Изольда Великолепная. Общий файл. Главы 1-38

В общем, трещало громко, разваливалось эффектно, а трупов было по-минимуму.

За рыцарями бодрым галопом носились турнирные служки, в чьи обязанности входило следить за соблюдением правил, а заодно уж помогать упавшим или падающим. Счет, как ни странно, велся на очки и победитель определялся по итогам трех заездов.

Копье, сломанное о щит, — один балл.

О кирасу — два.

О шлем — три. Правда, местные рыцари бить в шлем воздерживались, подозреваю, не из сочувствия к остаткам мозгов сопреника, но из сложности цели.

Падение с лошади или падение с лошадью являлось безусловным поражением. И как мне объяснили, первый вариант менее почетен. Зато второй — более травматичен. Я сама убедилась, насколько это страшно.

Почему-то я видела все очень подробно, словно в замедленном времени. Вот кончик копья касается щита и трещит, но не разваливается, как должен бы. А сам щит идет в сторону, выворачивая руку. Всадник кренится, копье скользит по броне, втыкаясь в щель между пластинами доспеха. Кажется, я слышала трест разрываемого мяса.

Железная бабочка на деревянном острие.

Жеребец встает на дыбы, но не способный удержаться, падает-таки, всем весом обрушиваясь на ногу всадника.

Крика не слышно.

Турнирный служка замирает столпом, и к упавшему устремляются герольды и оруженосцы. Машут руками. Хватают за уздцы жеребца, который поднимается быстро и не пытается сбежать, но стоит, дрожа всем телом. А пурпурный рыцарь победно галопирует вдоль ограды. Его любят.

И розы падают под копыта коня, алые, как кровь на опилках. Их тотчас подсыпают.

— Такое иногда случается, — Кайя мрачнеет и трет подбородок.

Рыцаря — шлем его снимают, и становится видно, что паренек юн — уносят. Он жив и я надеюсь, что выживет. И что Урфин собьет спесь с пурпурного ублюдка.

По-моему, в этом наши с Кайя мысли сходятся.

А Гийом МакГриди останавливается у нашей ложи. Сняв шлем, он отвесил изящный — насколько это возможно в железе и верхом — поклон. Хорош, мерзавец. Темноволосый, кучерявенький, утонченный до изнеможения. Очи-озера, ресницы-опахала и девичий румянец на щеках.

Так бы и записала в херувимы.

— Победу в этом турнире, — крикнул он, и глас у сего ангелочка оказался трубным, — я посвящу вам, Ваша Светлость.

А оно мне надо?

— Вы сначала победите, — вежливо ответила я. — А потом и посвящайте.

Магнус захихикал, мерзко так, громко. А Гийом, похоже, обиделся. Ну да, он к Нашей Светлости со всей душой, а мы тут выпендриваться.

— Будьте уверены, — пурпурный рыцарь отсалютовал обломком копьем.

Уверены мы не были, и пожалуй скепсис подлил масла в огонь. Или просто Магнус хмыкнул чересчур уж громко? Но дернув шеей, точно металлический воротник кирасы стал вдруг тесен, Гийом заявил:

— Теперь это дело чести. Если же я проиграю...

Он повысил голос, и теперь его слышали не только в нашей ложе.

— ...то на этом же поле... поцелую сапог того рыцаря, который одержит надо мной победу...

Надо же, миры меняются, а понты остаются.

— ...признав тем самым его славнейшим из всех рыцарей двора Вашей Светлости!

— Я хочу на это посмотреть, — пробормотал Кайя, глядя на МакГриди почти с нежностью. Кажется, турнир потерял былую томность.

— За что ты его не любишь? — я проводила рыцаря взглядом, и пожалуй, что не только я.

— Да не то, чтобы не люблю...

Угу, скорее стойкую антипатию испытывает.

— ...он действительно очень хороший воин. Из лучших.

Это я сама вижу. Несмотря на воздушный облик, Гийом МакГриди знает, за какой конец копья держаться, как бы пошло это ни звучало.

— Но излишне жесток с оруженосцами.

