'Казённые' всю эту историю слушали, опустив головы. Бабуин догадался, что они знают подробности этого дела. Может быть не все, поданные под иной точкой зрения, но — знают. Как не крути, а такого — не утаить. Можно только перевести стрелки, назначав стрелочника, отвлечь внимание на что-то иное, как фокусник щёлкает пальцами, пока меняет колоду карт.
— Только люди? — глухо спросил полковник.
— Если считать 'этих' — людьми, то — да. Колян там был не нужен. Хотя он большую часть из них и покрошил своим мечом. Я — не участвовал. Сначала — блевал, потом стрелял. Опять блевал. Пытался спасти ребят. Опять блевал. Потом мы убегали. Чтобы логические цепочки на нас не замкнулись. На убитых героях цепочки замкнулись. Мёртвые срама не имут, но и защититься от клеветы не могут. А вот их родным — больно. Честь для горцев — не пустой звук. Пока ещё. Тем более — честь рода и племени.
Бабуин смотрел внимательно. Потому увидел едва заметные кивки головами.
— Вот и я наивно ждал чудес, — вздохнул Бабуин, — А оказалось, что этот мир настолько ужасен, что для чудес в нём просто нет места. Одна сплошная, непрерывная борьба за существование. Я вот тоже любил фильмы ужасов. Всех этих зомби, 'Обитель Зла', все эти ужасные эксперименты злобных корпораций. Любил, смотрел, и никак не мог понять — зачем? Зачем смотрю? Что мне в них так нравиться? А это — комедии. На фоне моря пошлых тупых 'гы-гы-калок' это — утончённый юмор. А юмор как раз в том, что фильмы эти — говорят правду. Ну, как комик выходит на сцену, схода — посылает всех по матери, начинает в лица людям говорить о них — гадости. Точнее — правду, истинную правду, некрасивую, но — правду, чуть сгущая краски для большей наглядности. Люди слушают, как их обливают помоями, ржут, обтекая, так ещё и деньги за это платят. Правда! Страшная штука! Он, комик, как тот Комедиант в Хранителях — чёрное называет — чёрным, белое — белым и с удивление спрашивает зал — разве это не так? И все — ржут. До боли в животе — ржут. Над чем ржут? Почему? Потому что — страшно! Это Колян мне сказал. Он не мог понять юмора, а я всё пытался его научить, привить ему чувство юмора. Вот после тех людоедов Колян стал особенно юморить. Люди смеются, когда им страшно. Чем страшнее — тем смешнее. Боязно получить тортом в лицо прилюдно? Смешно! Упасть и прокатиться по лестнице — больно, страшно больно. Смешно! Когда другой падает, ты — ставишь себя на его место, тебе больно и страшно — смешно! 'Копать отсюда и до обеда!' — ужасно смешно! Особенно тем, кто помнит бездушный армейский автоматизм казёнщины и уставщины — на своей шкуре! Признаться самому себе, что ты — ублюдок! Что ты — зомби, что ты — живой мертвец, биоробот — обосаться, как смешно! В этом перевёрнутом мире зеркальных отражений назвать чёрное — чёрным — мистический страх! Религиозное табу! Всё одно, что залезть на алтарь и нагадить! И то — не так страшно, не так смешно. Потому как попы — поругаются и умоются. А вот за нарушение правил зазеркалья, за способность видеть мир в его истинном виде — грядёт настолько ужасная кара, что вид отражения этого мира всего в одном зеркале — страшит до мокрых штанов и крика во сне. Назвать негров — неграми, жидов — жидами. Оборжаться! 'А я сошла с ума, а я сошла с ума! Какая досада!'
— Интересная точка зрения, — кивнул майор.
— Ага! — согласился Бабуин, — Смешная!
— Так кто же виноват в том, что мир столь ужасен? — спросил полковник.
— Может быть — ты? — Бабуин навалился грудью на стол, ловя взгляд полковника. Потом посмотрел в глаза майору, — А может быть — ты?
'Казённые' не выдерживали взгляда.
— А может и — я, — Бабуин откинулся на спинку стула, расчесал отросшие волосы пятернёй, — Сколько я не крутил своего 'сферического коня' схема всегда замыкалась на мне самом. Смешно же!
— До свидания, Александр Сергеевич!
