешь, хватит, — шепнул мне Рейн. — Я хочу тебя. Здесь. Сейчас. Да или нет?
— Я тебя ненавижу, — пробормотала я, зарываясь лицом в подушки. — Ненавижу. Зачем ты меня мучаешь?
Дышать было трудно, словно весь воздух разом куда-то исчез. Мир покачивался, утопая в жарком тумане. Сквозь стиснутые, разом пересохшие губы вырвался стон. С ума можно от всего этого сойти. Так может, стоит просто пока перестать думать?
Спасительная духота подушек исчезла, на миг сменившись шёлковым касанием другой мягкой ткани. Очевидно, мой ответ уже не требовался. А скорее, я уже его дала. И попробовал бы только не понять, каким он был!
Кожа скользнула по коже, губы слились с губами, рождая жаркую волну по всему телу, от кончиков пальцев до корней волос. Я, кажется, стояла, зажмурившись. Потом сидела. Потом лежала, тяжело дыша, нетерпеливо вздрагивая от каждого нового прикосновения, снова и снова задыхаясь, не решаясь открыть глаза. Но этого, в общем, и не требовалось. Пряный, чуть терпкий аромат кожи дразнил, заставляя терять последние остатки разума. Ожидание стало невыносимым, срывая с губ стон за стоном.
