Декреты темных я читал, но сейчас сумел вспомнить только отдельные слова. Наказание там было точно, у темных всегда где-то есть наказание.
— Да! — кровожадно подтвердил Матиас, найдя в происходящем точку опоры.
Техники радостно закивали, с благодарностью глядя на меня и на него.
— Вы заставили нас страшными угрозами, — на всякий случай так же громко напомнили они и чуть не бегом поспешили к магам.
— Боятся, что добровольную помощь светлым им припомнят, — пояснил я вертящему головой Матиасу.
Темная гильдия нанесла системе самоуправления Аринди сокрушительный удар. Хороших специалистов все еще оставалось немало — нельзя так просто уничтожить основу, которую закладывали много лет — но их некому было координировать. А тот, кто мог бы, старался не высовываться. Может быть, как говорил Миль, граждане Аринди слишком расслабились под защитой гильдий, но и темные полностью оторвались от реальности, решив, что блага цивилизации падают с неба.
Все еще живая Бринвен одновременно подключала мозговые узлы установки, составляла длинный список инструментов и терпеливо разговаривала по переговорному браслету. Насколько я мог понять, пятый специалист в цепочке все еще не мог пояснить, кто может санкционировать запуск выданной установки.
Впрочем, неудивительно. Светлый артефакт, замкнутый темной печатью. Разрешить использовать светлый артефакт могут только темные, но кто именно — не скажет ни пятый человек, ни десятый. Темная гильдия не предполагала, что будет выдавать такие разрешения.
— Вы живы, магистр. Но иначе и быть не могло? — волшебница подняла на меня подернутые голубой дымкой глаза. Я ощутил, что вес, который сейчас лежал на ее плечах, разом уменьшился вдвое. — Они не смогли сказать, где она и как ее взять, но я это знаю, поэтому я приехала и взяла. Я поступила очень плохо, но я была права.
— Центральная власть пытается заморить приграничье. Двенадцать лет минуло, и ничего не поменялось, — одухотворенно заметил светлый боевик из ее свиты, отмечающий землемерным посохом место под скважину.
Все шло так, как могло идти. Среди неофитов появились первые случайные жертвы. На том же самом месте, где их принимали в гильдию, теперь стоял морозильный мертвецкий шатер.
Напоследок я направился туда, где поселили светлых. Внезапно, без предупреждения, не давая им подготовиться. Светлым принадлежал барак с выбитыми стеклами, но в темном тренировочном лагере не было лучше. Правда, сначала моим магам предложили надежный подвал без выбитых окон — без окон вообще — но не думаю, что кто-то всерьез надеялся, что это согласуют. Предложить подвал было приятно.
Перед дверью я задержался, собираясь с духом. Темные предсказуемы. Потерявшие опору темные впадают в уныние, в разрушительную ярость, но никогда точно не знаешь, что случится со светлым. Светлые — сложные существа, как говорит темный магистр Шеннейр, а темный магистр Шеннейр разбирается в этом.
Потом я перешагнул порог и пожалел.
Здесь было так... светло. Как в далеком воспоминании, которое я постарался забыть, потому что не помнить легче. На несколько мгновений ко мне вернулось ощущение дома, но в прошлое нельзя вернуться.
В длинной комнате было чисто. Холодильные печати гнали прохладный воздух, а между кроватей висели разноцветные тканые занавеси, разгораживающие пространство. Маги из освободившейся смены сдвинули несколько кроватей и сидели кругом, закрыв глаза и держась за руки. Они почуяли меня сразу, и эмпатическое поле полыхнуло и закрутилось водоворотом. Если бы кто-то спросил у меня, каково это — быть центром чьего-то мира, я бы ответил, что очень неловко.
Кроме Миля. Милю бы я сказал, что мне это очень нравится.
