Нет! Она решалась там, на равнинах Сагирины. Боги, как он хотел на всём скаку врезаться во вражьи ряды и бить, колоть, резать, и снова бить, колоть, резать...Уходить от неприятельских ударов и ловить щитом смертоносные стрелы. А потом — поднять высоко-высоко над головой фамильное знамя со знаменитыми молниями, выкрикнув что-нибудь этакое победное. Вечером же (а может, и утром, смотря сколько битва времени займёт), закатить пир в честь победы над врагом. И непременно пригласить в шатёр пленённого неприятельского военачальник, чтобы милостиво отпустить его на свободу. А он, в свою очередь, повинуясь законам чести, откажется сделать это, дабы до самого конца оставаться с воинами. Да, прекрасно, как же это прекрасно!
— Ваше Величество! — донёсся справа голос мажордома. — Ваше Величество! Приём окончен! Все просители разошлись. Ваше Величество!
Фердинанд махнул головой, прогоняя грёзы. Наконец-то можно было посвятить время собственным проблемам.
— Благодарю, Бовези.
Седой мажордом, близорукий, в неизменном красном плаще до пят поверх синей льняной рубахи, перетянутой поясом из серебряных колец, рассмеялся.
— Милорд, скоро Вы научитесь во сне отдавать распоряжения. Ваш отец, да будет Тайтос милостив к нему, бывало, дремал на таких приёмах.
— Неужели? — удивлённо спросил Фердинанд.
Сонливость как рукой сняло.
— Неужели Альфонсо Пятый, славившийся привычкой вникать в малейшие детали, мог спать, решая делая?
— О, у него была своя хитрость!
Польщённый вниманием короля, мажордом, в общем-то, доживавший свои последние годы, растянул губы в улыбке. Посмаковав воспоминания, теснившиеся в голове. Облизав губы, Бовези продолжил.
— Все просители задолго до приёма излагали свою нужду мне, в пору молодости, — последовал вздох. — Или ещё кому из советников Его Величества. Те, в свою очередь, незначительные дела решали сами. Для остальных они писали на листе с три ладони.
Мажордомнаслаждался воспоминаниями о былом, ведь, наверное, это единственное, что приносило ему теперь радость. Больной подагрой, мучимый еженощно ревматизмом, он сохранял свой пост лишь из-за признательности Огнаридов такому верному слуге. Не раз и не два Бовези собирался уехать в родной замок, маленький такой, в дне пути от Тронгарда, но Альфонсо запрещал. Король ценил общество старого друга, который помнил отца Фердинанда молодым, полным сил и ещё не прославившимся как Король Зануда.
При недолгом правлении Реджинальда мажордом оказался не у дел, однако и разрешения уехать не получил. Кажется, он был единственным, кто не бежал из дворца в день мятежа Рошфора. Говорят, с больной спиной — собрал откуда-то уйму вёдер с водой: ждал, что займётся здание, и готовился тушить. После этого пролежал добрый месяц в постели, шипя и крича от мучений, а в один прекрасный день предстал перед Фердинандом с простым вопросом: "Ваше Величество, какие приказы мажордому?".
— Его Величество просматривал записи, так что знал суть каждого прошения. Естественно, ему было скучно на приёмах, где нуждающиеся в сотый раз рассказывали о своей нужде. Порой не дослушав, Альфонсо выносил своё решение: ещё бы, ведь у него было много времени для раздумывания. Но просители, естественно, не знали всей подноготной приёмов, а потому почитали го Величества за великого мудреца.
Бовези улыбнулся. Он вновь ушёл в те старые добрые времена, когда ревматизм и подагра его не мучили, а девушки не уступали место на скамьях во время пира. Фердинанду стало жалко беднягу, ведь тот столько лет, без отдыха, служил королям...Без отдыха...Постоянно...
Огнарид ухватился за эту мысль. Так. Значит, он мажордом должен был хоть что-то знать о смерти Эжени, ведь двор тогда. Без сомнения, полнился слухами об этом!
— А не помните ли, Бовези, часто здесь говорили о некой Эжени де Локруа, которая...
