| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Пошли, — Эва берет малька за руку и ведет через толпу.
Спектакль окончен, зрители расступаются.
Слова излишни.
Мэл помогает Эве одеться. Она следит, чтобы пацан застегнул куртку, и заботливо обматывает его шею шарфом.
Оказывается, среди зевак затесалась и соседка из общежития, а Мэл не заметил. Аффа хмурится, надевая шапку и пальто.
Эва берет малька за руку и поворачивается к Мэлу за сумкой, которую тот забрал у лестницы.
Он отрицательно качает головой.
"Как хочешь" — пожимает плечами Эва и ведет пацана, словно несмышленое дитя, к парадному выходу из института. Ей плевать на сплетни и пересуды. За спиной напевно горнит звонок, и воздушная волна ударяет в закрывшуюся дверь.
Аффа шагает позади, почти вровень с Мэлом, изредка поглядывая на него, и продолжает хмуриться.
Они идут в общежитие.
* * *
Радик послушно перебирал ногами как истуканчик: из общежитского холла свернул налево, молча доплелся до швабровки. Аффа тоже беззвучно ушла к себе.
Я протянула руку, и Мэл снял с плеча сумку, возвращая.
— Заходи, — толкнула парнишку, открыв дверь.
— Эва, — выдавил он. — Я пойду, наверное...
Это были первые слова, сказанные им.
— Никуда ты не пойдешь, голубчик, — подтолкнула Радика — Мы с тобой еще не наговорились.
Юноша покорно шагнул в комнатушку.
— Я сейчас, — предупредила его и прикрыла дверь, оставшись со своим парнем в коридоре. — Мэл, мне сейчас некогда. Потом позвоню.
Не могу смотреть на него. Не могу встречаться глазами, не могу прикасаться. Мой столичный принц был там, среди похабно ржущей толпы, и не остановил, не прекратил чудовищное представление.
— А архив? — поинтересовался спокойно Мэл.
— Потерпит. Никуда не убежит, — сказала и ушла в швабровку, оставив его в одиночестве.
Радик так и стоял около двери, замерев как соляной столп. Я сгребла в кучу покупки, разбросанные на постели, и кинула в угол под ветви голубого страшнючего дерева. Сейчас не до порядка, займусь уборкой при случае.
— Давай, садись, — подтолкнула юношу к освободившейся кровати. — Будем долго и упорно рассуждать, как ты докатился до такой жизни.
Парнишка неохотно выполнил требование. Чувствовалось, он был скован и зажат. Спрятался в скорлупе, понуро глядя в пол и изучая щели между досками.
— Какого фига ты снял дефенсор*?
— Просто снял — и всё, — ответил вяло Радик. — Эва, может, я пойду, а?
Как же расшевелить его? Мне нужно понять, а ему — выговориться. Нельзя отпускать Радика. Куда он пойдет? К соседу-хохмачу? Наверняка весь институт обменивается горячей новостью.
— Так дело не пойдет. Сдал экзамен?
— Сдал.
— Ну, и как? — тянула из юноши слово за словом.
— На трояк, — ответил он уныло. — Забыл термины, запутался в допвопросах.
— Ну, а потом? Каким ветром тебя задуло к лестнице?
Радик не ответил, повесив голову. Опять замкнулся, закрылся. Что делаю не так? Или говорю не те слова?
— Сиди здесь и не смей никуда уходить, — велела парнишке и, вынув из сумки сотенную купюру, вышла в коридор.
Кого бы попросить? Может, Капу? У него, кстати, и дверь открыта.
Я заглянула, и при моем появлении Мэл и сосед вскочили, прервав разговор. Наверное, Мэл делился впечатлениями от бесплатного спектакля у лестницы.
Парень, по-прежнему в куртке, вышел в коридор.
— Как я понимаю, отмечалово накрывается медным тазом, — сказал, отгораживая Капу закрывшейся дверью.
— Правильно понимаешь, — согласилась, отводя глаза в сторону.
— Эва, он не ребенок. И сам снял дефенсор*. Его решение — его проблемы.
— А ты смотрел. Стоял в сторонке, смотрел, как все, и похохатывал!
— Не похохатывал. Его никто не заставлял.