Турнир шел своим чередом. И новая пара рыцарей — я с трудом сдержалась, чтобы не помахать Урфину — сошлась в бою. Снова хруст. Обломки копий — гринписа на них нет. Но обошлось без травм. Разменяв три пары, противники схватились за мечи.

— Он говорит, что закаляет волю. Воспитывает силу духа. Но как-то чрезмерно, что ли.

Звенели мечи. Кружились кони. В какой-то момент Урфин прижал соперника к ограде и просто приставил острие меча к горлу. Рыцарь выронил щит. Сдается, значит.

— Если так, то почему ты не вмешаешься?

Кайя посмотрел на меня с удивлением. Снова что-то не то ляпнула? Со мной бывает. Пора бы уже привыкнуть.

— Я не могу. Это... это как в брак вмешаться.

В некоторые браки стоило бы и вмешаться.

— Да и повода нет. Все живы. И учить он действительно учит. Ему многие желали бы отдать своих детей. А что до остального, то... рыцарь обладает полной властью над своими оруженосцами. Его долг — наставлять их. Твердой рукой.

Как-то Кайя это сказал нехорошо. И опять шрамы трогать полез. Оборвать бы ту самую руку, которая его наставляла, уродуя одновременно. Как жестокость может быть нормальной?

— Все не так плохо, сердце мое, — Кайя наклонился, поправляя плащ. — Я у Мюрреев учиться начинал. Это наши соседи. Эдвард только-только шпоры получил, и ему в радость было с нами возиться. Я так думаю. За два года он ни разу меня не ударил.

Гийом с грохотом ссадил очередного рыцаря.

И поймав шелковый шарф, прижал к губам. А потом привязал к седлу, где уже собралась неплохая коллекция шарфов.

— Но потом отец решил, что будет сам меня учить. А я был... не очень прилежным учеником.

Или просто учитель попался на редкость дерьмовый. Мне хочется обнять Кайя, как-то стереть, исправить эти болезненные воспоминания. Или хотя бы уменьшить боль. Как же туго ему приходилось, если через столько лет она все еще жива? Меня просто подмывает наведаться к покойнику и вбить в грудь осиновый кол. Так, на всякий случай.

— Вот как получается, что я тебе все время на что-то жалуюсь? — Кайя поцеловал мою раскрытую ладонь.

— Ты не жалуешься. Ты рассказываешь.

Урфин чуть наклонился в седле, принимая удар на щит, который выдержал уже немало ударов. Копье соскользнуло, оставляя на краске свежий шрам, и ушло в сторону. И рыцарь в зеленой котте, накинутой поверх доспеха, покачнулся, но не упал.

Конь, повинуясь всаднику, перешел с галопа на рысь, а потом и вовсе на шаг. Урфин обернулся: барон Деграс снял шлем и поклонился. Второй съездки не будет? Хорошо бы. Рука, вроде бы отошедшая к утру, снова разболелась. Но с болью Урфин справился бы, а вот то, что мышцы начали неметь — много хуже.

Барон подъехал ближе и, обнажив меч, передал его Урфину.

— Сделай этого вощеного ублюдка, — сказал он.

Гийом МакГриди наблюдал за поединком с видом отрешенным, словно ни на минуту не сомневаясь, что все происходящее происходит сугубо лишь для того, чтобы он имел возможность проявить собственную доблесть.

— Постараюсь, — Урфин не любил давать обещаний.

— Не постарайся, а сделай.

Массивную челюсть барона украшали старые шрамы. Нос хранил следы былых переломов, но крохотные глаза были налиты кровью. Что же такого Гийом сделал, чтобы разозлить Деграса, известного спокойным нравом и рассудительностью?

— Я тут кое с кем переговорил. Наши тебе дорогу расчистят. Остальных ссаживай с первого тычка, и не хрен тут политесы разводить.

О да, его не просто разозлили, вернее было бы сказать, что разозлили не только его. Гийому бросали вызов, оставалось лишь уточнить одну деталь.

— Почему я? — Урфин пошевелил рукой. Немота отступала, но как надолго? — Не вы ли утверждали, что я позорю саму идею рыцарства?

Глаз Деграса дернулся.

— Позоришь. Но тем веселее будет поглядеть, как эта сука тебе сапоги лижет.