Я отвел взгляд, сожалея, что не могу исчезнуть сам, но рассматривать здесь кроме людей было решительно нечего. Вся обстановка носила отпечаток... отсутствия чего-то личного; кроме, быть может, единственного стола, где лежали заготовки для амулетов, карты, пособия по черчению печатей, свежие газеты и несколько развлекательных романов в ярких обложках.
Удивление я скрыть не сумел. Чужая паника окатила ледяной волной.
Дверь открылась, и от сквозняка под потолком что-то зазвенело. Я поднял голову, мертвенно уставившись на подвешенных к потолку сотни металлических рыбок.
— На Кималеа на брошенной исследовательской базе мы нашли книгу по природе вулканов, — под пробежавшую в эмпатическом поле рябь облегчения Кайя стремительно вышел вперед, загораживая остальных. — Мы ее выучили наизусть за двенадцать лет. Но мы понимаем, что развлечения отвлекают. Вы работаете без отдыха, магистр, и мы должны брать с вас пример, и если вы скажете...
Я с горечью осознал, что он защищает их от меня. Мне было совершеннейше плевать, чем мои фишки занимают свою жизнь, когда не выполняют мои приказы, но я не знал, как это выразить, чтобы их не обидеть.
Хотелось бы знать, как бы поступил Ишенга, но Иншенга не попадал в такие глупые ситуации. А Шеннейр бы помер со смеху, если бы узнал, что здесь считается запретным.
— Все в порядке. Кто-то любит сказки?
— Тоже способ сбежать, — ответил он, когда нас уже не могли слышать.
В одном из подсобных помещений стояла нагревательная плитка. Вообще внутри светлый блок выглядел неплохо — было видно, что люди старались сделать его настолько жилым, насколько в их силах. В отношении к быту светлая гильдия придерживалась строгой умеренности. Отказ от заботы о себе — первый признак психических нарушений. Голодный и обессиленный человек никому не поможет, не сделает ничего хорошего, бесполезен для общества. Никому не нужна пустая жертвенность. Кроме тех, кто желает тебе зла.
— Вы повесили занавески, — мне нужно было спросить так много вещей, и я спросил самое главное.
Эмпатия размывает индивидуальность, и в светлой гильдии об этом превосходно знали. Не слышать эмоции нас учили точно так же, как слышать. Это не имело ничего общего с блокираторами или ментальными щитами, которые всего лишь род обмана и самообмана: это уважение границ. У каждого эмпата должно быть что-то свое, принадлежащее только ему. Даже светлых учеников, в отличие от темных, сразу селили отдельно. Но я не думал, что для светлой общины, полностью запутавшейся в сети, занавески имели значение. С таким уровнем связи нет ни возможности, ни желания ничего скрыть.
— Разграничение личного пространства препятствует слиянию разумов, — как по методичке ответил Кайя и сразу обескураженно развел руками, понимая, как это прозвучало с учетом итога: — Мы пытались. Когда нас высадили на острове, ситуация развивалась по худшему сценарию. Необученные светлые, раненые люди, которые ищут поддержку и опору, заражение шло стремительно, не сумели остановить. Говоря прямо, шансов и не было.
Горечь стала сильнее. Я даже не думал, что эти люди старались не стать тем, чем стали.
— Главное, что община выжила, — я пытался изобразить поддержку; мне казалось, что я делаю это хорошо, но реакция собеседника говорила об обратном. — Как вам с Бринвен удалось сохранить собственный разум?
Меня донельзя забавляло, что именно Бринвен и Кайя встали во главе культа. В бывших подмастерьях светлой гильдии не было нужного безумия.
— Вы в любом случае разговаривали бы с теми, кому удалось, — вежливо поправил Кайя. — Вероятность коллапса психики неподготовленного светлого мага при разрушении эмпатической сети, в которую он входит, приближается к ста процентам... Если не пересоздать связь... Светлые очень плохо переживают потерю точки опоры. Мы — мы не лучшие, но род нашей службы предполагал устойчивость. Мы подготовлены. Мы с Бринвен не сойдем с ума, даже если вся светлая гильдия погибнет на наших глазах. Хотя порой и хотелось бы.
