Разговоры в адвокатском кабинете некоторые из собравшихся вели приглушенными голосами:
-...Помилуйте, по нашим газетам нельзя составить мнение о нас. У нас прессы нет, а то, что есть, — кривое зеркало...
-...Немцы отказываются признавать за 'Русским Треугольником'* товарный знак...
-...Вам не кажется, что последние действия Кремля кажутся попыткой остановить лавину криком 'Не сметь!'? В краткосрочной перспективе такая политика, наверняка, сведет на — нет отдельные инициативы, отобьет у людей охоту что — то делать, а у некоторых — желание оказывать финансовую поддержку...
-...Персидское правительство вопреки соглашениям с англичанами, повело переговоры с Тер — Гукасовым о разработке нефти в пяти северных провинциях Персии...
-...Директор 'Дрезденер Банк' сообщил доверительно следующее: кредитование всех заграничных сделок, в частности и всех сделок с русскими, производилось германскими банками с подстраховкой в тайном страховом объединении во главе с 'Ллойдс — банком'. Это объединение распалось четыре месяца назад, и поэтому германские банки не сочли возможным принимать участие в предоставлении новых кредитов...
-...Я мог бы согласиться с тем, что брожение нарастает, а меры устрашения приводят к увеличению опасений и недовольства...
-...А что биржа? Она не реагирует пока никак...
-...Я заключил сделку с Фегелеровским стальным трестом на поставку труб для нефтепровода Баку — Батум на двадцать миллионов марок сроком на тринадцать месяцев...
-...Мы долго мирно уживались с регулируемой сверху системой...
-...Одного облигационного займа он получил на семь миллионов рублей золотом, да под шесть процентов годовых...
-...Значит, ликвидируем акции 'Амэрикэн электрик'? Вы согласны?...
-...Бюджетная комиссия отклонила предложение о повышении пособия безработным. Говорят, премьер был взбешен и энергично ругался...
...Генерал Хитрово, выглядевший лет на двести старше, чем на самом деле, прибыл первым. Он упал в первое попавшееся кресло со вздохом, словно это был предсмертный хрип, и хозяин квартиры испуганно глянул на него. Ответив на приветствия ворчанием, кивнув, через несколько минут генерал уже задремал: его усы трепетали на вздохе. Адвокат Кунавин немедля, очень тихо, поведал собравшимся, как однажды, присутствуя на официальном приеме, генерал беседовал с группой в несколько человек, разных национальностей, отвечал на их вопросы на испанском, немецком, французском языках. Происходило это так легко и непринужденно, что Кунавин, уловив какую — то свободную минуту в этой беседе, подошел к Хитрово и спросил на русском языке: 'Не трудно ли так внезапно переходить в разговоре с одного языка на другой?'. 'Я как — то не обращал на это внимания' — ответил по — русски генерал...
Министр Никольский прибыл последним, когда участники встречи уже собрались.
-Господа, министр торговли и промышленности! — торжественно провозгласил Кунавин. Он отворил дверь.
В комнату стремительно вошел Никольский. Он был слегка бледен, упавшим голосом, почти мистическим полушёпотом поздоровался с присутствующими, бухнулся в кресло у камина, откинулся на спинку, картинно, на секунду призадумался, и еле слышно выдавил из себя, — Ну — с...
Про себя министр усмехнулся, обвел взглядом ряды книг в добротных переплетах, небольшие картины на стене, выдержанные в темных тонах: не переговоры пока, так, разведка боем...
-Господа, министр торговли и промышленности Борис Викторович Никольский любезно согласился уделить полчаса своего времени. — сказал Кунавин. — Прошу вас, Борис Викторович.
-Я не собираюсь держать речь, господа. — сказал Никольский негромко. — Риторики в последнее время вы слышали много. Впереди нас ждут трудности экономического и политического характера. Требуется продавить новую программу, твердую и трезвую. Эта программа потребует сильной власти. Хочу повторить лишь то, что вам уже известно: если меня назначат и утвердят председателем правительства, государство наше, наконец, получит твердую, но осторожную и бережливую исполнительную власть. Обещаю в первую очередь не допускать бюджетных дефицитов. Как человек прекрасно знающий, что это занятие требует ежедневных отчаянных усилий, скажу: не все сразу, но я намерен поправить дело, ибо мне известно, за какие веревочки надо тянуть.
Все посмотрели на генерала Хитрово, кто — то из 'зарядьевских' громким шепотом предложил встряхнуть генерала, но тот и сам встрепенулся, приоткрыл свои желтоватые веки и сказал негромко:
-Не тот век, увы, не тот век. Людишки распустились.
Никольский внутренне напрягся.
-Господин министр, — произнес Григорий Дмитриевич Строганов. — Меня интересует одно: вы по своей воле заявляете о намерениях бороться с бюджетным дефицитом, или вас спровоцировали на это?
-Я уже давно намереваюсь сделать этот вопрос частью правительственной программы. Я разбираюсь в его тонкостях. — ответил Никольский.
-Лучше, чем министр финансов? — запальчиво воскликнул 'русский калийный король' Рязанцев.