Фердинанд спросил как бы между прочим, ровно таким тоном, которым говорят светские львы, поддерживающие положенный по этикету, но невероятно скучный разговор.
— Которая некогда была в Вас влюблена, мой король?
Мажордом заговорщицки подмигнул Огнариду, которого знал ещё с пелёнок.
— Да, именно её.
Он, правитель Королевства, стушевался! Проклятье! В бою он ничего не боялся, а здесь стеснялся старого друга!
— Вы же знаете, что она ушла с Даркосом? — вполголоса спросил Бовези.
Наверное, не хотел бередить раны или вовсе говорить о девушке, но раз король приказал — надо исполнять.
— Да, мне об этом сообщили...Но поздно, очень поздно...Как отреагировал Реджинальд на известие о гибели Эжени?
— Он ведь, кажется, был от неё без ума, — слова мажордома не лились, а бежали. Вот ведь, знает всё обо всех! — И едва не потерял разум, когда Рошфор принёс известие о её гибели.
— Рошфор? — Фердинанд подался вперёд. — Как?
— Никто из придворных не хотел взять на себя бремя горевестника. Эдмон оказался редким смельчаком. Людольфинг после очень сильно сдал...Молодой, вроде, а принялся поминутно за сердце хвататься, будто бы старик глубокий. Очень сильно ударило по нему это известие, очень. Может быть, не погибни де Локруа, жизнь по-другому бы пошла...
Бовези спохватился и, озираясь по сторонам, продолжил.
— Но Немайди рассудила по-своему, и кто мы, чтоб ей указывать?
Старик, по древней примете, стукнул левой ногой трижды: чтобы, значится, богиню судьбы умилостивить. Фердинанд, правда, совершенно не понимал, как звуки бьющей о пол ноги могут порадовать богиню? Но, в конце концов, что можно быть причудливей примет?
— А что же слухи, всегда и обо всём знающие? Из-за чего могла совершить самоубийство Эжени?
Фердинанд решил не говорить о том, что эта "случайная" смерть подстроена. Не время и место. Уж слишком много ушей даже в ныне пустынном Приёмном зале.
— Самоубийство? Никто не верил, что она пошла на это, — Бовези подошёл к самому трону. Слова, предназначенные Фердинанду, должен был услышать только Фердинанд.
Преданный слуга пошамкал губами, нахмурился и принялся шептать.
— Реджинальд на Вас подумал, Ваше Величество. Но все, кто знал сына Альфонсо хоть сколь-нибудь долго, сразу поняли: глупости это. Вы бы не тронули девушку, да и зачем? Нет, Ваше Величество, я в это не поверил!
И всё-таки нечто...этакое мелькнуло в глазах Бовези. Да и моргнул он при словах о вере.
"Неужели и ты — ты, мой верный Бовези — сомневаешься во мне?" — Фердинанду едва хватило выдержки не сказать это вслух.
— Потом на Рошфора обратили внимание. Ведь кто выиграл от гибели Эжени? Алые. Кор...— актёры бродячих театров осмеяли бы настолько наигранный кашель, которым разразился Бовези. — Реджинальд на Вас ополчился, на магов, на дворян. В общем, на весь мир он стал волком смотреть. Алым магам только того и надо.
— Рошфор, говоришь? — король потёр подбородок, размышляя. — Рошфор...Если так, то её гибель отомщена. Уже давным-давно.
"Что ж, тогда можно быть спокойным..." — подумал было Фердинанд, но слуга всё испортил.
— Это точно, Ваше Величество, — мажордом прошептал в самое ухо короля. — Только...Ещё кое-что болтали...
— Что же? — Огнарид напрягся.
— Да так...Сущую мелочь...Я слышал, будто бы один дворянчик, из худого рода, озолотился. Буквально на следующий день после гибели девицы. Спустил несколько десятков золотых, проиграв в кости.
— Уж не тебе ли? Ты прежде славился невероятной везучестью, не иначе как Тайдер всегда проходил мимо, когда ты садился за игру! — Фердинанд подмигнул Бовези.
Тот пошамкал губами, надул от важности щёки, даже нос кверху поднял от гордости.
— Да, бывало, везло помаленьку, — с напускной скромностью ответил мажордом. — Но я никогда не увлекался, Ваше Величество, ни разу.