В пальцах он снова сплетал и переплетал золотую паутинку.
— Да, — внезапно очнулся светлый. — Вот отчеты о текущем положении дел, которые вы просили. Создается впечатление, что темные пытаются держать себя в руках. Насколько они на это способны...
Постукивание ногтей по столу в тишине звучало отчетливо.
— Магистр приказывал передавать сведения немедленно, — Матиас перегнулся через мое плечо, вперивая в светлого мага заалевшие глаза.
Кайя спокойно выдержал его взгляд:
— Они не нарушили ваш приказ. Но они передавали данные через меня.
Я чувствовал ярость Матиаса — Матиас был готов перерезать горло Кайе, если я подам знак. Кайя словно его не замечал:
— Вы готовились к смертельно опасной операции и не могли отвлекаться. Как бы вы отправились в Заарней, беспокоясь о нас? Мы не беспомощны, магистр. Вы не обязаны тащить все на себе.
Я не знал, что не нравилось мне больше: его неповиновение или его правота. У меня даже не было времени читать отчеты. К его чести, указание на ошибку получилось крайне мягким.
А ведь именно Кайя эти двенадцать лет управлял светлой гильдией. И теперь я отбирал у него власть.
— Это была только моя самонадеянная инициатива, — с извинением склонил голову маг.
— Я буду благодарен тебе, Кайя, если в следующий раз ты прямо укажешь мне на мой просчет, а не будешь что-то делать за моей спиной. Я не настолько беспомощный магистр, чтобы беречь меня от здравых предложений.
Его обычная улыбка сразу стала натянутой.
— Эти выродки! — Бринвен ворвалась в комнату, чуть не швыряя наушники в угол. Но вовремя заметила меня и аккуратно положила их. — Магистр. Мы вас не ждали.
— Бринвен, эти выродки сделают то, что тебе нужно, только передай мне список, — я встал. Бринвен тоже стояла у стола, не зная, куда приткнуться. — И меня беспокоит поведение остальных. Светлые маги не должны бояться своего магистра и не должны поклоняться ему. Это ненормально.
— У магистра огромная власть, — уклончиво ответил Кайя.
— И мы рады, что вы ей не злоупотребляете, — прямолинейно заявила Бринвен. — Магистр, разве вы не останетесь...
Воздух снаружи показался мне гораздо теплее, чем внутри. Барак был полностью темен; в единственном освещенном окне Кайя и Бринвен склонились друг к другу, переговариваясь. На душе было черно и пусто.
Погибших неофитов сжигали ночью.
Густая раскаленная тьма накрыла равнину. Ночь не принесла прохлады — только мрак с белыми метелками прошлогодних трав, белыми силуэтами людей и белыми свертками на помостах.
Как коконы бабочек. Я взял протянутый факел и кинул его в сухую траву.
Горючая жидкость вспыхнула мгновенно. Замигали ограничивающие печати, мешающие огню выйти за пределы костров, загорелись другие костры, окружая людей пламенными отблесками. Костры Сева были ниже, чем костры Жатвы, но люди верили, что они сожгут все беды.
Пусть горит все. Я давно привык.
В отличие от обычных стимуляторов, пастилки действовали на короткое время, зато были приятными на вкус. Хоть здесь внутренняя служба постаралась. Я еще раз взвесил варианты, и решил, что верну беженцев в Астру. В восточных городах им будет не лучше, чем здесь, штурм они пересидели, а на данный момент в Астре не опасно. И пусть восточные города считают, что я делаю это из расположения к ним.
...со стороны ремонтных мастерских донеслись звуки сигналов и негодующие крики. Кто-то из боевиков бросил машину так, что она мешала проехать остальным, и ушел. Всего лишь один эпизод в череде других. Но, в конце концов, каждый темный знает, что всегда найдется кто-то злее и ублюдочнее.
