И все же ее как-то особенным образом привлекал этот человек. Он был очень красив. У него были благородные манеры. С ним можно было говорить часами — это было интересно. Он был Улайри — Кольценосцем, а, значит, уже во многом не человеком. Он был магом огромной силы. Магия была не то, что особо интересовало Морне, но ей хотелось лучше знать, что это такое. Да и просто быть рядом с ним было приятно. Морне не знала, почему — голос крови ли или простая симпатия.
Ей приходилось несколько раз бывать в Кирит-Унгол, Сторожевой Башне. Мрачноватое это было место — обитель призраков, как кто-то назвал ее. Гарнизон орков под командованием Второго — странных орков, вышколенных и почти даже воспитанных.. насколько можно воспитать орка, конечно. Темная мрачная башня. Тишина в ее покоях — невозможная, неестественная. Оглушающая тишина — даже заунывный свист ветра в ней кажется прекрасной музыкой. Но та крепость, что предназначалась для всей Девятки, была еще мрачнее.
Часто Морне приходилось общаться со Вторым. Их объединяло то, что они занимались хозяйством — каждый в своей крепости. Тот был приятным, вежливым человеком.. и все же с ним она ссорилась чаще всего. Запасы маленькой крепости все время пытались поспорить с запасами огромной Барад-Дур, а Второй, наделенный огромными полномочиями Повелителем, полагал, что их надо увеличивать и далее. Впрочем, дальше Морне его полномочия обычно не шли. Они сражались за каждую телегу, за каждый мешок — и сами смеялись над собой.
Они были такими чужими.. и Морне опасалась их, хотя и понимая умом, что это — союзники. Она понимала, что присутствует при уникальном событии в этом мире — рождении новой силы, Девяти кольценосцев. Новой и невиданной доселе силы, которая должна была внести серьезный перевес в противостояние Востока и Запада. Она надеялась дожить до того дня, когда увидит их всех вместе. Морне видела, как становился Улайри Гэлмор, сын Ангаэль и Повелителя. Из довольно обыкновенного, как казалось Морне, молодого мужчины с несколько необычным для Барад-Дур радостным и восторженным выражением лица он становился сначала искусным воином — она видела долгие часы его ежедневных тренировок, потом искусным магом — несколько раз он показывал ей причудливые фокусы, называя их детскими шалостями. А потом он стал иным — уже не человеком, и Морне отшатнулась, встретив его в коридоре, но уловила что-то похожее на обиду в его глазах, ставших из изумрудно-зеленых почти прозрачными и нашла в себе силы улыбнуться:
— Господин Гэлмор, я могу вас поздравить с успешно пройденным последним Испытанием?
Он поднес ее руку к губам.. пальцы были ледяными, дыхание тоже. Прозрачная синева когда-то смуглой кожи пугала. Впервые она подумала — какова же та цель, ради которой можно сделать такое с собственным ребенком?
— Госпожа Морне, вы всегда были так добры ко мне.. Благодарю.
Лед и в голосе. Интонация — добрая, вежливая.. но хруст льдинок в голосе не растопить ничему. А ведь еще недавно он был удивительно мягким для здешней публики и милым мужчиной... Вероятно, он прочел мысли Морне.
— Не стоит меня жалеть, госпожа моя. Что-то теряешь — что-то находишь.
И ушел. Морне думала об отце. И он прошел через это. Тоже, значит, когда-то был человеком. Но — каким? Впервые она жалела, что никогда не расспрашивала мать о нем. А теперь было уже поздно — мать умерла несколько лет назад.
13.
Она неловко помялась на пороге. Впервые в жизни Морне не знала, как начать разговор. А вернее, как его закончить — все, что ей следовало бы обсудить с госпожой Халет, она уже давно обсудила. Но ей хотелось говорить о том о чем ей не стоило знать и задумываться.