-Возможно. — уклончиво ответил Никольский.
-Вопрос — эта часть правительственной программы, предлагаемой вами...Это расчетливый ход или очередная случайность и импровизация? Я что — то не могу в толк взять.
-Прожженные политиканы видят в этом вопросе именно случайность. — жестко ответил Никольский. Он умел огрызаться. — Но на то они и прожженные, чтобы поднимать переполох и смущать не умудренных политическим опытом лиц.
-Не переполох, значит? Жизненно важный вопрос? — сурово бросил реплику массивный, тяжело дышащий Денисов. — Не игра?
-Ставки куда как выше. — сказал Никольский. — Если я не стану премьер — министром, не проведу программу, бюджетный дефицит останется, он сожрет весь национальный доход. И ваш, господа предприниматели, тоже.
-Вы продаете заведомо воздух. — выпалил 'зарядьевский' Манус. — На сегодняшний момент вы не уверены, что правительственная программа будет продавлена. Иначе бы...
-Про бюджетный дефицит — это больше все для затравки? — спросил Коновалов. — Вы мне виделись врагом всякой политики, а тут именно политика, при этом в самом чистом ее виде? Не так ли?
-Конечно, это же очевидно. — неожиданно подал голос генерал Хитрово.
Все снова посмотрели на генерала и кто — то, кажется один из братьев Джангаровых, 'металлопрокатных королей', еле слышным голосом пробурчал, что громоздкая старая калоша проявила некоторую проницательность.
-Что? — спросил генерал, вздрогнув.
-Ну, что же, политика, — вздохнул Никольский. — Коль скоро есть правительственная программа, будет и политика. Придется заниматься и ею. Но, господа, необходимо предпринимать шаги. И незамедлительно. Посмотрите вокруг — смута продолжается уже больше года. Тринадцать месяцев бесконечных раздоров. Не пора ли, наконец, прекратить?
-Вы нас смутой припугиваете? — лениво вопросил Мещерский. — Концепция сия века пережила. И сохранила свою значимость для русской политики.
-Согласен. С одной стороны, смутные времена воспринимались как период национальных унижений, но, с другой стороны, как способность преодолевать их. Это ли не свидетельство того, что русские притязания на великодержавный статус обоснованы?
-Эк вас несет. — насмешливо сказал кто — то из собравшихся.
-А что плохого в том, чтобы вывести государство из кризиса, сплотить людей, покончить с вредными влияниями и укрепить Россию в статусе признанной великой державы? — возразил Никольский.
-Дело в том, что идея об исконной великодержавности, присущей России, — далеко не единственный миф, утвердившийся ныне в российской политике. — насмешливым тоном сказал Манус. — Столь же влиятельна идея о возвращении в русскую жизнь 'смутных времен'.
-Банкиры и промышленники не станут говорить о будущем, пока прошлое не будет улажено, — отрезал Мещерский с воинственностью, которую он до сих пор не обнаруживал.
-За всех — то не говорите! — выкрикнул Денисов и его одобрительным гулом поддержали Маврин, мануфактурщик, у которого числилось свыше восьмидесяти тысяч одних ткачей, и хватало прядильщиков и прочего фабричного люда, Второв, Коновы, отец и сын, и Кузнецов, владелец 'Русского фарфора'.
-Давайте уладим прошлое, господа. — согласился Никольский. — Я разговаривал на днях с министром финансов. Он заявил мне, что правительство поддержит все ваши начинания, в том числе и предоставлением кредитов. Но правительству в складывающихся условиях хотелось бы иметь гарантии, что вы не начнете новую смуту. Некие постулаты о том, что 'отечественный бизнес полезен власти, так как может корректировать ее действия на пользу обществу', кажутся не вполне приемлемыми. Получается, что в перспективе все крупные промышленники и предприниматели так или иначе вступят в полемику с правительственными структурами на почве разногласий по поводу государственного устройства?
-Вам нужны наши поддержка, присяга, убеждение в том, что власть крепка и никуда не уходит? — спросил Мещерский. — Иначе говоря, вы требуете поддержать вашу политическую диктатуру?
-В какой — то мере. Сильный национальный лидер, сплочение народа...Чтобы осуществлять мелкую, повседневную, утилитарную политику, направленную на сохранение старых структур и институтов, элите достаточно иметь в своем распоряжении послушный государственный аппарат. Деятельность аппарата просто и предсказуемо регулируется рутинными бюрократическими процедурами: ведомственными совещаниями, правительственными постановлениями, министерскими циркулярами и прочим. Однако чтобы по — настоящему начать управляемую эволюцию, элите надо обратиться к более эффективным и надежным инструментам. Лучшим из них является режим политической диктатуры.
-Это похоже на ультиматум. — заметил Мещерский. — Ультиматум в завуалированной форме — поклониться какому — то дяде...
-Нам уже как — то указали место! — выкрикнул кто — то из 'зарядьевских'. — Предложили не считать себя 'солью земли русской'!