Дело в том, что Альфонсо Пятый, однажды проиграв Бовези чуть ли не свою корону (так, во всяком случае, шептали "знающие люди"), строго-настрого запретил тогда ещё нестарому мажордому играть в кости. Король, однако, сквозь пальцы смотрел на "шалости" друга, игравшего "помаленьку" с придворными.
— Верю, верю, — улыбнулся Фердинанд. — Так что же этот...неудачливый игрок?
— О, не в чести он у Тайдера! — махнул рукой Бовези. — Совсем...Однако проигрышу он не печалился, сказал, что недавно ему так повезло, что готов просадить в двадцать раз больше денег!
— И? — подмигнул Огнарид.
— После пятой игры он всё-таки решил поберечь своё золото и откланялся, — вздохнул старик.
Ему было жалко, что дворянчик не отдал (проигрывают-то по-другому, как считал Бовези) всё своё золото.
— И ты подозреваешь, что он как-то мог быть причастен к смерти Эжени? — покачал головой Фердинанд. — Мало ли откуда у него возьмутся деньги? Может, одолжил у друзей. Может, наследство перепало...
— У него вместо друзей сплошные кредиторы, — неодобрительно покачал головой Бовези. — И родня вроде не собирается с Даркосом встречаться. Дело в том, что при разговоре он упомянул, что побывал как раз в тех местах, где расположен замок рода де Локруа. Вернулся он уже после гибели Эжени, со счётом у меня не всё так плохо. В общем...
Старик замолчал.
Фердинанд задумался. Итак. Человек получил значительную сумму примерно в тот день, когда пришло известие об Эжени де Локруа. При этом сыпал деньгами, а значит, золото ему далось легко. Одолжить не у кого, так как кругом всем задолжал. А раз задолжал, значит, готов был пойти на многое, если не на всё, чтобы расплатиться с долгами...Значит...Это значит...
— С этим надо разобраться! — Фердинанд стукнул кулаком по трону. — Бовези, пошли несколько человек, пусть приведут ко мне этого счастливчика. И скажи капитану Суазону, чтобы вместе с твоими людьми гвардейцев отправил с десяток. А если сбежит...
Мажордом нахмурился.
— Не сбежит...
В молодости он сражался плечом к плечу с Альфонсо, когда тот ещё не был ни Занудой, ни даже королём. Да, что за времена, не то, что сейчас! Били врагов всюду, не пускали дальше Дорожного замка, воевали не за страх, а за совесть — все вместе. Кто мог тогда подумать о междоусобицах? Кто помыслить мог, чтоб Тронгард едва не сгорел, подожжённый самими огнарами? А те проклятые восставшие мертвецы? Знали бы, что алые на такое способны, передушили бы орденских голыми руками.
А теперь? А, да что теперь-то говорить...Гибнет страна, гибнет...
Вот влетает Ревенкьюл посреди разговора, поздно вечером...В броне...Ревенкьюл?!
Бовези опомнился, когда командующий гарнизоном был в трёх шагах от Фердинанда.
— Ваше Величество, — преклонил колено Ревенкьюл, и залысина Эдуарда показалась на всеобщее обозрение. — У меня для Вас плохие известия.
— Встаньте, маршал, — Фердинанд сам поднялся с трона, несколько стесняясь сидеть в присутствии такого человека.
Эдуард поднялся, и даже лев и единорог, сошедшиеся в поединке на камзоле маршала, казались грустными, даже плачущими.
— Тайсары разбили последний заслон на пути к домену. Через два, много, три дня они окажутся в сердце Королевства.
Даже королевская стража, обычно безмолвная, незаметная, ахнула.
— Мы должны собрать армию в кулак. Трубите сбор. Мы должны выступить навстречу врагу! — Фердинанд вскинул голову. — Я поведу наши войска! Я! Наконец-то нашлось для меня настоящее дело! Трубите сбор!
В эту минуту сын стал похож на отца, короля Альфонсо, принявшего решение и не желавшего от него отступать ни на йоту.
— Повинуюсь! — радостно откликнулся Ревенкьюл.