Когда рыцарь, выехав на ристалище, поднял копье, а затем опустил его острием к земле, Тисса глазам своим не поверила. Она моргнула, потрясла головой, но ничего не изменилось. Огромный, как скала, всадник в алой накидке, шагом подъехал к Урфину и поклонился, показывая, что уступает без сражения.

И следующий поступил также.

Вопрос, который готов был слететь с губ Тиссы, задала леди Изольда.

— Что они делают?

— Сдаются, — ответили Их Светлость. Кажется, они улыбались.

Разве это весело?

Вот Гийому попадались соперники сильные. И он сражался, а не...

— МакГриди недолюбливают многие. И кажется, ему, наконец, решили высказать все, что о нем думают, — сказал Кайя. — Они дали Урфину право представлять их интересы. И расчистили дорогу. Это позволит сохранить силы.

— Это не честно! — Тиссу настолько поразила несправедливость, что она не сдержалась. А Их Светлость услышали.

— Правилам не противоречит, — таков был вердикт, и Тисса впервые ощутила на себе тяжесть взгляда Лорда-Протектора. Это внимание было не тем, о чем Тисса мечтала. — Кроме того таким образом рыцари выказывают свое отношение к МакГриди.

Зависть, в ней все дело! Пурпурного рыцаря любит народ. И дамы ему рукоплещут. Ну, кроме Тиссы. Она рукоплескать стесняется, и вообще сидит тихо-тихо, потому как Магнус Дохерти рядом. А от него не ясно, чего ожидать.

Гийом победит.

Иначе ведь унизительно получится. Нет, тан, конечно, отменный воин — ну, насколько Тисса понимает, а она, следует признаться честно, ничего не понимает в воинах, — но Гийом все равно лучше.

Тан, наверное, обиделся бы, узнай он, что Тисса так думает. Поэтому думать было вдвойне приятней. Жаль, рукоплескать она все-таки не решится.

Паренек, который помог спешиться, был не знаком Урфину. Второй принял коня, а третий знаком велел следовать за ним.

Шатер барона возвышался над прочими. Желтые и черные полосы — родовые цвета Деграсов. Высокий штандарт. И пара щитов, выставленных у входа.

Урфина ждали.

— Садись, — приказал барон, указывая на стул. На резной спинке виднелся герб Деграсов — вставший на дыбы медведь и три башни. — Гавин. Мой младший сын. Будет твоим оруженосцем.

Мальчишка был тонким, как стрела, и бледным.

— Гавин, помоги раздеться, — отец посмотрел на парня, и тот ссутулился больше прежнего. Но с ремнями и замками он управлялся ловко, правда, всякий раз, когда случалось прикоснуться к Урфину, вздрагивал.

Когда парень помог высвободиться из кирасы, Деграс отослал его прочь.

— Не думаю, что это хорошая идея, — Урфин с благодарностью принял влажное полотенце. Взопрел он знатно. И рубашку сменить бы не мешало, приклеилась, что к коже, что к поддоспешнику.

— Не думай, — согласился Деграс. — Учи.

— Над ним смеяться будут.

— Перетерпит. Плечо как?

— Нормально.

Барон не поверил. Он помог стянуть поддоспешник и рубашку. Стальные пальцы впились в кожу, сдавили сустав, выворачивая.

— За старое обиды не держи. Я говорю, чего думаю. А дури в тебе много было, — беззлобно заметил Деграс, а объявившийся Гавин, который двигался тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, подал отцу плошку с дурно пахнущей мазью. — И гонору пустого.

— А сейчас, стало быть, меньше?

Втирали мазь жестко, но Урфин терпел, стиснув зубы.

— Да как сказать... дурь от дури рознится.

Гавин разглядывал Урфина сквозь ресницы, отчаянно боясь выдать интерес. А Урфин понятия не имел, что делать с оруженосцем. Учить? Но чему и, главное, как? Единственное, он точно знал, как учить нельзя. Повязку барон тоже накладывал сам, затягивал туго, с немалой сноровкой.

— Ты думаешь, что самый умный. Может, и вправду умный, если до сих пор живой. Только в одиночку много не навоюешь. Вчера вот тебе повезло.