— А кто заставлял того гада накладывать гипноз? — вспылила я.
— Что же, теперь будешь опекать пацана до старости, как заботливая мамочка, и утирать сопли?
Неужели не понимает? — поразилась я твердолобости Мэла. Побывал бы на месте парнишки и сразу бы проникся, почувствовав на своей шкуре стыд и последствия чужого вторжения в сознание и память. Теперь Радика одолеют такие же симптомы, как при сотрясении мозга, которые затянутся на несколько дней. И наверняка успела заболеть голова.
— Они заставили его раздеться!
— Ну и что? Подумаешь, — пожал плечами Мэл. — Зато пацан закалится. Посидит, подумает и поймет, что был дураком. Жизнь-то не закончилась. К следующему экзамену о нем забудут.
Как у Мэла просто получается. Ничего особенного. Словно остановился, чтобы высморкаться в платок, и пошел дальше.
— Мне не нравится такая закалка.
— От ошибок никто не застрахован. Кто ты для него? Так и будешь утирать слезки, когда он продолжит спотыкаться? А как же мы с тобой, Эва? В конце концов, это смешно.
— Он мой друг, — заявила твердо. — И я хочу быть рядом с ним.
— С чего ты взяла, что ему нужна твоя помощь? И у тебя есть своя жизнь. Тебе нужно в архив, и еще мы договорились отметить вечером сданный экзамен. Мама вот приглашает на обед, и Маська оборвала телефон, на низком старте мчится в гости. Что я им скажу? Что вообще буду говорить? Что ты бросаешь всё и бежишь по зову сердца, чтобы помочь болезному пацану, который не может разобраться в себе? Это же смешно. Что скажут люди? Они не поймут.
Говорил бы прямо, что под людьми подразумевает родственников и светское общество, чуждое мне.
Иными словами, делай свой выбор, Эва, ибо кольцо на руке обязывает, как и новое положение. Не успел Дьявольский Коготь покрасоваться на моем пальце, как потребовал оплату. На одной стороне Мэл, его семья, традиции и приличия высшего света, потому что "так надо", и на другой — моя совесть и сердце, которое болит от беспокойства за Радика.
— Люди ничего не скажут, и никто над тобой не посмеется. Если я компрометирую твою фамилию, могу отдать кольцо Севолоду.
Мэл ударил кулаком по стене, заставив меня испуганно вздрогнуть.
— Как знаешь. Твое право, — процедил через сжатые зубы.
— Поезжай, Мэл, отдохни. Сегодня был трудный день. Повеселись за нас двоих.
Он посмотрел на меня хмуро, с гуляющими желваками, но не ответил и, порывисто развернувшись, ушел.
Вот и всё. Не потребовалось долго ждать, чтобы выявить разницу в наших характерах и в мировоззрении. Белая полоса сменилась черной, хотя у меня и Мэла разные понятия о зебристости жизни.
Оказывается, Аффа слышала наш разговор. Она выглянула из комнаты и теперь стояла, прислонившись к косяку.
— Вот, — протянула я сто висоров. — Купи что-нибудь. Нужно занять рот. И чтобы не готовить.
Девушка кивнула и скрылась за дверью.
Радик сидел на кровати, поджав ноги, и я пристроилась рядом. Натянула одеяло на себя и на него, чтобы не замерзла спина возле стены.
— Голова болит? — спросила первым делом, и юноша помотал отрицательно. — Как заболит, сразу скажи, понял?
— Ладно.
— Расскажи, как это — любить так, что не страшно отдать дефенсор*. Я не смогла бы. Я слабее тебя.
— Смогла бы, Эва, — улыбнулся парнишка. — Не представляешь, какая ты сильная.
Если улыбается — это хороший признак. Глядишь, всё наладится.
— Смеешься? Слушай, ну, ты и конспиратор, — ткнула его шутливо в бок. — Я и не догадывалась, что ты... что тебе нравится девушка.
Дрянь, правда, а не девушка.
— И к тому же старше тебя. И когда успел? — пожурила Радика. — Я думала, готовишься к сессии, а ты в облаках витал.
— Я учил, — вздохнул юноша, снова впав в меланхолию.