Я скользнул взглядом по наспех возведенным ангарам, по трофейным машинам, целым и покореженным, по бакам с кровяной смесью, и широко улыбнулся Матиасу:
— Ты хотел машину в подарок. Выбирай, — и, дождавшись, когда он сконцентрируется на самой правильной цели, ободряюще кивнул: — Любую.
Селить северян и загорцев в камерах напротив я не стал. Тревожить заклинание самоуничтожения в загорских головах не стоило — тем более после нашей достославной беседы загорцы больше на контакт не шли. Толку от них было никакого: они не разговаривали, не реагировали на внешние раздражители, отказывались от еды и воды и просто сидели или лежали на полу камеры, смотря в пространство. Обычно загорцы живыми в плен не попадали, и что теперь с ними делать, никто не знал. Головы культистов напополам забивали священные гимны и катрены о конце света, любая попытка допроса грозила запустить самоуничтожение, и пусть темные заклинатели уже предложили десятки способов занимательного использования человеческого материала, выбора у нас особого не было. Убить. Или...
Загорцы не сопротивлялись, когда их вывели и посадили в фургон без окон. Не сопротивлялись, когда их долго везли по ухабистой дороге и когда вывели к лесной поляне, накрытой маскировочной сеткой. Загорцы знали, чем заканчиваются все пути, и не боялись жертвовать собой.
То, что под сеткой не оказалось жертвенника, загорцев глубоко задело.
— Вы их отпускаете? — заместитель командира резервного левого крыла пятой северной колонны ЯнИнш возмутился так, словно лично брал загорцев в плен. Я длинно вздохнул, поднимая взгляд и принимая вид печального милосердия. Мало того, что ЯнИнш был верзилой, который даже над ариндийским ла'эр возвышался на голову, и имел непонятное никому звание, у него имелось собственное мнение по поводу всего. По поводу разрухи, несоответствия Аринди необходимому образу, управления государством, ограды лагеря военнопленных, погоды, природы и каждого камушка на дороге.
Хора как и всегда встречала мелким дождем и грязью. Чтобы загорцы ехали быстрее и не оборачивались, им даже выдали машину — самую старую и потрепанную.
— Идите. Вы свободны, — я сделал широкий жест, указывая в сторону Загорья. Загорцы прямого посыла не поняли. — Возвращайтесь домой. Вы нам не нужны. Нам не нужны люди, только и умеющие, что ненавидеть все вокруг.
Мне всегда было любопытно, улавливают ли загорцы издевку в "светлейшем Загорье". С них сталось бы принимать это за чистую монету и гордиться.
Загорцы не сказали ни единого лозунга, ни единого катрена, ни единого оскорбления. Мне было их жаль: они единственные, кто действительно помог. Машина с натугой сдвинулась с места и медленно поползла по дороге, поднимающейся к облакам.
Внизу, в долине, скопилось несколько десятков машин. Часть северян возвращалась на родину. Они не верили, что их отпускают, до тех пор, пока я не освободил загорцев. Подавленность висела над побежденными как густой туман. Идеалы и цели оказались ложью; возвращение было бесславным.
— В плену загорцы... граждане долин Лонн не выживут. Но, боюсь, я все равно не смогу их спасти, — я расстроенно покачал головой, вновь обращаясь к ЯнИншу. — Когда они достигнут пограничного обелиска, то покончат с собой. Загорье не позволяет вернуться тем, кто прикоснулся к скверне. Даже если это люди, спасшие мир. Таковы традиции.
Мы все знали, что творится в Загорье; споры, стоит ли вмешиваться, в светлой гильдии не прекращались. Но если мы считаем, что мы вправе решать за другую страну, что ей хорошо, а что плохо, и посылать ради причинения добра боевые отряды — за что же корить само Загорье или Северную коалицию?
— Это неправильно, — теперь ЯнИнш смотрел на север новым взглядом, и в его эмоциях вновь зрела непоколебимая определенность.
