Иногда я сомневаюсь, что у моей сестрички есть мозги. Я ведь ей русским языком сказала, что прибываю на автобусе и, как человека, попросила встретить меня на остановке или возле вокзала, а она... или так трудно уловить разницу между автобусом и троллейбусом? Мне же до той остановки минут десять чапать придется!
Мамирьяну я узнала не сразу: вырядилась во все розовое, еще и волосы в розовый цвет покрасила. Конечно, я тоже когда-то хотела выглядеть лучше, чем получилась у мамы с папой, но всему же есть предел! О розовой машине я вообще никогда не мечтала и в кошмаре она мне не снилась. И, когда увидела это чудо-юдо на колесах, то прошла мимо, не особо вглядываясь в лицо его хозяйки. На свист и бибиканье оглядываться не стала. Мне и год назад никто не свистел и не бибикал вслед, а уж теперь... Но Мамирьяна подала голос — наверно, и на вокзале ее услышали — пришлось остановиться. Пока раздумывала, с какой стороны обойти лужу, подошел троллейбус и вода выплеснулась на тротуар. Вода достала мне до щиколоток. Носки можно было выкручивать, прятать в карман и босой топать дальше. Я бы так и сделала, будь денек чуть теплее.
Возле машины меня встретил парень мрачной наружности, критически осмотрел снизу вверх и молча открыл заднюю дверь. Хорошо хоть ноги не предложил вытереть перед входом. Если бы он не держался за дверь, я бы ею хлопнула со всей дури. А потом бы сказала что-нибудь матом.
На переднем сиденье Мамирьяна полировала ногти. И не за рулем. Там умостился хмурый незнакомец. И тут же снял кепку. Под ней обнаружилась совершенно лысая голова. Спрашивать, что случилось с Сереженькиной шевелюрой, не стала — вдруг у мужика парик ветром сдуло. А с какого еще "счастья" он такую мрачную морду нацепил?
Сестричка только глянула на меня и сразу же начала объясняться:
— Ты извини, но там дорогу перекопали — сплошная грязь и трубы...
— Знаю уже! — Ведь именно там я вывозилась в глине, еще и обувку чуть не потеряла.
— А на соседней улице дерево упало, никак не проехать. Объезжать — долго и далеко, вот и...
— А раньше позвонить можно было? — Я постаралась не рычать. Но это у меня плохо получилось.
— Я и позвонила! — "Женщина в розовом" прекратила возиться в ногтями и зарычала в ответ: — Как только, так и сразу! А ты чего такая злая? Если у тебя украли половину вещей, то я тут при чем? Не надо было ушами хлопать и клюв разевать. Я же говорила тебе...
Мамирьяна в своем репертуаре. Если ее не остановить, она до самого дома нотации мне читать будет. А как же! Опытная старшая сестра учит жизни младшую и глупую. Так у нас давным-давно повелось, и плевать, что сестра она мне не родная, а двоюродная и старше меня всего на год с небольшим.
— Ничего у меня не крали! Все мое при мне! Ясно тебе? И заткнись хоть на минуту!
И Мамирьяна замолчала на целую минуту! Наверное от удивления — редко я с ней так разговариваю. А когда опомнилась, то направила в мою сторону пилочку, еще и глаз сощурила, будто прицеливается:
— Ты с этой торбой из-за границы приехала? — И столько яду в голосе, что я опять не сдержалась:
— А чем тебе моя торба не нравится?! До встречи с тобой она даже чистой была!
Уточнять, что сумку я сама испачкала, не стала. Все эти уточнения только сбивают ругательный настрой.
— И в ней ты везешь подарки всем родным и знакомым, — продолжила язвить сестричка. А на мою провокацию не повелась. У нее такой опыт скандалов, что на все провокации и наезды она плевать хотела. Но и меня ведь жизнь не только целовала.
— Нет, в торбе я везу баксы, а подарки здесь куплю — у нас дешевле!
— Нормально, — отозвался бритоголовый и Мамирьяна сразу же вызверилась в его сторону:
— А тебя вообще никто не спрашивал! Ты тут сидишь, чтобы рулем рулевать, вот и рулюй себе, молча. А будешь много болтать — вылетишь без выходного пособия! Понял, водила кобылы?