— Буду с тобой честна. Эта девчонка... не понимаю, как ты углядел в ней что-то хорошее, кроме внешности. Она — курва и общается с такими же, — вспомнила я обед в столовой, когда зазноба паренька сидела в обществе Эльзы Штице со свитой. — Неужели повелся на красивое личико?
— Разве ты жалуешься на солнце? — выдал Радик. — Вблизи оно может сжечь дотла, а издалека согревает.
Я воззрилась на него в удивлении. Сравнил тоже. В моем понимании солнце — источник всего живого на Земле и символизирует рост, развитие. А эта стерва ... разве можно сравнивать ее с солнцем? В ее душе тьма и пустота.
Да, дела обстоят гораздо хуже. Парнишка влюблен, и горячность чувств закрыла глаза на недостатки реальной личности.
— Ну, а она?
Взгляд Радика без слов пояснил, на каких позициях находились юноша и мечта его сердца. Девица и не подозревала, что в институте учился убогий мальчишка, и не замечала нескладного тощего паренька с влюбленными глазами.
Мне вспомнился разговор с Вивой и Аффой в переулке Первых Аистов об успешных ребятах и не очень. Хлюпики и заморыши — тоже люди и тоже любят, мечтая о большем, чем тоскливые взоры издалека. Но почему-то выбор их симпатии странен и стопроцентно одинаков. Серые невзрачные мотыльки летят на свет своего солнца и сгорают в его лучах.
И всё равно не понимаю. Ну, потомился бы парнишка на расстоянии, и, может, со временем пыл пропал. Зачем полез на амбразуру?
— Почему сегодня? — спросила у Радика. — Что изменилось? Не вчера и не перед Новым годом.
— Из-за зверя. Я все-таки увидел его! — похвалился паренек, и лицо озарилось внутренним светом.
— Чьего зверя? — напугалась я. — Этой девчонки?
Упоминание о животине девицы вызвало у юноши новый всплеск уныния. Видимо, внутренняя сущность вертихвостки выглядела неоптимистично или устрашающе.
— Нет, своего. И он такой же, как и твой! — похвастал Радик, считавший мое зверье совершенством. — Только косоротый, кривобокий и криволапый. И маленький. Но он обязательно вырастет!
— Конечно, вырастет, — обняла парнишку и притянула к себе. — Это здорово, что твой зверь показался.
— А решился, потому что увидел тебя с твоим парнем — вчера и сегодня.
— И что? — не уловила я связи между встречами в институте и объяснением Радика в чувствах.
— Ты опять разозлишься.
— Нет, обещаю, — заверила клятвенно.
— Между вами такое... — сказал юноша и замолчал, не зная, как объяснить. Наверное, подбирал слова, чтобы сказать пообтекаемее, как моя животина от радости выделывала цирковые па, словно дрессированная, и преданно поглядывала на зверье Мэла.
— Ужасно выглядит, да? — подтолкнула я парнишку к продолжению беседы.
Вместо ответа Радик, потянувшись, взял со стола скомканную салфетку, забытую вчера впопыхах, и разорвал на две части. Линия разрыва получилась с неровными краями — ребристостями, пиками и впадинами.
— Это ты и твой парень, — юноша потряс кусочками в левой и правой руке. — Разные и непохожие по отдельности. Но вместе получается вот что.
Обе части, совместившись, снова стали единым целым. Неровные выступы легли в ямки, пики совместились с впадинками, ребристости исчезли. Идеальное салфеточное равновесие.
— Вот я и подумал: если его зверь принял тебя, почему не попробовать и мне? Конечно, глупо, но решил, что если наши с тобой звери — одной породы, то все получится.
Странная аналогия. Нам с Мэлом есть за что зацепиться: я мотала нервы ему, а он — мне, в то время как Радик не смел подойти к своей мечте, вздыхая и любуясь на расстоянии, не говоря о чем-то большем.
— Зря ты думаешь, что слабая. Твой зверь сильный, я таких не встречал. Их вообще мало, зверей нашего вида, а те, которые попадаются, укрощены, приручены или загнаны хозяевами в клетки. Жалко и тех, и других, — поделился наблюдением знаток внутреннего животного мира.
— Значит, мы с тобой — вымирающий вид? — рассмеялась я. Вышло натянуто.