— Ага! И вы не кашляйте! И смейтесь, когда смотритесь в зеркало. И так — самые ужасные глупости делаются на полном серьёзе. Не надо быть такими серьёзными! Это лишь прямое отражение! Улыбнись ему! И мир — измениться.
Они ушли. А Бабуин долго сидел неподвижно. Падающий из окна свет пробежал по его лицу, угас. Бабуин переместился на нары, всю ночь — так и не сомкнув глаз. Сон не шёл. Сон был страшнее этой реальности. Страшнее этой камеры и страшнее будущей казни. Там, во сне — были они. Они, любимые. Там было — счастье.
И страшно оно было тем, что — было. И теперь его нет. Безвозвратно! Оно — было!
Глава 16.
Капля миролюбия.
— Колян, смотри! Клиент! — радостно закричал Бабуин, — Пересаживайся на галёрку!
Машина остановилась перед голосующим молодым человеком. Он не дёрнулся даже, видел, что все места заняты мордоворотами. Один из них вышел. Молодой человек собрался бежать. Добра от таких — не жди!
— Садись! — крикнул высокий русоволосый здоровяк, будто только что сошёл с плакатов нацистов, сам пересаживась назад.
— Ну! — крикнул другой. С типичной бандитской мордой — полностью отбитой. Неровно сросшийся нос, ошмётки губ, рябое лицо, брови перечёркнуты полосами без волос — шрамами. С характерной бандитской короткой стрижкой, — Ты едешь или нет? Ну! Как знаешь!
Перегнувшись через пассажирское сидение, короткостриженный закрыл дверь.
— Еду! — в последний момент закричал молодой человек. Машина остановилась уже перед ним, он сам открыл дверь, сел, поздоровался.
— Пап, он тебя испугался! — заявила девочка с заднего сидения.
Молодой человек опустил глаза, наливаясь краской.
— И правильно сделал, — кивнул водитель, вертя головой, ожидая 'просвета', чтобы встроиться в ряд машин, — Я сам себя в зеркало спросонья вижу — обсираюсь! Проверенный способ!
И сам же ржёт. Да так заразительно, что смеются не только женщина и девочка, но и сам попутчик. Лишь 'белокурая бестия' молчит. Шнурки из ушей свисают — не слышит, взгляд прикован к экрану наладонника.
— Сколько с меня? — спохватился пассажир, опуская рюкзак меж ног, и полез во внутренний карман.
Водитель покачал головой.
— Слышь, Марин, какие нынче наивные зайцы пошли! — глядя в зеркало, сказал водитель, качая головой, — Не научила вас жизнь, молодой человек, что в дороге малознакомым людям не показывай свои деньги! Ну, как так можно?
— Радуйся, Бабуин, не зря вы кровь проливали ТАМ, — ответила Марина, — Раз молодёжь дороги не боится!
— А Вы — воевали? — спросил попутчик.
— Да, было дело, — пожал плечами Бабуин.
— А как это — на войне? — спрашивает.
— Не знаю, — опять жмёт плечами водитель, — Я воевал, только не война то была. Так, недоразумение какое-то. Меня Санёк зовут. Иногда — Бабуин.
— Кирилл. Попов, — представился молодой человек, — Вы, видимо, очень интересный человек. Обычно я слышу про ужасы войны. А вы её войной и не считаете.
— Так разве это война? Ты махался район на район? — спросил Бабуин.
— Не приходилось, — пожимает плечами Кирилл, — А — зачем?
— Не зачем! Просто! — усмехается Бабуин и тут видит символ на шапке Кирилла, — Ах, вот оно что! Этот символ у тебя на лбу — что-то значит?
— Это знак... — начал Кирилл.
— Я знаю, что это за знак, я спросил — для тебя он что-то значит или это просто так, покрасоваться? Да, и не жарко тебе летом в шапке?
Кирилл снял шапку, оправил волосы:
— Не жарко. Привыкаешь. И да, я — убеждённый пацифист. Я считаю, что насилие — не наш выбор. Как изменился бы мир, если бы все средства, направляемые на создание оружия — пошли бы на благие цели.
Марина рассмеялась:
— На какие?
Кирилл уже привык к такой реакции и даже бровью не повёл. А вот Бабуин как-то грустно улыбался.
— Порадовал ты меня, — сказал Бабуин, — Не ожидал я в наше циничное время встретить подобных придурков.
Кирилл спокойно проглотил оскорбление. Чем вызвал ещё более ехидную улыбку:
— Ещё и искреннего, убеждённого придурка.