— Угу, — парень качнул мощной шеей.
— Не слышу! — Мамирьяна даже ладонь к уху приставила.
А я наконец-то проморгалась — за рулем сидел не Сереженька. И, скорее всего, не его заместитель.
— Понял, хозяйка! — ответил "водила", с каким-то придыханием-прирычанием.
— А вот теперь слышу, — удовлетворенно сказала "хозяйка" и опять обернулась ко мне: — Нет, серьезно, Ксюха, с какой это радости ты так быстро от своего иностранца сбежала? Он что, тебя работой сильно загружал или домогался в особо извращенной форме?
— Нет, — если бы я могла, то не только зарычала, но еще и покусала бы кого-то слишком болтливого и любопытного. Или она ждет, что я прямо сейчас выложу, чего у меня было и чего не было с Родалем? Или думает, что у парня за рулем нет ушей и мозгов? Может, и думает — от Мамирьяны всего можно ожидать, а вот я так не думаю, и болтать при постороннем человеке не собираюсь. Хватит и того, что на автобусной остановке наболтала. До сих пор не пойму, что на меня нашло?
— Ксюха, а может ты убила там кого-то, вот и... Ну давай, колись! Мы с Толяном никому не скажем.
— Там не убила, а вот здесь могу. Настроение как раз подходящее. Может с тебя начать?
— Не-е, не получится. У меня тут защитник рядом. Толян, ты же защитишь, если Ксюха меня убивать станет?
— Если во время движения, да еще на большой скорости, то могу и не успеть.
Это что, предложение или руководство к действию? А может у всех водителей чувство юмора такое? Хотела спросить, но потом подумала, что Мамирьяна разорется — не остановишь, вот и промолчала. Желание поругаться уже куда-то подевалось.
— Ты че, Толян, охренел? Я тебе за что деньги плачу? — дернулась она.
— За то, чтобы я рулевал и молчал, — ответил парень, не оборачиваясь.
— Вот молчи, и на светофоры посматривай! Тот придурок в "Лексусе" на желтый свет проехал, а мы что, лохи?
— А перед нами лужа была! И, что под водой, неизвестно.
— Крокодилы там под водой! Лежат и ждут, когда же Толян появится, чтобы колеса ему пооткусывать.
Так собачиться Мамирьяна может долго. А говоришь ты или молчишь — ей все равно, найдет к чему прицепиться. Парень уже две минуты рот не открывает, а она никак не уймется:
— Ну чего ты в зеркало пялишься? Чего интересного ты в нем высматриваешь? Отвечай, когда тебя хозяйка спрашивает!
Водитель тяжело вздохнул, но ответил:
— Вон та туча идет за нами, как привязанная.
— Какая туча? — я наклонилась к окну.
— Та, что над храмом сейчас, — бритая голова качнулась влево и я наклонилась еще сильнее. Над церковью, почти цепляясь за кресты, висела небольшая туча, чуть темнее остальных. — Я еще возле вокзала ее заметил. Думал, показалось. А она не отстает. Чую, следят за нами...
— Ага, инопланетяне, — фыркнула Мамирьяна. — Может, ты им задолжал или замочил у них кого? Ты не шифруйся, говори! А мы придумаем, чего делать. Да, Ксюха?
Я промолчала. А что тут ответишь, когда моя сестричка так шутить изволит?
— Кажется, я ошибся.
Думаю, парень сказал это, чтобы от него отстали, но с Мамирьяной этот номер не проходит. Разве ж она упустит такой повод показать, кто здесь главный.
— Кажется — креститься надо! Так умные люди говорят, а ты...
И вдруг у меня что-то в мозгах щелкнуло — вспомнились слова Родаля: "Имя Сана знат, находит, убиват. Имя дети не знат, не находит..."
Но тут Родаль ошибся — Олежку я часто называла по имени, Васеньку тоже, несколько раз, кажется. Кто ж мог знать, что это опасно?
— Анатолий, скажите, а вы крещеный? — Ну не могу я к незнакомому человеку обращаться на "ты".