Он верил, что уж теперь-то всё будет хорошо! Они выбьют врага из родной страны и погонят его в степи, чтобы потом взять штурмом их проклятую столицу!
"Наконец-то я выберусь из этого дворца-темницы на волю!" — улыбка играла на губах Фердинанда...
Королевство. Графство Беневаль.
Честно говоря, я плохо представлял себе, в чём именно будет заключаться моё служение. Да и к чему оно? Злая ирония: представителем станет человек, совершенно не принимающий идею Сейма! Интересно, много ли таких, как я, соберётся в Тронгарде? Говорильней только вред принесём, и ничего полезного. Хоть бы Тенперон образумил короля! Или отсрочил первое заседание!
Но кому как дело было до этого? Сейчас зал бушевал, грохоча ножами, топоча ногами, треща челюстями и брызжа слюной. Когда пир на весь мир, кому какое дело до слепца? На этом празднике жизни я был чужим, и, наверное, к счастью. Не для меня буйные торжества, такой отдых, от которого после надо долго, очень долго отдыхать.
Но я был даже рад, что так выходит. Не надо мучиться, пытаясь есть как зрячий. Не надо щупать каждую пядь стола в поисках блюда с мясом. Не надо поворачивать голову в сторону очередного поднявшего кубок в честь кого-то там и чего-то там. Правда, замечательно? Можно быть самим собой. Это ведь так редко получается...Даже шуты и паяцы придворные — и те не могут быть серьёзными. Они только шутят, вкладывая в это много больше серьёзности, чем в речах царедворцев. Что-то меня потянуло на грустные темы.
— Дорогой Николас, отчего Вы не пьёте от души не едите вволю? Вы наносите оскорбление моему дому, которое сможете смыть разве что целым озером пива! — голос Лотаринга вырвал меня из лап размышлений.
Хозяин замка и округи подошёл незаметно. Голос его звенел радостью и довольством, словно урчание объевшегося сметаны кота. Милый такой, располагающий к себе голос — ставший для меня таким противным и отталкивающим. Подслушанный разговор не прошёл даром. Сон ли то был? Или не сон? А может, в чём-то я ошибся? В последнее так хотелось верить: такой добродушный Лотаринг из великого рода бойцов и помощников Беневаля. Но что-то он замышлял, этот человек. Я ему чем-то мешал, и никак иначе. Ведь представители надолго поедут в столицу, и некому будет следить за твердыней Беневаля...
— Прошу прощения. Если надо, я смою позор! Жиром! — ухмыльнулся я. Хотел улыбнуться, но не вышло, как ни старался. — Однако раздумья о свалившемся на меня бремени терзают душу.
Чересчур официальное и громкое заявление, между прочим. Сахарный песок приторности скрипел на зубах. Самому тошно! Лотаринг разобрал в моих словах кроме волнения ещё кое-что.
Сосед по лавкеподвинулся в сторонку, и через мгновение я ощутил, как дерево прогнулось. Дуб! Видевший и не такое! Прогнулся! Как же тяжёл был Лотаринг? И насколько же силён? Увидеть бы его глазами!
Наверное, в глазах моих — если в них что-то и мелькало сейчас — должны были отразиться пламень каминов и лёд Снежной пустоши, кусочек которой навеки застыл в сердце. А может зрачки были пусты и безмятежны. А на лбу ни единой складочки раздумий! И вообще, широченная улыбка...
Нет. Зачем врать? Ни капельки радости, застывшей в уголке губ.
— Если это вызов, то сейчас я его не приму, — усмехнулся Лотаринг.
Голос его мгновенно стал серьёзнее и глубже, будто бы из пиршественного зала открыли дверь в подвал, древний-древний, покрытый вязью паутины и пылью веков.
Что же скрывалось в этом с виду — то есть по голосу, вид уже не для меня — добродушном человеке? Какие мысли? Планы? Ведь не зря же он так стремился отправить меня подальше в Тронгард, а мы даже практически не были знакомы! Совпадение? Нежелание иметь под боком, в Беневале, самостоятельного хозяина? Если последнее, то почему Карл не попытался сперва подчинить меня себе, договориться? Или сейчас возьмётся за это? Посмотрим, посмотрим.