— Ну, зачем вы так говорите! — не сдержался, возмутился Кирилл, — Оскорблять!
— А вот при детях матом — не надо! — нахмурился Бабуин, — И я тебя не пытался оскорбить. Я тебе обрисовал свою позицию. До города — далеко. Вот, мы сейчас радио выключим и послушаем тебя. Видишь! У тебя полная возможность обратить нас в свою веру.
— Это не вера...
— Да? А по мне — она самая. Все люди — братья во Кресте! Возлюби ближнего своего, особенно его жену...
— Санёк, да дай ты ему сказать! — толкнула Бабуина в затылок Марина, — Интересно же, изменился ли пацифизм за все эти годы? Или всё о том же вещает эта радиостанция?
От этих слов Кирилл сильно смутился, путано и сбивчиво стал цитировать набившие оскомину постулаты, пока Бабуин его не прервал:
— Ты мне лозунги не зачитывай, я их лучше тебя знаю. Ты мне своё видение расскажи, как ты это видишь, как ты это ощущаешь? Что пацифизм — для тебя? Красивая теория или жизнеутверждающий принцип?
Кирилл серьёзно задумался. И не о пацифизме. О себе. Почему-то сейчас, в этой машине, ему очень чисто и чётко думалось. Легко и просто. И он думал о возможных причинах подобного.
— Не о том думаешь! — поморщился Бабуин.
— Вы читаете мысли? — ошалел Кирилл.
— Нет, не читаю. Этого и вовсе не нужно. Доживёшь до моих лет без разжижения мозга, с не иссушенными и не закостеневшими извилинами — так будешь видеть. Это тебе кажется, что ты весь такой загадочный и непонятный. Позже поймёшь, что все люди — одинаковые. Что мысли у них — одинаковые. И все они крутятся по одной и той же кольцевой и — отражаются на лице. Влёт будешь определять людей. Я ведь остановился именно в надежде, что значёк у тебя на лбу — не просто финтиклюшка, а что-то значит для тебя. Твой внешний вид удивительно гармонично подобран в определённом стиле. Я сделал вывод, что для тебя внутреннее наполнение ещё не разделилось с внешним. Что обнадёживало в том, что внутреннее содержание в тебе есть, в порядке исключения из твоего поколения, а знак на лбу намекал — какое именно содержание. Теперь я хочу выяснить не суть пацифизма, этот бред давно и основательно опостылел, мне интересно — что он для тебя? Мировоззренческая опора или модный способ понтануться? Девочки ведутся на пацифизм?
Кирилл поджал губы и помотал головой.
— Что ещё раз подтверждает коллективно-бессознательную разумность женского начала нашего народа, погрязшего во лжи. И ты хочешь сказать, что пацифизм для тебя — серьёзно?
Кирилл кивнул. Бабуин сделал приглашающий жест, говоря:
— Смелее! Я сам наполовину убеждённый миролюб. Убеди меня на вторую половину.
И тут Кирилла прорвало. Он горячо высказывал свою точку зрения, причём не заученными штампами, а своими словами, приводил довольно оригинальные сравнения, аллегории. Убеждал на понятных для 'быдла' примерах. Бабуин слушал очень внимательно. Иногда — провоцировал, вбрасывая про 'раздать бомбы нуждающимся — учителям и врачам', вызывая тем ещё более ожесточённый напор Кирилла. Юноша увлёкся, сел вполоборота, в разговоре апеллировал то к Бабуину, то к Марине, посматривал и на девочку, блестящую любопытными глазами, и даже на высокого не названного русоволосого мужчину, хотя тот в разговоре вовсе не участвовал в своих наушниках.
— Да, это то, что нужно, — кивнул Бабуин, — Ты — молодец. Зачёт тебе. Теорию не только освоил, но и верно переложил на местные реалии собственной головы.
— А зачем нужно? — освоившийся, раскрасневшийся Кирилл, уже не испытывал никаких стеснений, будто не в дороге с незнакомыми людьми, а среди своих друзей обсуждают новую идею.
— Есть у меня тоже теория. Очень соблазнительная, но ошибочная. И я найти ошибки не могу. Я пришёл к выводу, что дело — во мне. Потому ищу людей с иной точкой зрения на мир. Ты же — обратный от меня. Да ты не стесняйся, улыбайся. Мы сами над собой с удовольствием поржём. Кстати, я уже убедился, что ты наблюдательный и пытливый молодой человек. Как мы тебе увиделись? Говори прямо, не люблю всех этих толерантских извращений.