Гостья смотрела на нее своими бледно-голубыми глазами. Выражение лица у нее было обычным — сонным, задумчивым. Трудно было поверить, что за этими невыразительными глазами, тяжеловатой фигурой и неловкими движениями где-то прячется самый острый ум и самое великолепное чувство юмора из всех, что доводилось встречать Морне.
— Ты что-то хочешь спросить? — медленно произнесла женщина. — Так спроси.
Морне улыбнулась, но легкое движение бровей выдало ее недовольство. Они давно были на "ты", но все их отношения были очень осторожными, недоверчивыми — так танцуют два акробата на канате, стараясь ненароком не задеть друг друга. И вдруг два шеста коснулись — неожиданно.. не вовремя.
— Слишком многое и слишком личное. — негромко сказала Морне. — Так может быть, лучше не спрашивать?
— Отчего же? Лучше спросить.
— Хорошо. Зачем тебе все это нужно?
— Что именно?
— Становиться Кольценосцем.
Халет чуть помедлила, глядя в пол, потом подняла голову, тряхнув золотыми вьющимися прядями на висках.
— Я делала то, что было моей жизнью. Долго. Это стало более чем образом жизни. Это стало моей сутью. Потом все рухнуло. А я уже слишком привыкла...
— К чему?
— Управлять. Командовать войском. Решать сложные загадки, которые не по зубам большинству мужчин. Чувствовать себя победительницей. То, что предложила мне родина после смерти мужа — моего щита, моего прикрытия, моих рук — не по мне. Я не могу просто жить мирной жизнью, выращивать цветы и фрукты и умереть, когда почувствую себя слишком немощной. Я привыкла быть полководцем...
— Но ведь раньше ты сражалась против.. нас.
— Ты хочешь спросить, каково предать свой народ? Я отвечу. Если ты не можешь быть тем, чем хочешь, если ты не нужна.. Если приходит кто-то и обещает тебе службу, которая созвучна всему, что ты желаешь в жизни — это возможно. Я служу не твоему Господину, я служу себе. Своим желаниям. Но ему это принесет пользу. А мне — бессмертие.
— Такое бессмертие — зачем оно тебе? Ты видела Гэлмора до того, как он стал этим?
— Нет. Но это ничего бы не изменило. Ты еще молода. Ты не знаешь, как годы струятся меж пальцев, как песок. Бегут столь быстро, что ты не в силах заткнуть все те прорехи, через которые они сочатся — не успеешь задуматься, а их уже нет. Ты еще не знаешь, каково, когда сначала тело изменяет разуму — становится неповоротливым, слабым.. а потом сдается и разум, оставляя твою фэа стучаться в наглухо закрытые стены собственной немощи и слабоумия... Но самое страшное — то, что твоя фэа еще так молода.. так молода. Оно не смиряется с тем, что происходит. Оно хочет жить, как прежде.
— Я могу понять тебя. Понять, но не принять это. Лучше я пойду тем путем, что начертан мне от века. С надеждой на то, что то, что встретит меня за гранью Чертогов, будет лучше. Прости, мне пора идти.
И Морне быстро вышла.
Не было во всем мире силы, которая заставила бы ее принять по доброй воле такую судьбу. Пусть бы тысячу раз тело ее ослабло и истлело — но бессмертие, которое не прекратится никогда, хуже во сто крат. Словно неразрывные путы, которые будут вечно держать тебя в мире, который успеет тысячу раз измениться и опротиветь тебе. Нет. Никогда.
14.
Как часто теперь вспоминала она слова Халет, Халет, что давно уже была бессмертной тенью, бледным призраком с глазами человека. Ибо настал день, когда время потекло сквозь ее отчаянно сжатые ладони. Давно она уже не была молодой и даже в среднем возрасте. И хотя она выглядела совсем не старой — оболочка ее оставалась полной сил и здоровья, таков был дар судьбы ее племени — она чувствовала себя по временам бессильной. Словно бы руки не поднять — настолько нет сил. И память словно бы проваливается в какой-то омут. Давно ушли все те, с кем она начинала свой путь в этой крепости. Лишь она, словно наказанная кем-то, оставалась нести свою службу. Только Господин оставался все таким же молодым на вид — но теперь она лучше могла понять ту вековую усталость, седой холод, которым тускло отблескивали его глаза, когда никто на него не смотрел.