Не парнишка должен нахваливать меня, а я — его, чтобы поднять настроение. Хорошо, что разговор о зоопарках ушел в сторону от шоу, устроенного у лестницы, но когда-нибудь Радик вернется к тому, что произошло в институте, и заново переживет в воспоминаниях случившееся. Это так называемые отдаленные последствия стресса, о которых мне неоднократно напоминали Стопятнадцатый и профессор.
— Ничего, что мы сидим с тобой? — забеспокоился юноша. — Твой парень не против? Может, все-таки пойду? Не хочу вам мешать.
— Моего парня зовут Егором. Егор Мелёшин. Мэл. И он не против, потому что понимает. Не волнуйся, — соврала с легкостью.
Интересно, по поведению зверя заметна ложь? И мой ли теперь Мэл? Его рассердил сделанный мной выбор. Кольцо на пальце ко многому обязывает, но готова ли я к переменам? Мэл действует из лучших побуждений, он не причинит мне вреда, тогда почему вдруг явственно почудилось, что мою волю гнут, а свободу пытаются зажать в тиски?
— Зверь моего парня... Какой он?
— Зачем тебе? — спросил вяло Радик. Похоже, он начал осознавать произошедшее у лестницы. — Лучше жить и не знать. Вот я не знал бы, и ничего не случилось. А я поверил. Зачем? — обхватил он голову руками.
В дверь постучали. Это Аффа принесла объемистый пакет, молча пересыпала мелочь мне в ладонь и ушла.
Есть люди, у которых во время стресса пропадает аппетит, потому что организм отторгает пищу. А другие, наоборот, запихивают в рот все съедобное, что попадается под руку, лишь бы занять себя. Сейчас проверим, много ли у нас общего с Радиком помимо зверей, и для начала слопаем мороженое.
Аффа, молодчинка, позаботилась и о ложках. Лозунг на литровом ведерке гласил: "Ваши мечты — в вашем вкусе".
Какие у меня мечты на данный момент? Никаких. В голове засело беспокойство за Радика, остальные проблемы затерялись на втором плане, задвинулись в дальний угол. Поэтому и мороженое имело привычный ванильный вкус.
— Горькое, — сморщился парнишка и отложил со вздохом ложку.
— Давай сластить. Жаль, если пропадет.
И я начала рассказывать Радику об интернате. О том, что меня долгое время считали умственно отсталой, о том, что была мелкой как глист, и получала от всех кому не лень, но почему-то верила, что на земле есть места лучше, чем в интернате, а люди злые из-за обстоятельств, а на самом деле у них много хороших качеств, только глубоко зарытых. Рассказала и об Алике, ставшем моим другом и защитником, а затем переключилась на путешествия по стране. Поведала о местах, в которых мне невольно довелось побывать, и о людях, населяющих те края, и еще вспомнила различные смешные случаи и казусные моменты из прошлого.
Рассказывала долго, пока не осипло горло, и вдруг заметила, что за окном стемнело, а Радик задремал, положив голову мне на плечо. Осторожно поднявшись, устроила парнишку на кровати, и он забормотал бессвязно во сне, свернувшись калачиком.
— Спи, спи, — укрыла его одеялом и подоткнула, погладив.
Тоже мне заботливая мамочка. Может, Мэл прав, и моя помощь навязчива и вовсе не нужна Радику? Пусть не нужна, но для меня важна.
Растаявшее мороженое отправилось в унитаз — как ни запихивай, а нет аппетита, и всё тут. Я проверила звонки — входящих вызовов не было, — и отключила телефон. Что делает Мэл? Веселится с друзьями или объясняет родителям, что история с кольцом — ужасное недоразумение, и что он разыграл родню?
Почему Мэл не захотел понять меня? Почему не остановил ублюдка-гипнотизёра?
Я пыталась представить себя и Мэла, поменявшихся ролями, — и не могла. Он и его друзья принадлежали к сорту людей сильных, уверенных и бескомпромиссных. Их звери — не чета моей неуклюжей животине и открывшейся зверюшке Радика. Все в мире относительно, — вздохнула философски. Кому-то суждено быть хищниками, а кому-то — овцами. Иначе нарушится равновесие.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