Кирилл, опустив голову, выдал свою характеристику своим попутчикам. Бабуин заржал, никак не оспорив свою бандитскую внешность, крикнул:
— Слышал, Колян?
— Я как раз забиваю в поиск контекстное значение словосочетания 'арийская бестия'.
— О-о! Так мы тебя надолго потеряем! Там ты далеко и надолго увязнешь в том, что они там успели наворотить! В этом ужасающем очаровании сумрачного тевтонского гения! Ха-ха!
Кирилл нахмурился.
— Расслабься, братан! — смеялся ему Бабуин, — Колян — наш. Больше наш, чем мы с тобой. Ему вся эта готическая хрень — органически противна будет. Тем и притягательна. Только в сравнении с противоположностью — познаёшь самого себя. Но, в целом ты — прав. Я — браток. Точно подмечено. Ментально я — этот самый социальный феномен 'братка'. По Коляну — тоже попадание, но термин — ошибочный, твоё сознание замусорено ложными образами. Ты русские сказки помнишь? Он — тот самый 'добрый молодец', только в современных реалиях, в современной одежде. И по жене моей, Марине — тоже точно. Она — самая настоящая русская баба. Та самая, что и коня — потушит и замаринует, и горящую избу — остановит. Что любить будет жарко, как печка и сама же прихлопнет, чтоб налево голова не крутилась.
— Бабуин, — ткнула его в затылок Марина, — Вот не пойму даже — расцеловать тебя за слова твои или с ноги маваши прописать?
— С ноги, — повёл плечами Бабуин, — За правду принято — бить с ноги. И вообще, галёрка — не мешай! Так вот о сказочных героях. Смотри на схему, Кирилл, следи за мыслью. Есть у нас общепризнанный злодей, допустим, Кащей Бессмертный, есть общепризнанная жертва, похищенная им, про изнасилования, даже без извращений, как-то не упоминается, значит — полюбовно там всё пытались делать. Есть и общепризнанный герой. Помнишь сказку такую?
— Конечно, — с серьёзным видом кивает Кирилл.
— В сказке, конечно же — хеппи-энд, злодея залюбили, красотку — зарубили. Или наоборот — не важно. Хороший сказочник должен уметь поставить точку. На хеппи-энде. Потому как дальше — только хуже становиться. Если сказка не имеет продолжения, то — 'Дом-2', все — счастливы. Но, если был у сказки финансовый успех, то приподнимается занавес над последующими событиями. Это хорошо заметно на любой многосерийной франшизе. Вспомни 'Терминатора'. Там хоть добрый молодец и погиб, но бессмертного кащея-киборга — залюбил насмерть. И всё, вроде бы, и хорошо, живая и здоровая, даже немного беременная красавица — едет в закат. Но — с чего начинается вторая часть? Красотка, оказывается — в психушке. Её сын, избранный — шпана, беспризорник. Будущее его тоже очевидно — украл, выпил — в тюрьму. И так — по кругу. А ведь она была обычной хорошей девушкой, официанткой работала. Могла бы стать обычной типичной домохозяйкой. Сериалы, упорная, добросовестная работа на буржуя, налоги и проценты за ипотеку, церковь в воскресенье, паб в пятницу, своя машина у каждого члена семьи, семейный очаг, дети — в школе, откладывать на колледж — воплощение пендосской мечты. Но она — депрессивный маньяк, одержимый параноидальной манией величия и культом силы и оружия. Таких как ты — искренне ненавидящая. Так? Замкнутый круг жизни — исключил хеппи-энд. Или тот же 'Крепкий орешек'. Злодей — побеждён, молодец наш — герой, избранница — очарована и покорена, свадьба, люблю, асисяй. Что видим через пару лет? Ну, через десяток лет. Он — презираемый всеми алкаш, в разводе, героя — никто не ценит и в грош не ставит, даже собственные дети, не говоря уж о коллегах и начальстве, которые бросают его на самые стрёмные задания. Потому как его — не жаль. Бросовый материал. Так и в этой сказке. Царство Кащея — развалилось. Любви-асисяй — не сложилось. Царство самого героя так устало от героя, что тихо его... простудили табакеркой в темечко.