Старость. Морне давно смирилась с беспощадным ознобом, сквозившим в этом слове. Давно приняла то, что жизнь ее не вернется на прежний путь, где она покоряла всех и вся, была полна жизни и гордого, независимого нрава. Пора было уходить от дел. Пора.. иначе пришлось бы быть отстраненной от них насильно. А это было бы слишком большим позором. И однажды Он привел в ее кабинет девушку. Почти девчонку.
У той были темно-каштановые волосы, смуглая кожа и чуть раскосые карие глаза. Глаза эти смотрели с таким потрясающим вызовом всему миру, что Морне узнала в ней себя в те же годы. Узнала и грустно улыбнулась. Девушку звали Саэрханна. В ней смешалась самая разная кровь племен Востока и Юга. Она была красива, умна, сообразительна и полна самого горячего желания достичь невиданных никем еще высот на этой службе. Морне приняла ее настолько тепло, насколько могла. Только нужно было еще этого не показывать, ибо девчонка, словно камышовый кот, шарахалась прочь от любой попытки проявить к ней симпатию или покровительство.
Она обучала ее всему, что необходимо было знать Саэрханне, которой предстояло через год занять место Морне. Та училась легко и быстро — с ней было легко. Она была толковой ученицей. Наконец, настал день, когда ей предстояло сказать последнее напутствие и передать ей ключи. Морне мучительно думала о том, какие слова были бы верными. Она заново перелистала все страницы своей жизни, но все никак не могла сообразить, что же сказать. Было когда-то что-то такое, что она услышала, и что потом помогало ей долгие годы. И вдруг память, на миг перестав быть тягучим болотом, выплеснула когда-то услышанное от Ангаэль:
"Я скажу тебе только одно: если уж ты выбрала его — иди по этому пути до конца. Закрой глаза на все, что будет казаться жестоким или страшным, несправедливым или постыдным. Будь слепа. Пусть твои глаза видят только Повелителя. Будь глуха. Пусть твои уши слышат только его приказы. Никогда не смей спорить с ним. Верь только одному — что он всегда прав. Всегда и во всем. И никогда не позволяй себе сомневаться..."
Она умерла через полгода, сама призвав к себе смерть. И та чаша с ароматным вином, что прятало горечь яда, которую подал ей ее Господин, и его последние слова — "Ты была отличной слугой мне. Я запомню тебя", стали для нее не проклятием, а благодеянием и надеждой.
Блаженны те, кто сумел прожить всю свою жизнь так, как мечтали... Блаженны те, кто сумел отказаться от нее в тот миг, когда из праздника она становится проклятием.
Говорят, если неожиданно взглянуть в мутноватое зеркало, что непонятно почему висит в одном из темных коридоров Барад-Дур, можно увидеть отражение высокой черноволосой женщины в алом платье с неизменными ключами на поясе.
Лед
Черный камень, черный лед
Сердце холодом скует...
из перевода ВК
Слова мерты. Моя душа мертва.
Я сон, я брег арктического моря.