Водитель шевельнул плечами, будто хотел обернуться, но передумал и ответил, глядя на дорогу:
— Да, крещеный.
— Православный?
— Да, — а голос у парня удивленный-удивленный!
— А ты думала, он еврей или турок, раз череп бритый? — захихикала сестричка.
У нее я ничего не спрашиваю — и так знаю. Быть дочкой тетки Любки и остаться некрещеной — никак не возможно.
— Между прочим, голову бреют только еврейки да и то не все. А среди турок православные тоже бывают.
— Толян, не занудствуй. Я для хохмы сказала, а ты...
За окном сверкнуло и, кажется, прямо над нами ахнул гром. Я не выдержала:
— Сворачивай к церкви, живо!
Машина опять остановилась на светофоре и водитель обратился ко мне:
— Зачем к церкви? Нам же по Лермонтовской быстрее.
— Ребенка крестить! — и стукаю кулаком по спинке водительского кресла. Анатолий отклонился вперед и посмотрел на меня в зеркало.
— Сегодня? Ксюха, ты ненормальная, там же дождь!
Чтобы что-то в этом мире произошло без Мамирьяны — да быть такого не может!
— Сейчас и очень быстро! Или в дождь церковь не работает?
— Ну...
Водитель покосился на хозяйку. Все-таки не я ему деньги плачу, не я и командую.
Красный на светофоре сменился желтым.
— Маринка, этой действительно очень важно и срочно. Я тебе дома все объясню. Только поехали, а? — пришлось тараторить и канючить, а я этого страсть как не люблю, да и практики давно не было. Но ради сыночки...
Сестричка благосклонно кивнула и мы свернули к церкви.
В последний раз я была в божьем храме года четыре назад и зимой. После крещенского купания — для желающих, конечно — народ потянулся в церковь, ну и мы с одноклассницами заглянули. Тесно, душно, кто-то что-то поет, кто-то размашисто крестится — не дай бог под локоть попасть! — свечи горят, кадила кадят и аромат такой, что голова кружится. Церковь у нас старая, маленькая, а народу много набилось, даже городские приехали. Ну постояла я немного и домой пошла. Не люблю, когда такая толпа вокруг. Да и не особо религиозная я. До образцово-показательной верующей мне, ой как далеко!
А в городском храме я вообще ни разу не была. Даже не знала, как там внутри.
Анатолий остановил машину на стоянке и я начала мостить ремень сумки на плечо. Люльку с Олежкой я вообще снимать не стала, так он и проспал всю дорогу у меня под курткой. Разоспался что-то сегодня сыночка. Иногда он по восемь-девять часов спит подряд, но так много еще ни разу.
— Ксюха, а ты чего это? С торбой идти надумала?
— Да. А что?
— Оставь в машине. Или у тебя там что-то ценное?
— Документы и... деньги.
— Что, полная торба? — брови у водителя смешно выгнулись.
Мамирьяна только фыркнула насмешливо. Она-то меня знала не первый год.
— Нет, конечно! — говорить, сколько у меня денег, не хотелось. — В сумке вещи детские и моих немного. И совсем она не полная, просто выглядит так!
Обидно мне стало за мою походную сумку. Сколько служила мне, верой и правдой, а какой-то "водила кобылы" над ней насмехаться вздумал.
— Тогда возьмите самое ценное, а торбу в салоне оставьте. Стекла здесь тонированные, снаружи ничего не видно. Или на пол поставьте, если боитесь.
А я назло этому советчику не хотела ничего оставлять!
— Ксюха, ты думаешь, что в церкви есть камера хранения? Или надеешься с этой торбой красивше выглядеть? Нет, ты иди, конечно, если хочешь, но я с тобой не пойду — не хочу позориться!
Сумку пришлось оставить. Только полотенечко махровое взяла. Кажется, оно нужно при крещении. Положила в сумочку, с которой в институт еще ходила, а деньги и документы уже были в ней.
Церковь оказалась намного больше нашей, а вот людей в ней совсем мало. Может из-за дождя или день сегодня не праздничный. Перед иконами горели свечи и мерцали лампадки, кто-то молился стоя, а одна женщина, на коленях, часто крестилась и стукалась головой об пол.