...Намек был более чем прозрачный. Намек на Самуила Полякова. Пытавшийся нажиться на железнодорожных концессиях Самуил Соломонович Поляков, и без того фантастически богатый человек, раздавал обещания направо и налево. Взялся для военного ведомства возвести патронный завод в Подольске и к нему железнодорожную ветку, получил кредит — дело заглохло на стадии фундамента. Обещал построить рельсовый завод — не построил. Обещал строить Курско — Харьковско — Азовскую железную дорогу качественно — строил безобразно, экономя на всем: с использованием мерзлой земли для насыпей, с укладкой скверных маломерных шпал. Строил под кредиты — закладывал собственные ценные бумаги, под них получал займы и тотчас выпускал новые. Едва дорога была построена, Полякова взяли за цугундер. Полгода шло разбирательство. Все эти полгода Поляков сидел в пресненских 'Крестах', с почти что королевским шиком — ел и пил ресторанно — дорогущее, спал на шелковых простынях под балдахином, вызывал элитных проституток, приглашал именитых адвокатов и продолжал руководить семейным кланом. И хорохорился, считал, что поймал судьбу за яйца. Но вот, суд. Открытый. 'Зарядьевские' раскошелились и в Москву прикатили европейские адвокаты во главе с Вандервельде. Они были допущены на судебные заседания. Государственный обвинитель провел свою партию лихо. На всякие возражения защиты он, словно фокусник из рукава, выкладывал суду новые неопровержимые факты и улики, и все дело поставил таким образом, что присяжные буквально оцепенели от поляковских 'штучек'. Вандервельде с европейской компанией адвокатов укатил восвояси, не дождавшись конца процесса и предоставив подзащитному 'выкручиваться' самому. Судья чикаться не стал и приговор оказался весьма суровым — у ахнувшего от изумления Полякова, ожидавшего штрафа, в крайнем случае — содержания в арестном доме с месячишко, но услышавшего в судебном присутствии 'лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы в отдаленные места Сибири*, сроком на четыре года', говорят, выпала вставная золотая челюсть. 'Зарядьевские' взвыли, бросились обивать всевозможные пороги, сулили несметные взятки, а Самуила Соломоновича закатали тем временем в Сибирь, на Тыретский казенный солерудник, 'за реку за Оку, за станцию Зиму', приковали к тачке. Первые семь месяцев он из забоя не вылезал, жил в руднике. А государство кроило и перекраивало поляковскую империю судебными исками, процессами, конфискациями. Через год от былых фантастических богатств Полякова ничего не осталось. Собственно, вообще ничего не осталось — полная потеря по суду прежнего правового статуса с прекращением семейных и имущественных отношений...И как раз из Сибири привезли в Москву 'на доследование' Самуила Полякова — полуразбитого параличом, с трясущейся головой, ходившего под себя...Привезли, показали 'зарядьевским' (и 'китайгородским' тож) и оставили досиживать в 'Крестах'. А через четыре месяца Самуила Полякова как полного инвалида выпустили по царской амнистии. Это был урок. Довольно наглядный. Параллельно с поляковским процессом прошло еще несколько судов, 'провинциальных', где действующими лицами выступали нечистые на руку банкиры и предприниматели рангом пожиже. Крупный капитал закусил губу, вспомнил, что с Кремлем шутки бывают плохи, коль играть не по его правилам.
Все разом загалдели, зашумели и адвокат Кунавин, выступающий в роли третейского судьи, уже было вознамерился объявить перерыв, но министр в упор посмотрел на него и покачал головой.
-Где гарантии, что претворение в жизнь основных положений вашего, господин Никольский, плана, не повлечет за собой, допустим, отказ от услуг иностранного капитала или более крутые меры? — спросил Коновалов.
-М — да. — хмыкнул министр. — Что вам возразить? Но я не думаю, чтобы иностранный капитал захотел портить отношения с Россией.
-Вилами на воде писано. — запальчиво сказал Манус.
-Создается впечатление, что многие из вас представляют отношения с властью как череду хитроумных заговоров умнейших и изворотливейших людей. — усмехнулся Никольский. — На деле это все история о блужданиях в трех соснах, о мутных обещаниях, о запутанных скандалах и об неинтересной публике рутинной работе. Миф. Политический.
-Политические мифы представляют собой убеждения, разделяемые всеми. — громко произнес Манус.
-Вопреки общепринятому пониманию, фактическая истинность политического мифа не имеет отношения к определению его политического потенциала. — заметил Денисов и 'китайгородские' одобрительно зашумели, закивали головами, — Успешный политический миф либо просто считается истинным, либо применяется так, будто его считает истинным большая группа людей. В силу своей природы политические мифы выдвигаются и поддерживаются властью. В тех случаях, когда они успешны, их включают в политические практики.
-Вы чего хотели, господа? — рассмеялся Коновалов. — Грезили о власти капитала в виде, который ей принято приписывать — всемогущей и всезнающей? Такого, разумеется, никогда не было, и никогда не будет.
-Значит, все — таки ультиматум? А Кремль сохранит глухие и тщательно скрываемые претензии к нерадивым?