Гавин принес сверток, оказавшийся свежей рубашкой. Подал, отворачиваясь, избегая смотреть прямо. Если Урфин ему настолько не нравится, то пользы от этой учебы не будет.

— Но в другой раз лучше полагаться на мечи, чем на везение.

Барон помог натянуть поддоспешник, новый, но размятый.

— Вы здесь, может, и позабыли все, но Север старые песни помнит. И не желает большой войны. Так что, если часом возникнет нужда в дюжине-другой рыцарей, чтоб длинным языкам укорот дать, зови.

Доспех надевали молча.

А плечо отходило. Мазь, впитавшаяся в шкуру, разогревала мышцы, и пусть ощущения были не из приятных, но хотя бы рука движется и то ладно.

— Гийом про плечо знает, — Деграс лично проверил все застежки и кивком похвалил сына. Мальчишка от похвалы этой шарахнулся.

Да что с ним такое, если он отца боится?

И не в том ли дело, что пугливого парня больше никто брать не хотел? Вряд ли... у Деграса множество вассалов. Каждый был бы рад получить Гавина, не важно, что пацан дергается от любой тени. Перебороли бы. Научили. Лучше, чем научит Урфин.

Тогда почему?

— Он будет бить не в щит. И может статься, что герольды не слишком внимательно проверяли оружие. Поэтому, поаккуратней там...

Урфин кивнул и еще раз поглядел на ученика, куда как пристальнее, внимательнее. А ведь он видел Гавина прежде. Года два тому... и не в пурпурной ли котте МакГриди?

— ...и не переборщи с благородством. Не в коня корм.

Гавин подал шлем трясущимися руками. И Урфин, наконец, вспомнил, где и когда уже видел такой взгляд. Подспудное желание убить Гийома сформировалось и окрепло. И он догадывался, что барон не будет против подобного исхода.

Юго турнир, пожалуй, понравился. Была в нем обманчивая простота, когда на первый взгляд все решает грубая сила. Кинетика удара и кончик копья, как точка проведения энергии из тело в тело. Защитная коронка эфемерной страховкой.

Железо, которое сталкивается с другим железом.

Никто не слышал, как стонет металл. Люди были увлечены.

Кричали. Свистели. Издавали множество иных бессмысленных звуков, раздражавших Юго. Но сквозь хаос прорывался последний вздох копья, которое касается доспеха, нежно скользит, тщась избегнуть смерти, но не выдерживает давления.

Масса. Инерция.

Сила.

Физика нынешнего мира. И закономерный результат.

Если бы Юго мог, он бы сделал ставку. Недоучка был хорош, что отчасти примиряло с его существованием. Но и соперника себе достойного подыскал. Юго даже позавидовал. Все-таки честный — или хотя бы выглядящий таковым поединок — имеет некую романтическую притягательность. Но ею жив не будешь. А Юго давным-давно понял, что жить он хочет.

Долго. Хорошо.

Безболезненно.

Вот что меня поражало, так это спокойствие Кайя.

Тут, понимаешь, глобальное действо разворачивается. Интрига нервы на прочность испытывает. Добро вот-вот сойдется в неравном бою со злом — правда, не уверена, что добро в этой паре есть, но наше зло против чужого тоже неплохой расклад. И зрители затаили дыхание. А Наша Светлость, позабывши про этикет, ерзает в кресле, едва из оного не вываливаясь. Кайя же сидит, щеку ладонью подпирая. Мурлычет себе что-то. Еще бы зевнул пару раз в качестве демонстрации дружеской поддержки.

Вместо рыцарей на поле появляется герольд, который громко — все-таки завидный голос у человека — объявляет перерыв. На поле высыпают жонглеры, акробаты и выводок цыган с замученным медведем. Люди оживают, свистят и хлопают громче прежнего, хотя я сомневалась, что такое возможно, кидают монетки. Медякам не позволяют коснуться опилок.

В центре поля полуголый смуглокожий человек в тюрбане рисует огненные узоры. Факелы в его руках горят ярко, двигаясь по заданным траекториям, и в какой-то миг я решаю, что это не человек — машина. И толпа ахает, когда факелы вдруг сталкиваются, обрушивая на жонглера огненный водопад. А он ловит искры ладонями...