— За болящего молится, — тихо сказал Анатолий.
— С чего ты взял? — Мамирьяна остановилась и подождала нас. В церковь она вошла первой, водитель ей только дверь открыл, и шествовала с таким видом, будто всё вокруг принадлежит лично ей. — Может тетка с головой не дружит, вот и выделывается.
— Она перед иконой Пантелеймона Целителя, а у него просят за больных, выздоравливающих, за детей и рожениц.
— А ты откуда знаешь?
— Вижу, — ответил водитель и замолчал. Сестричка пошла дальше, а я тихонько спросила:
— Анатолий, а вы эту икону прямо отсюда увидели? — мне стало интересно, почему это он видит, а я нет. Может, глаза у парня лучше? Мои вот еще не привыкли к церковному полумраку. А когда я только вошла, мне показалось, что внутри вообще темно, как ночью.
— Нет. Я просто знаю, где и какая икона. Я в этом храме часто бываю и...
— С ума спрыгнуть, какой у меня водила богомольный! — перебила его Мамирьяна.
Парень замолчал, а вот я молчать не стала. И обращать внимание на ее слова тоже не стала — пускай себе болтает, что хочет, главное, чтобы мне не помешали в последний момент и чтобы сделали все, как надо.
— Анатолий, а вы мне можете помочь? Я не знаю, к кому тут подходить, с кем о крестинах договариваться. Наверно, и заплатить что-то нужно или пожертвование там какое-то. И еще... Анатолий, вы будете крестным для моего сына? Пожалуйста! — Я даже руки к груди прижала. Не совсем, правда, к груди — к люльке, где спал Олежка, но какая собственно говоря разница? Тот, кого я просила, молча кивнул, и тогда я повернулась к сестричке. — Маринка, а ты можешь быть крестной матерью? Пожалуйста!
— Вообще-то я спешу...
— Мариночка, это очень важно! Мне больше не к кому обратиться.
— Очень-очень важно?
— Да! Очень-очень!
— Ну ладно. Я подумаю.
— Марина, думать некогда. Крестить надо сегодня. Сейчас!
Любимая сестричка остановилась и посмотрела на меня в упор.
— Ксюха, что у тебя за пожар? — Голос у нее сделался строгим и подозрительным.
— Я тебе потом все объясню. Соглашайся, Мариночка!
Не знаю, сколько бы еще я ее уговаривала, но тут вмешался бритоголовый:
— Ксения, если хотите, я попрошу здешних женщин. В таком деле они не откажут.
— А ты вообще стой, молча — не с тобой разговаривают, — распсиховалась Мамирьяна. Очень уж она любит быть незаменимой, а тут... И о чем я думала, когда ее второй просила? Надо было с нее начинать, а уже потом с Анатолием договариваться. Совсем я одичала в лесу у Родаля. — Еще раз вмешаешься в мой разговор — уволю. На фига мне такой святоша нужен? А тебе, Ксюха, я вот что скажу: ладно, я согласна, но с тебя причитается. В двойном размере. Чтобы крестных папаш выбирала как следует.
— Спасибо, Мариночка!
— Мне можно идти договариваться или еще какие-то указания будут?
Кажется, Анатолий обиделся на меня, но извиняться перед ним сейчас было бы не очень умно.
— Подожди. Ксюха, у тебя крестик для малого есть?
— Ой, нет!.. Надо купить...
— Вот Толян и купит заодно. Это как раз крестному полагается. Усек? Иди, покупай. И чего там еще нужно для комплекта, тоже. Все, свободен.
— Хозяйка, спросите у своей сестры, а на ней самой крестик есть?
Вмешиваться в наш разговор он не стал, а вот узнать то, что надо, нашел способ.
— Ксюха?..
— Нет. А что это обязательно? Ты же знаешь, я не очень...
— Так, понятно. Значится, купишь два креста. И пошевеливайся — мне к трем в солярий.
Анатолий кивнул и ушел, а я спросила:
— Маринка, как у тебя с деньгами?