С. Калугин
Из рукописи, найденной в Минас-Тирите:
"... Ныне в Ангмаре новый правитель. Старый изгнан, и немногие последовали за ним в изгнание. Княжество приняло нового правителя с почестями, на него возлагают многие надежды. Странные речи можно услышать о нем от тех, кто приходит к нам с торговлей. Говорят, что он странен обликом и благороден манерами, суров, но справедлив. Говорят также, что он чародей и чернокнижник, что родом с Острова. Может ли это быть — ведь ныне только потомки тех благородных витязей владеют нашей землей? Ангмар слабое и бедное княжество, люди его темны и невежественны, а потому едва ли стоит им доверять. Но то, что приносят вестники, заставляет насторожиться даже нас, выросших под сенью утонченности и мудрости князей из рода Элендила. Ангмар ныне меняется, и что несут нам эти перемены? Новый правитель собрал постоянное войско, ввел строгое управление, повысил подати. Его приближенные учат простолюдинов многим наукам — целительству и кузнечным ремеслам, новым способам земледелия и строительства. Во всех науках, что насаждает новый князь, чувствуется мудрость веков. Кто он? Чему из того, что о нем говорят, стоит верить? Что готовит нам завтрашний день в этих землях, когда с каждым днем все больше орков и иных лиходейских тварей плодится в мрачных горах вокруг наших земель, а междоусобицы разделяют соседствующие княжества, которым надлежало бы сплотиться против общего врага — ибо неспокойно на востоке, все более страшные вещи доносят о непотребствах, творящихся в Лихолесье..."
Ангмар был крошечным куском земли на севере, тесно окруженным со всех сторон княжествами потомков Элендила. Его населяли потомки племен, когда-то живших под владычеством Ангбанд и пронесших верность ей через века. Они утратили почти всю память о минувших временах — что-то забылось напрочь, а что-то стало лишь красивой легендой; но они не признавали власти дунаданов, пришедших в эти земли. Княжество без князя, управляемое чередой сменявшихся в результате переворотов правителей, было слишком малочисленным и разрозненным, чтобы противостоять сыновьям Элендила, но покорить его никто не пытался — северные земли были обширны и пустынны; их легко было бы завоевать, но практически невозможно удержать. Соседи — Рудаур, Архедан и Кардолан — были слишком поглощены выяснениями, кто же более достоин владеть соседскими землями, чтобы завоевывать Ангмар.
А жители Ангмара были воинственны и дерзки. Они еще не разучились воевать. Они были бедны — умения обрабатывать землю были утрачены, их оружие было низкого качества а познания скудны. И все же княжество жило. Мелкие набеги на соседей, едва родящая земля. Сумеречные и холодные северные земли, беспросветные сумерки унылого бытия. Но — под золой еще теплились угли. Ангмарцы почитали Тьму, хотя уже едва понимали, что это такое. Хранили обычаи древних времен, воспоминания и сказки о временах могущества Черной крепости. Помнили об уходе остатков ее жителей на восток и об обещании, данном им Наместником — вернуться и править здесь опять.
У Тиндомэ Ангмар вызвал едва ли не приступ отчаяния. Это было намного хуже, чем племена вастаков — те были дики, но многочисленны и горели желанием идти в походы и набеги. Эти же были слишком вялы, отвыкли подчиняться кому-либо, кроме своих прихотей. С собой Первый привел всего пять человек — потомков Черных Нуменорцев из тех, кто сам согласился идти в далекие и загадочные северные земли. Пять человек и один Улайри — им предстояло перевернуть эту сонную и дикую страну с ног на голову.
Проще всего оказалось выставить прочь очередного местного князька, который прибрал к рукам дворец после того, как в очередном набеге добыл некоторое количество золота, раздал его очередной шайке головорезов и въехал на их плечах во дворец. Шесть всадников подъехали ко дворцу — вернее сказать, бывшему, ибо этому когда-то красивому сооружению требовался изрядный ремонт, прошли сквозь не ожидавшую ничего подобного и безмерно впечатленную мечами — работа Барад-Дур — приезжих охрану, как нож сквозь масло. Прямо в личные покои его местного величества. Тому не потребовалось ничего объяснять — просто, посмотрев на Тиндомэ в вечерних сумерках, снявшего ради такого случая вечно надвинутый на глаза капюшон — который носил так не из желания кого-то напугать, просто дневной свет нещадно бил по чувствительным глазам — и молча взиравшего на княжью трапезу, тот побледнел сильнее Улайри, едва не подавился и отправился быстрым шагом прямиком на конюшню. Где взял самого быстрого коня и с тех пор не появлялся в пределах княжества, хотя против него никто ничего не имел.
